Андрей Посняков - Семейное дело
— Что?
— А что вы хотели услышать?
Несколько секунд опешившая девушка смотрела в голубые глаза Чикильдеева, после чего нехотя протянула:
— Это и хотела.
— Очень хорошо, — вновь улыбнулся тот. И протянул руку: — Меня зовут Анисим.
— Лера… Валерия.
— Очень приятно.
— Мне тоже.
— Но Лера мне нравится больше. Вы позволите называть вас именно так?
— Лерой?
— Вам ведь тоже так больше нравится?
«А он напорист…»
— Да, мне так нравится.
— Вот и договорились.
— Пусть так. — Девушка с независимым видом положила руки в карманы брюк и осведомилась: — А что это вы в школу зашли?
— Решил на аттестат зрелости досдать.
— Правда?
— Вы действительно столь наивны? — Анисим легко, не обидно, рассмеялся и тут же объяснил: — Мне от папы тут должность досталась — председатель попечительского совета, заезжал к Софье Петровне… В том числе — поговорить о финансировании вашего кружка.
— То есть вы занимаетесь благотворительностью?
Лера вела себя на грани фола, однако Чикильдеева её поведение не задевало. Или же он старательно прятал возможное раздражение.
— Я — синица в руках вашей директорши.
— Или золотая рыбка в её аквариуме.
— Всё, что моя семья делает для школы, мы делаем добровольно и с удовольствием, — сообщил Анисим. — Мы все тут учились, и Софья Петровна была моей классной дамой.
— Поэтому Цыпа её не трогает?
— И поэтому тоже, — не стал скрывать Анисим.
— Почему же остальных задирает?
— Потому что школа без хулигана — не школа.
— Вы были таким?
Она думала поддеть Чикильдеева, но получила неожиданно правдивый ответ:
— Какое-то время. — Анисим выдержал короткую паузу, словно вспоминая шебутное детство, и сменил тему: — Валерия Викторовна, вы знаете, что о вас легенды ходят? Мол, появилась красивая учительница, катается на мопеде с распущенными волосами, как ведьма…
— Как ведьма? — мгновенно среагировала Лера.
— Красивые женщины часто оказываются ведьмами. — Анисим подмигнул девушке. — Вы разве не слышали?
— Так будьте осторожнее, — не осталась в долгу Лера.
— Спасибо за предупреждение… Можно вопрос?
— Кто будет позировать?
— Нет, я в кружок не пойду, у меня ни разу не проявился талант к рисованию… — Анисим потёр кончик носа. — Скажите, зимой вы тоже будете на мопеде кататься?
— Буду пешком ходить.
— Далековато до школы добираться.
— Знаете, где я живу? — прищурилась девушка.
— Городок у нас маленький, все всё обо всех знают.
— Ну и ладно, знайте, — Лера повернулась к мужчине спиной, — Анисим Андреевич…
— Что? — встрепенулся тот.
— Ничего…
* * *Ничего не изменилось.
Вместо брусчатки — асфальт, но это почти везде. Это в Европе стараются по возможности сохранять, а на Руси всегда стремились к новому, ломая при этом старое, и новомодный асфальт потёк меж старинных домов старинного города… Привычно… Ещё появилась пара новых домов, пара старых… В смысле, новых — совсем недавних, а старых — построенных ещё раньше, но после того, как Бруджа появлялся в Озёрске в прошлый раз. Причём настолько «после», что успели обветшать до совершенно неприличного состояния.
Но эти коробки не жаль.
А вот дома действительно знаковые, которые Пётр помнил хорошо и с которыми обязательно «здоровался», приезжая в город, эти дома и сейчас выглядели прилично. За ними ухаживали. Реставрировали.
Школа, построенная на средства купца 1-й гильдии Дорофеева, — в центре города, обнесённая садом, с высокой крышей и большими окнами. Красавица краснокирпичная — стоит. Бадеевская больница — созданная и содержавшаяся на средства промышленников Бадеевых — на месте. Озёрский музей — не в честь города, как считалось теперь, а открытый подвижником графом Александром Александровичем Озёрским ещё в одна тысяча восемьсот двадцать первом году. Первоначально граф хотел увековечить память озёрцев, проявивших мужество и героизм в Отечественной войне, как дворян, так и солдат, но потомки его экспозицию расширили, и теперь музей рассказывал о многих поколениях действительно заслуженных местных. Музей на месте, никуда не делся. У дверей табличка: «Отреставрирован на средства семьи Чикильдеевых». Появились, значит, новые купцы в Озёрске.
И хорошо.
Потому что если дома на месте, значит, и город на месте.
И он, одинокий и потерянный, пытающийся исправить старую ошибку масан… И он на месте.
Всё, как тогда…
Тогда, в двадцатом, он приехал в Озёрск на пару месяцев, на разведку, посмотреть, что способна противопоставить фата Юлия, подготовить визит кардинала. А получилось так, что приехал на без малого сто лет. Чуть ли не на всю жизнь. Проклятый город отнял самое дорогое — отца — и не планирует отдавать.
Но почему проклятый?
Бруджа неожиданно понял…
Не сейчас, отнюдь, не сейчас, в одиночестве прогуливаясь по старым улицам… Нет.
Бруджа понял ещё несколько недель назад, когда Эльвира освободила его в их доме. Она открыла крышку фляги, Пётр вылетел, трансформировался из тумана в тело, прошёлся по гостиной, вышел на террасу-причал, постоял, слушая едва различимый плеск Тёмного озера, увидел городские огни на том берегу и понял, что его сюда тянуло.
По-настоящему.
Он знал здесь каждую улицу, каждый дом. Не новостройки, но старые камни, те, что в основании, что помнили Озёрск древним. Облик города менялся, но основа оставалась прежней, как ни крути, как ни заливай её кровью или ядом — основу убить трудно. Основа держит. И Бруджа знал фундамент, на котором покоился Озёрск, и не испытывал к его камням ненависти, не считал проклятыми.
И уезжая — скучал.
Только теперь он понял, что за чувство сверлило его в Скандинавии и Америке, в Африке и лабиринтах Сингапура — ностальгия. Город, который он хотел ненавидеть, сожрал его душу и тянул к себе.
И Пётр тянулся.
«И эта церковь… — Вампир поднял глаза на крест. — Церковь Архистратига Михаила».
Тогда, в двадцатом, она показалась красивой. Во время войны Бруджа помнил её потрёпанной, даже обшарпанной, как некоторые нынешние дома. А сейчас отреставрированная церковь вновь выглядела как новенькая.
«Всё движется по кругу…»
От рождения к смерти, в жизнь через прах, поднимаясь через самую нижнюю точку и никак иначе, потому что крутится запущенное Спящим Великое Колесо, смеясь над теми, кто утверждает, что что-то может остановиться…
«Какая разница, что куда крутится? Я должен спасти отца. Я обязан!»
Бруджа повернулся, намереваясь вернуться к оставленному ещё у школы мотоциклу, и вздрогнул — поперёк главной площади Озёрска брёл, слегка пошатываясь, Красная Шапка.
КРАСНАЯ ШАПКА!
Всё как положено: кожаные штаны, кожаная жилетка, грубые башмаки, тяжёлый пояс, правда, без оружия, татуировки на всех открытых свежему воздуху частях тела и красная бандана на лысой голове.
«Откуда здесь Шапка?!»
Обалдевший вампир накинул на себя морок, стал невидимым для окружающих и сделал несколько шагов вслед за дикарём. Вовремя сделал, чтобы услышать обращённый к Шапке возглас:
— Добрый вечер, Газон! А я всё думаю, куда вы запропастились?
* * *— Здравствуйте, Газон, — поприветствовал дикаря интеллигентный слесарь Столяров. И даже привстал со скамеечки. — Давненько вас не было видно.
— Мы вроде на «ты», — припомнил остановившийся дикарь.
— Как вам будет угодно.
— Во… Угодно будет так, мля! — Газон крутанул башкой и растопырил лапы. — Здорово, брателло!
— Здравствуйте.
Несколько секунд далеко не богатырского сложения Шапка крепко тискал ещё более щуплого знакомца, после чего отпустил и осведомился:
— Скучал по мне?
— Не без этого…
В действительности они снова, как намагниченные, притянулись друг к другу. Николай Матвеевич в очередной раз оказался без собутыльника и печально цедил коньяк из новой фляжки, сидя на неприметной лавочке неподалёку от дома. Выпивать рядом с местом жительства слесарю не позволяло воспитание, а выпивать в квартире — скука. Николай Матвеевич отчаянно нуждался в собеседнике, и таковой неожиданно объявился.
Потому что Газон целенаправленно шёл именно к Столярову, резонно предположив, что самый грамотный из его местных знакомцев должен всё-всё-всё знать о старом кладе.
— Изволите глотнуть?
— Я сегодня не пустой, — с гордостью сообщил Шапка, протягивая слесарю бутылку виски. — Сам глотни!
— С удовольствием.
— И закуску тоже.
Газон щедро вывалил нарезку ветчины, сыра и хлеба, превратив лавочку в стол и вызвав законный вопрос:
— На работу устроились?
В другой раз подобное предположение вызвало бы у Шапки бурный гнев, но сейчас вопрос оказался тесно сплетен с интересующей дикаря темой, и он не только ответил, но даже добавил несколько необязательных подробностей:
