Андрей Посняков - Семейное дело
До сих пор девушке не доводилось встречаться с вампирами, и поэтому явление кровожадных тварей едва не ввергло её в панику.
«Как же так, маменька, откуда они?»
Губы задрожали, на глаза навернулись слёзы, а тонкие, «музыкальные» пальчики… вдруг огрубели, затвердели, скривились, формируя острые, как бритва, и твёрдые, как воля воина, когти.
Так уже случалось раньше, в минуты сильных душевных потрясений, но впервые Лана обрадовалась выбирающемуся из неё чудовищу.
– В спальне никого!
– Она здесь! Я чую! – В кабинет заглянул красноглазый. Сильный. Наглый. Весёлый. И…
И очень быстрый.
Потому что медленный не смог бы увернуться от её когтей, а этот смог. Медленный застыл бы в ужасе или изумлении, увидев вместо перепуганной девчонки разгневанное чудовище, а этот отшатнулся, выдав громкий крик.
– Что случилось?!
– А-а!!
Промахнувшаяся Лана едва устояла на ногах, и быстрый Олаф ударил мечом – клинок скользнул по мгновенно появившемуся роговому панцирю, защитившему шею оборотня.
– Метаморф!
И когти вонзились в холодную плоть вампира. Когти левой лапы – в грудь, в сердце, после чего Лана чуть подалась назад и резким взмахом правой отсоединила голову от тела. Она не знала, как нужно убивать масанов, действовала интуитивно, но правильно.
Обезглавленный Олаф рухнул на пол, ошеломлённая, растерянная, немного напуганная первым убийством, Лана замерла, не зная, что делать дальше, и превратилась в идеальную цель для атаки, но… Но перед смертью Олаф выкрикнул страшное: «Метаморф!», и атаковать стало некому – предусмотрительный Пётр бросился наутёк.
– Мамочка… – прошептала девушка, разглядывая окровавленные лапы. Её лапы! – Матушка… – Но через несколько секунд тон поменялся: – Матушка?!
Шум снизу не оставлял сомнений в том, что в гостиной идёт драка.
– Матушка!!
Лана бросилась к лестнице, но на середине первого пролёта поняла, что помощь фате не требуется.
– На!
Удар «Журавлиным клювом» должен был стать смертельным, ни уклониться, ни отбить его кардинал не успевал и потому использовал единственный способ спастись: обратился в туман.
– На!
Клинок пошёл вперёд, но там, где только что щерился масан, теперь подрагивало едва заметное облачко.
– Проклятье!
Туман потёк к окну, но фата прокаркала – именно прокаркала, хрипло, устало, Лана впервые слышала, чтобы мать так творила заклинание, – и движение прекратилось.
– Дай мне серебра!
– Что?!
– Супницу! Скорее!
– Понятно!
Девушка буквально скатилась по лестнице, сбегала в соседнюю комнату, где в шкафу хранилась серебряная посуда, и вернулась в гостиную.
– Видишь его?
– Да, – подтвердила Лана, пристально глядя на едва различимое облачко.
– Открой крышку и подставь супницу…
Старый Бруджа был силён даже в тумане: вырывался, пытался вернуться в тело, пытался распасться на несколько потоков и ускользнуть в разные стороны, но… – напрасно. Фата плотно вцепилась в добычу и медленно, но уверенно, не оставив кардиналу даже призрачного шанса, упаковала масана в супницу. Дождалась, когда дочь закроет крышку, и по-прежнему хриплым, но уже не таким резким голосом сотворила запечатывающее заклинание.
– Мы победили?
– Отбились, – уточнила графиня. На мгновение спрятала лицо в ладонях, вздохнула глубоко, словно изгоняя усталость, и с грустью посмотрела на дочь.
– Наверх поднимались два масана.
– Один сбежал. – Лана постаралась ответить твёрдо, и у неё получилось.
Тон сказал всё, сделав ненужными дальнейшие расспросы, и у Юлии запершило в горле, потому что она не хотела, чтобы Лане пришлось пройти через подобное.
– Добро пожаловать во взрослую жизнь, дочь, – с трудом произнесла фата.
На её глазах выступили слёзы.
– Взрослый – значит, убийца? – тихо спросила девушка.
– Взрослый – значит, умеющий защитить себя и тех, кого любишь. – Графиня прошлась по комнате и остановилась, брезгливо разглядывая мёртвых вампиров. – Они могут вернуться.
– Мы уедем?
– Ещё не знаю… Но на всякий случай запомни: недалеко от Петербурга, в лесах между Териоки и Койвисто, на старой финской мызе живёт фата Дементия. Моя родная тётка, ставшая теперь Белой Дамой. Если что случится – беги к ней, милая.
– Что случится, маменька? – Лане не понравился тон графини. – О чём ты говоришь?
Вопрос остался без ответа… Фата Юлия не хотела пугать дочь, рассказывать, что магической энергии у них осталось совсем чуть и ещё одного нападения им не отбить…
Глава 3
Озёрский уезд, 1920 год, август
В кромешной тьме августовской ночи телефон затрезвонил иерихонскими трубами. Не так мощно, но так же громко. Хотя… В темноте все звуки громки.
Как бы там ни было, телефонный звонок взорвал спальню и должен был перепугать её обитателей, но этого не произошло – председатель уездной ЧК к ночным звонкам привык.
Правая его рука легла, разумеется, на спрятанный под подушкой револьвер – тоже привычка, – и вздрогнул Отто от громкого звука – естественно, но не испугался. Чуть приподнялся, снял трубку левой и хмуро бросил:
– Лациньш… У-у… Да говори громче, вша тифозный, видишь: не слышу, сволошь… – По-русски Лациньш говорил чисто, но иногда нарочно коверкал слова. – Кто?!
– Бруджа…
– А. – Окажись собеседником кто иной, Лациньш, возможно, вспылил бы и долго, с наслаждением, материл побеспокоившего его товарища, но товарища Бруджу бывший латышский стрелок уважал за стойкость, волю и настоящую революционную бескомпромиссность, признавая, что русских холодный Пётр ненавидит даже больше, чем он, проходивший выучку у палачей Троцкого. – Что случилось?
– Подымайте ЧОН, товарищ Лациньш, – быстро произнёс Бруджа. – Прямо сейчас поднимайте, а то уйдут.
– Кто уйдёт?
– Озёрская с дочерью…
– Они же мирные, – проворчал Отто, снимая руку с «нагана».
– Внешне – мирные, – торопливо ответил Бруджа. – А на деле – связные белых.
– Графиня? – не поверил главный чекист. – Она сидеть в поместья ниже воды, тише травы…
«Наоборот, придурь человская», – едва не брякнул вампир.
– …Вот когда займёмся недвижимостью, тогда и разберёмся с этой пережиток царского режима. – Лациньш зевнул.
– У них пулемёт на чердаке. «Льюис»! Лично видел.
– Это серьёзно… – Идти под пулемёт, да ещё среди ночи, Лациньшу не хотелось даже во главе ЧОНа. Пулемёт, он ведь без разбору лупит, прилетит шальная пуля – и всё, лежи в красном гробу и слушай траурные речи красных товарищей. А в гроб Лациньшу не хотелось, не для того он в ЧК подался, чтобы ради каких-то идеалов жизнь свою молодую терять.
Однако Бруджа прекрасно знал повадки начальника и нашёл нужные слова, заставившие того увлечься нападением на усадьбу, не дожидаясь, когда поднимется в цене недвижимость:
– Графиня у белого подполья казначеем служит, товарищ Лациньш. Камни у неё хранятся, камни и золото, со всего уезда у бывших дворян собранные. Хотят на эти сокровища оружие купить и мятеж у нас тут устроить, под самым сердцем колыбели Революции. И как посмотрит на подобное товарищ Троцкий?
– Контрреволюцию надо истреблять! – Отто подскочил с кровати. – Где вы, товарищ Бруджа?
– На станции.
– Возвращайтесь к усадьбе. Мы скоро!
Лациньш бросил трубку и принялся торопливо, прыгая на одной ноге, натягивать исподнее. Низенький, кривенький, белокожий, с тоненькими, будто у марионетки, ручками и ножками, он выглядел потешно, однако лежащая на кровати девушка смотрела на него со страхом. И с тщательно скрываемым отвращением:
– Вы уезжаете, товарищ?
– Не твой забота, рюсски корова. – Девушка была поповной, отрабатывала в постели начальника ЧК жизнь семьи, и отрабатывала неплохо. Только поэтому поп и четверо других его детей были ещё живы. – Жди, сука.
– Так точно, товарищ Лациньш, – заученно ответила девушка.
