Дарья Зарубина - Родная кровь
Настя вздохнула и заставила себя сосредоточиться на действительно важных вопросах: как продержаться до момента, когда будет готова выписка и Кирилла отпустят из больницы? Как только всё необходимое окажется на руках – можно прыгать в первую электричку и ехать в Москву.
Но даст ли Игнат ей время?
Поразмыслив, Настя позвонила Екатерине Фёдоровне и попросила добавить к подушкам пару полотенец. По счастью, необходимые для уборки средства нашлись в ванной и кладовке, и Настя, укоряя себя за то, что так много времени просидела за чтением, запустила стиральную машину, а сама принялась за уборку, то и дело бросая взгляды на лежащий на столе дневник.
К четырём часам, когда будильник на телефоне напомнил, что через час её ждут в больнице для рандеву с заведующим отделением, сил почти не осталось. Настя упала на диван, оглядывая посвежевшую комнату, сообразила, что с самого утра ничего не ела, и отправилась на кухню, вспомнив о купленном по дороге йогурте. Привычном.
Подумала ещё и набрала номер Велены, но та не взяла трубку, а при повторном звонке и вовсе отключила телефон.
Девушка, которая не горела желанием говорить с красавицей, с облегчением положила трубку на стол, но через секунду схватила и услышала Екатерину Фёдоровну:
– Настя, ты в Добром? Очень хорошо. Я выслала к тебе Марину с вещами, минут через десять будет. – А дальше продолжила заговорщицким шёпотом: – Признаюсь, услала её, потому что Игнат обещался прийти, не хватало ещё, чтобы она проболталась… Настя, я всерьёз намерена ехать с тобой и Кирюшей в Москву. У меня там есть друзья, они помогут, если что… Ты на Марину не сердись, она суровая только с виду, защищает меня. А в прошлом она через свою доброту крепко пострадала, осталась одна, потому и недоверчивая. Но когда поймёт, что вы с Кирюшей нуждаетесь в её защите, то держись – занянчит.
Екатерина Фёдоровна засмеялась так весело, что Настя не могла не улыбнуться.
Марина объявилась скоро. Вошла, не поздоровавшись, и тут же, у порога, свалила на стол подушку в чехле и пакет с полотенцами.
– Что встала, сирота казанская? Помогай таскать.
Настя заперла квартиру и заторопилась следом за отправившейся на первый этаж женщиной.
Помимо обещанного постельного, Екатерина Фёдоровна прислала скатерти, шторы, столовые приборы, шампуни, мыла и всё, что только могло прийти в голову пожилой даме, попытавшейся представить, как должна выглядеть «уютная комната для ребёнка». Настя и Марина поднимались и спускались шесть раз, и пришлось бы побегать ещё, если бы на помощь не пришёл сосед – невзрачный мужчина с незапоминающимся лицом, который показался Насте приятным, но каким-то серым. Отвернись – и не вспомнишь, как выглядит. Поняв, что с последней ношей соседка справится сама, он поздравил девушку с новосельем и буквально растаял в воздухе.
А Настя вползла к себе, осознавая, что ей хочется сейчас одного – упасть на диван и проспать до утра, – и тяжело вздохнула, увидев компаньонку Климовой.
Марина стояла посреди комнаты, рядом с грудой барахла, но, проследив за её взглядом, Настя поняла, что сердитая тётка изучает не вещи, а большое зеркало на стене.
– Ишь как всё отдраила, – проговорила она наконец. – Я с этим зеркалом возилась-возилась, да и сказала Игнату Василичу, чтоб отвёз на эту квартиру. Авось жильцам пригодится. Загребущие у тебя руки, девка, но золотые.
– Когда вы, в конце концов, перестанете меня обижать?! – возмутилась Настя, пытаясь отдышаться. – Всё вам нехорошо. Даже тем, что отмыла квартиру, умудрились попрекнуть.
– Так потому, что хата чужая! – уперев руки в круглые бока, парировала удар Марина. – И то я тебе комплимент сделала, а могла бы и промолчать.
«И верно, лучше бы промолчали», – подумала Настя, вспомнив разъяренного Игната за дверью, но решила не продолжать ссору. Напротив, сделала пару глубоких вдохов и, улыбнувшись как можно более открыто и дружелюбно, выпалила:
– Марина Яковлевна, мне бежать нужно – через сорок минут встреча с врачом Кирилла, а мне ещё вещи с прежней квартиры нужно забрать и сюда завезти…
– Да что ты? – съязвила Марина. – У тебя и вещи есть? Богачка какая. – И, не давая Насте вставить слово, начала подталкивать её в душ. – Ну-тка, нельзя объять необъятное. На себя посмотри.
Она схватила Настю за плечи и повернула лицо к зеркалу, в котором отражалась донельзя замотанная, перепачканная пылью молодая женщина, бледная, с синими тенями под усталыми карими глазами и дорожками от пота на лбу.
– Срамота, гражданка воровка на доверии, стыд и срам! Вы сказки сыну читаете, Настасья? Как Маршак сказал: да здравствует мыло душистое и полотенце пушистое!
Марина открыла краны и, казалось, собралась уже зачерпнуть одной рукой воду, а другой наклонить за затылок к раковине голову Насти.
– Это не Маршак. Это Чуковский сказал… – пробубнила Настя, не чувствуя в себе сил противостоять натиску неожиданной заботы. – И я вам не ребёнок!
– Что? – спросила Марина, старательно притворяясь слабослышащей. – Я с грязнулями дел не имею. Зеркало отмыла – и рожу отмоешь. А то не хватало ещё семью позорить, в таком виде к главному врачу идти. Подождут твои вещи, полежат. Сейчас лезь в душ, а я тебе кофею сделаю.
– Мне переодеться не во что, – буркнула Настя, – и кофе здесь нет.
– Эх ты, побирушка, – проворчала Марина, засовывая пухлую руку в пакет с полотенцами. – Екатерина Фёдоровна мне говорила, а я ещё не верила, что пригодится.
Она достала из пакета большую белую футболку со здоровенным смайлом на животе и надписью, почему-то русскими буквами: «Дольче вита».
– Нате вам сладкой жизни, Настасья… Как тебя по батюшке?
– Николаевна, – подсказала девушка, глядя на жизнерадостную рожу смайла.
– Вот. Будьте-нате, Настя Николавна! Пока полощешься, я джинсы твои попробую отчистить. Волшебного эффекта не обещаю, но приличнее станут, определённо. Я трёх девок вырастила, знаю, как с тряпьём обращаться. А кофе… Кофе у меня с собой.
Насте хотелось возразить. Хотелось в кои-то веки настоять на своём и сделать так, как решила, но от мысли, что придётся опять ехать в такси, тащить по лестницам тяжеленные сумки с вещами для себя и Кирилла, потом, задыхаясь, бегать между корпусами больницы и сгорать от стыда за свой внешний вид перед врачом сына… стало, мягко говоря, некомфортно, и вся её решимость улетучилась. Настя потянулась за белой, пахнущей чистотой футболкой, но Марина отдёрнула руку.
– Ещё не хватало, пачкать. Крикнешь потом, я подам. И белья с собой не бери. На пол ещё уронишь. Руки у тебя, может, и золотые, но не факт, что не кривые.
И Марина закрыла за собой дверь, не забыв пробубнить: «Спину тереть не достанешь – кричи. Я помогу».
Настя представила себе эту картину и, содрогнувшись от ужаса, полезла под душ.
Струи горячей воды заставили сведённые от усталости мышцы расслабиться с болезненной дрожью. Настя прикрыла глаза, водя покрытыми ароматной пеной ладонями по телу – не рискнула взять чужие мочалки, – и блаженно заулыбалась, словно стряхнув с себя груз последних недель.
Чистая кожа жадно задышала, и девушка почувствовала прилив сил. Перспектива свернуть за остаток вечера гору дел уже не пугала: что трудного в том, чтобы перевезти вещи, переговорить с врачом, посидеть с Кириллом, а где-то в промежутке почитать дневник, купить еды и поесть, чтобы не превратиться в полуживой скелет, как заключённый Морозов. Ничего трудного для самостоятельной и решительной женщины.
Ничего.
А мысли девушки то и дело возвращались к дневнику, как тянутся к магниту металлические опилки. К истории Морозова, его разочарованию, странному сну, в котором узник тянул к ней худые руки – и саму её тянуло, невидимой силой влекло туда, в неизвестную тюрьму. Брезжило на границе памяти что-то, что никак не удавалось ухватить и вспомнить. Она что-то читала похожее. Про крепость. Давно читала и почти забыла. Но это полузабытое сидело в глубине, тревожа, словно заноза, и грозило вырваться наружу.
Именно грозило…
Настя с новой силой и остротой почувствовала, что её место – не здесь. Не в чужой, выпрошенной «Христа ради» квартире и даже не в этом городе. Её где-то ждали, в ней кто-то сильно нуждался. Кто-то звал её, наполняя душу странной надеждой на то, что беды скоро закончатся.
И нужно обязательно найти «то самое» место.
Прозвенел дверной звонок, Марина Яковлевна отправилась открывать, Настя без охоты выбралась из ванной, поскользнулась на кафельном полу, но удержалась, только локоть ушибла. Охнула, но тут же стиснула зубы и осторожно приоткрыла дверь, готовая услышать разгневанный голос Климова. Но в квартире было тихо. Марина бормотала что-то в коридоре, потом закрыла дверь и прошаркала на кухню.
– Марина Яковлевна, – позвала Настя негромко.
– Погоди, – крикнула та, совершенно забыв, как совсем недавно убедительно притворялась глуховатой. – Руки полны.
