Макс Фрай - Сказки cтарого Вильнюса
– Я подумаю, – растерянно ответила Анна, с удивлением осознав, что расценивает его предложение как чертовски заманчивое. И даже более-менее осуществимое – при условии, что билеты на автобус до Варшавы стоят не дороже, чем в прошлом году.
Все-таки есть попугай, думала она, вбивая в строку поиска чудно́е название «Туамасина».
– И Туамасина тоже есть! – вслух воскликнула Анна, обнаружив, что этот город находится на острове Мадагаскар. Порт и центр региона Анциранана. Ну надо же.
Получается, вообще все правда, – восхищенно заключила она. И кафе в Гранаде, и невидимый вокзал в Рейкьявике. И даже женщина в шляпе из Хьяласти, мало ли что интернет про такой город не знает. Подумаешь, великое дело – интернет.
В таком вдохновенном настроении Анне не только все моря в мире были по колено, ей даже перевод оказался не страшен. Подумаешь – перевод. К четырем утра она его закончила и уснула блаженным сном младенца, бежавшего из рабства. Но в десять уже была на ногах. Мысль о том, что никто не помешает ей и сегодня отправиться в кафе на улице Диджои, бодрила лучше всякого кофе.
Эсэмэска от Мишки застигла ее в пути. «Попугай сказал: «Анна уже играет». Семечки жрет, как не в себя. Приезжай, сама увидишь». И полдюжины смайликов, видимо, в качестве приманки.
– Анна уже играет, – сказала она вслух, пробуя слова на вкус. Ей так понравилось, что пришлось повторить: – Анна уже играет, – и еще раз: Анна уже играет! – громко, вслух.
К счастью, на улице в этот момент было пусто.
Старик сидел на обычном месте. За соседним столиком рассаживалась большая компания немецких туристов, школьницы, шустрые и звонкие, как тропические птички, облепили подоконники.
Анна сперва подумала: пока мне будут делать кофе, кто-нибудь да уйдет, здесь подолгу не засиживаются. Но когда она вышла на улицу с теплым картонным стаканчиком в руке, ситуация не изменилась, и Анна растерянно застыла на пороге – куда теперь себя деть?
Старик кивнул ей приветливо, как старой подружке, похлопал по соседнему стулу, дескать, присаживайся.
– Я вам точно не помешаю? – спросила Анна. – А если закурю?
Он молча помотал головой, и Анна села рядом, хотя обычно терпеть не могла сидеть за одним столом с незнакомцами. Лучше уж вовсе уйти. Старик улыбнулся и заговорил. На этот раз он обращался не к какому-нибудь невидимому собеседнику, а к Анне.
– В самом центре Вильнюса есть маленькое кафе, примечательное тем, что столы и стулья стоят перед ним на улице поздней осенью и даже зимой. Один стул поставлен таким образом, что если сесть на него лицом к юго-западу, левым ухом можно услышать истории, которые рассказывает ветер.
– Ветер? – переспросила Анна. – Эти истории рассказывает ветер? Ну надо же! Точно, игра в «испорченный телефон». Получается, я еще вчера угадала!
– Почти угадала, – улыбнулся старик. – Только почему «испорченный»? Вполне исправный телефон.
Сейчас сама убедишься. Чур тебе водить!
Он встал и подал ей руку, помог подняться и пересесть на освободившееся место. Дружески похлопал по плечу, отвесил неглубокий поклон, скорее насмешливый, чем галантный, и стремительно пошел в сторону Святых Ворот; полы его серого пальто, расстегнутого по случаю хорошей погоды, развевались, как приспущенные паруса летучего корабля.
– В Лейне… – прошептала Анна, мучительно краснея от необходимости говорить вслух.
Порылась в карманах, разыскивая сигареты, но так и не нашла. Сделала глоток приторно-сладкого карамельного кофе, внезапно опьянела от него, как от доброй порции рома и, расхрабрившись, начала снова, негромко, но твердо и очень внятно:
– На северной окраине Лейна, куда не забредают ни любопытные туристы, ни вездесущие продавцы сладостей, живет заклинатель книг. Люди приносят к нему книги, которые показались им бессмысленными, непонятными или просто слишком печальными. Одним книгам заклинатель играет на флейте, с другими о чем-то шепчется, запершись в кабинете, а иногда просто кладет закладку – птичье перо, обрывок записки, засушенный цветок. После этого история, записанная в книге, о чем бы она ни повествовала прежде, становится историей о великолепии и чудесах мира, хотя, как рассказывают те, кто не поленился проверить, все слова остаются прежними и даже не меняются местами.
Улица Жемайтийос (Žemaitijos g.)
Начальный уровень
Вышел из дома привычно хмурый, заранее усталый, как это обычно бывает с «совами», вынужденными слишком рано начинать рабочий день.
За ночь на стене соседского гаража появилась смешная картинка: лысый толстомордый мужик с огромными вислыми усами, больше похожими на приклеенные под носом лисьи хвосты. Рядом – надпись яркими красными буквами: «ус». И указательная стрелка направлена на соответствующий объект. Чтобы, значит, не перепутать.
Невольно улыбнулся. А утренняя улыбка, как известно, приравнивается к дополнительной порции эспрессо. Или ристретто, в зависимости от ширины и искренности. Поэтому дальше зашагал бодро, даже сутулиться перестал, а ведь обычно осанка выправляется не раньше шести вечера, хоть портновский метр глотай за завтраком.
Пошел по традиции не кратчайшим, но любимым маршрутом, по Жемайтийской улице, где на одной из стен красуется надпись: «Your life will be happy and peaceful»[4]. Бледная, полустертая, почти незаметная на фоне пятен и трещин, она уже лет семь великодушно обещала счастье и покой прохожим, освоившим начальный уровень английского. То есть практически всем без разбору. И неизменно поднимала настроение.
Иных граффити на этой улице не было – до сегодняшнего дня.
Нынче же стены на Жемайтийской вдруг покрылись неумелыми рисунками и аккуратными четкими подписями, как будто рисовал ребенок, а писал взрослый человек. Жалобная тощая разноцветная курица и надпись: «фазан». Ручки-ножки-огуречик с условной рогаткой и в еще более условных коротких штанишках – «шалун». Толстый гибрид автомобиля и автобуса с букетом выхлопных газов в положенном месте, но рядом с ним не существительное «машина», а глагол «поедем» и несколько вопросительных и восклицательных знаков, вперемешку. Приятное разнообразие. Дальше снова сплошь существительные и соответствующие картинки: «самолет», «телефон», «облака», «замок»; масштабный шедевр детсадовской маринистики с подписью не «море», как следовало бы ожидать, а «волны». И уже на самом углу – гора ярко-желтых точек, больше всего похожая на популярный тридцать лет назад салат «Мимоза». Однако, если верить подписи, никакой это не салат, а «золото». Знай наших.
Вышел наконец на Пилимо, к троллейбусам. Улыбался все шире. Думал – смешная затея. Дурацкая, но очень смешная. Сделали мне утро, такие молодцы. И еще целой куче заспанного народа наверняка.
Когда увидел на остановке здоровенного мужика с роскошным светло-русым хаером до плеч и соответствующей бородищей, в черной футболке с надписью «косматый» – одобрительно хмыкнул. Самоирония – великая вещь, и самому смешно, и прохожим радость.
Углядев на чужой сумке с принтами повторяющуюся надпись «амбидекстер», – рассеянно задумался, действительно ли ее хозяйка одинаково хорошо владеет обеими руками? Или просто ходит с модной сумкой, не особо вникая в содержание?
И только когда у ближайшего светофора притормозил великолепный чоппер, на руле которого вызывающе болталась мятая картонка с обезоруживающей надписью «мотоцикл», – удивился, да так, что пробормотал вслух: «Нет, ну это уже слишком». Отвернулся и уткнулся взглядом в окно нежилого дома, на запыленном стекле которого кто-то аккуратно вывел пальцем прилагательное «мутный».
Вот черт.
На работе, впрочем, ничего этакого не наблюдалось. Правда, приходилось постоянно напоминать себе, что изображающая весенние лужи картинка под названием «Капель» висела в коридоре всегда. И условно смешную табличку «Бессознательное» на дверь штатного психолога приделали еще неделю назад, в честь дня ее рождения, да так и забыли снять. Нет здесь никакого подвоха. Нет, нет, нет.
В сумерках вышел на улицу и едва устоял на ногах, потому что на тротуаре алели крупные ровные буквы: «С У М Е Р К И». Хотел было снова, как утром сказать: «Это уже слишком», но решил не повторяться.
Подумал: интересно, что будет, когда совсем стемнеет? Кто-нибудь придет, чтобы стереть эти буквы и написать новые: «Н О Ч Ь»? Но не стал ждать. Напротив, прибавил шагу.
По дороге зашел к сестре, которая купила новый компьютер и теперь взывала о помощи.
Лина давно собиралась учить немецкий и вот наконец начала. Поэтому все в ее доме теперь было облеплено наклейками со словами: «der Tisch», «den Stuhl», «den Kühlschrank», «die Tür», «den Fußboden», «die Decke»[5]. И так далее.
