Лариса Петровичева - Охота на льва
А дирижабль величаво летел над городом, и Пышный смотрел ему вслед, не замечая, что по его щекам катятся слезы. На крыше императорского дворца был оборудован дополнительный шпиль, и причальная команда уже ждала посадки; главный инженер махнул ладонью по щеке и отправился к лестнице – ему еще надо было миновать толпу и добраться до дворца, чтобы осмотреть причаливший дирижабль и поговорить с пилотами. Люди внизу бились в радостном экстазе: получив возможность прикоснуться к небу и дотронуться до синевы Заступниковых дверей, они ликовали и плакали от счастья.
Возле бокового выхода из здания Пышного аккуратно придержали за локоть. Обернувшись, он увидел Артуро, личного помощника императора. Тот, как всегда, невозмутимо улыбнулся и произнес:
– Его величество просит прощения за то, что не может сейчас побеседовать с вами: дела государственной важности не терпят отлагательств. Однако сегодня вечером он приглашает вас на приватную встречу в Синий зал дворца. Вас будут ждать сразу после первой вечерней молитвы к Заступнику, не опаздывайте.
Пышный почувствовал, как внутри у него все замерло от радости. Удивительный день, прекрасный день! Запуск его детища, встреча с императором – инженер почувствовал, что у него начинает кружиться голова.
– Спасибо, – произнес он. – Спасибо, я не опоздаю…
Артуро согласно кивнул и растворился в толпе, направляясь к императору, который уже спустился к народу и теперь поздравлял всех с праздником и принимал поздравления. Пышный прищурился, пытаясь рассмотреть государя в толпе, но не рассмотрел. Ничего, у него впереди весь вечер.
Когда Шани, наконец, сумел расстаться с восторженными горожанами и занял свое место в карете, вид у него был довольно растрепанный. Артуро протянул ему кружевной платок и небольшое зеркало, и Шани принялся стирать со щеки алую помаду – хорошенькая светловолосая академитка чересчур пылко поздравляла государя с праздником.
– Вы смелый человек, – хмуро произнес Артуро, когда кортеж тронулся и неспешно поплыл по праздничным бурлящим улицам. – Даже безрассудно смелый. А если бы у кого-то из них был кинжал?
Шани безразлично пожал плечами.
– Но ведь не было же.
– А кольчугу вы по-прежнему не носите.
– Не ношу, – Шани улыбнулся и похлопал помощника по колену. – Ну не ворчите, Артуро. Все в порядке.
Артуро нахмурился и отвернулся к окну. Сейчас он ничем не напоминал белобрысого парнишку-загорянина, которого шеф-инквизитор Торн много лет назад определил в свои ассистенты: за это время Артуро превратился в верного порученца и друга, не раз и не два спасавшего патрону жизнь. Иногда Шани казалось, что личник умеет читать его мысли. И в действительности именно этот суровый мужчина – лихой боец, великолепный знаток медицины, истинно преданный друг – был вторым человеком в Аальхарне.
– Ваше величество, – попросил Артуро, не глядя на императора. – Вы можете исполнить мою личную просьбу?
– Все что угодно, – серьезно ответил Шани.
– Не ездите сегодня в Академию на банкет.
Шани подобрался: Артуро не просил бы об этом, не имея достаточных оснований.
– Хорошо. Поедем во дворец. Какова причина?
Арчуро опустил глаза. Шани подумал, что на Земле его назвали бы гиперсенситивным: интуиция у порученца была просто невероятная, на грани пророчеств и откровений. Чутье никогда его не подводило, и Шани не настаивал на объяснении, что именно случится сегодня – покушение, несчастный случай или несвежие продукты на банкете.
– У меня просто дурное предчувствие, ваше величество, – чуть ли не смущенно произнес Артуро и завел речь о другом: – Кстати, для частной встречи все готово. Вас ждут.
* * *Темно-синяя ночь поздней аальхарнской весны бурлила птичьими трелями и невероятными запахами цветов и трав, обещая теплое долгое лето и богатую плодами сухую осень. Умытые дождем звезды висели низко-низко, словно внимательно вслушивались во все коленца и переливы брачных песен серых пратушей. Человек, вышедший из леса, стоял на обочине дороги и, прикрыв глаза, чему-то улыбался, не замечая, что подол его грубой монашеской рясы давным-давно промок от росы. Человеку было хорошо, словно он только что обрел то, о чем мечтал многие годы.
– Пойдем, – молодая монахиня, неслышно выступившая из-за пышно цветущих кустов браса, похлопала его по плечу.
Монах улыбнулся и кивнул – вместе они пошли по дороге, которая вела в столицу.
– Как ты думаешь, вспышку видели? – спросил монах, когда лес остался далеко позади, старая разбитая дорога стала гораздо приличнее, а на востоке зарумянилась полоска рассвета. – Ночь светлая…
– Могли увидеть, – пожала плечами его спутница. – Но весной тут часто бывают грозы, и, в случае чего, все спишут на них.
– Поверить не могу, – произнес монах. – Мы в Аальхарне.
Женщина промолчала, и монах, заметив, что ее плечи вздрагивают, понял, что та плачет. Он хотел было утешить ее, но внезапно заметил нечто, поразившее его не на шутку.
Дорогу пересекали рельсы.
Грунтовый тракт пересекала железная дорога. Посреди идиллических лужаек и цветущих полян пролегли самые обычные рельсы со шпалами – их скорее можно было бы увидеть где-нибудь в Ясной Поляне, чем здесь. Монах присел на корточки и дотронулся до металла.
– Ты знаешь, что это? – спросил он. Женщина шмыгнула носом, утерла слезу.
– Нет. Никогда такого не видела. А что это?
– Это железная дорога, – монах выпрямился и посмотрел на запад, куда убегало полотно: далеко-далеко, почти у горизонта, сияла зеленая звезда. «Светофор», – устало подумал монах и продолжал: – Это значит, что в Аальхарне есть паровозы. Это значит невероятный скачок науки и техники буквально с нуля. Всего за двадцать лет.
Женщина взяла его за руку, сжала. Монаху казалось, что вот-вот – и у него начнется истерика. Железная дорога… А космический корабль они тут еще не строят?
– Ну почему же с нуля? – очень мягко промолвила женщина. – Мы оба знаем, кто именно за этим стоит. В конце концов, развитие науки и техники не самое страшное, что могло случиться с Аальхарном за эти двадцать лет.
«Эта наука и техника не принадлежит Аальхарну», – хотел было сказать монах, но промолчал и двинулся дальше. Также молча женщина отправилась за ним. Ночь постепенно отступала, медленно проявляя сочные краски аальхарнской весны, затихали ночные птицы, и первый утренний ветерок коснулся верхушек трав и лиц идущих.
Железных дорог им больше не попадалось.
Когда солнце поднялось над горизонтом и утро окончательно вступило в свои права, путники наконец увидели город.
После войны столицу отстраивали заново, многое поменялось, однако, покрутившись с полчаса по улицам, монах смог-таки выбрать верное направление. Город просыпался: поднимаясь над витринами магазинов, шуршали ролеты, открывая самые разнообразные товары, извозчики везли первых пассажиров в бело-синих щегольских колясках, расходились с ночной смены важные усатые будочники, и дворники в аккуратных зеленых куртках мели мостовые. Монах и его спутница крутили головами, рассматривая великолепные здания государственных учреждений, доходные дома и храмы, которых в столице было не меньше, чем доходных домов. Всюду реяли бело-голубые государственные флаги с золотым кругом Заступника.
– Все изменилось, – сказал монах своей спутнице. – Все изменилось…
– Отец, – вздохнула она и снова взяла его за руку. – Не говори так. Пожалуйста.
Монах только вздохнул и указал женщине на изящную вывеску «Площадь Науки. Музей естественной истории Аальхарна. Дворец науки».
– Ты могла предположить такое? Я не мог.
– Ты так говоришь, как будто это плохо, – покачала головой женщина. – Пойдем посмотрим?
Свернув за угол, они оказались на площади Науки, окруженной невероятно массивными и столь же изумительно помпезными зданиями, – видимо, аальхарнские архитекторы придерживались довольно безвкусной концепции «попышнее и побогаче», щедро украшая здания колоннами, статуями и барельефами по фронтону. К Музею естественной истории уже стекался народ – в основном молодые академиты – и, к удивлению монаха, дети, очень много детей в сопровождении женщин в черно-красных форменных платьях. Видимо, в Аальхарне ввели какой-нибудь закон о всеобщей грамотности, и учителя привели своих воспитанников на экскурсию.
– А сейчас все ходят в школу, – молодой человек в очках невероятных размеров и со стопкой книг в руках широко улыбался монаху: задумавшись, свою последнюю мысль тот произнес вслух. – Его величество даже говорит, что тот, кто не ходит в школу, – государственный изменник. Ну да это он шутит.
Монах тоже улыбнулся и обвел паренька кругом Заступника.
– Он прав. Учись хорошо, сын мой.
Когда довольный академит отправился в сторону музея, монах обернулся к своей спутнице и произнес:
