Лариса Петровичева - Охота на льва
Киттен кивнул.
– Помню, это та Марита Стерх, которая охотилась на льва в императорском дворце, и охота кончилась неудачно, – сказал он. – И наверняка твоя Хела смогла сложить два и два и сделать правильные выводы о результатах злополучной ловли?
– Я уверен, что так оно и было, но ты сам понимаешь, что неразумно говорить об этом при первой встрече, – за окном переливисто защелкал крошечный пратуш, и некоторое время Кембери задумчиво внимал радостным птичьим трелям. Вот создание, которое никому не придет в голову ловить, – оно и так летает в каждом саду, и можно сколько угодно наслаждаться его песнями. – Завтра мы условились встретиться в опере, дают «Прекрасную охотницу». Вот и посмотрим, как все сложится, – очень уж название подходящее.
* * *«Прекрасная охотница» по праву считалась вершиной оперного искусства Аальхарна. Здесь был и классический сюжет, и образ возвышенной героини, отдавшей жизнь за освобождение родины, и непосредственная правдивость изложения, и удивительная музыка гениального Черутто, который достиг в этой опере вершины своего дарования, но главное украшение – небесное сопрано Доры Кривич и изумительный тенор Марко Леся. Когда Лесь исполнял заключительную арию «Где ты, любовь моя…», оплакивая погибшую возлюбленную, в зале мало кто мог сдержать слезы.
В Амье оперы не было. Все владыки считали этот вид искусства блудом и ересью, но Кембери не мог с этим согласиться, оперу он любил и не упускал возможности посещать премьеры, тем паче Императорский оперный театр славился масштабом и монументальностью постановок: в той же «Охотнице», например, на сцене появлялась точная копия государева охранного отряда – актеры массовки верхом на лошадях, со штандартами, при полном параде, – колоссальное зрелище! Хела тоже любила оперу – еще и потому, что могла показать на публике фамильные бриллианты; провожая свою даму до места в первом ряду, Кембери был просто ослеплен блеском драгоценных камней на высокой напудренной шее.
В этот раз «Охотница» в новой постановке собрала в зрительном зале лучших людей империи. Кембери заметил тут и финансистов, и интеллигенцию, и даже, к удивлению своему, военных. Этим-то что надо от искусства, язвительно думал посол, рассматривая ордена и эполеты, видно же, что на всех одна извилина, да и та – след от кивера. Тем не менее армейцы перелистывали программки, просматривали либретто и даже пытались его обсуждать: видимо, император решил внедрить культуру в армию, вот и приходится бедолагам рассуждать о том, чем сопрано отличается от собрана – мясной северной похлебки. Императорская ложа пока пустовала, Хела скользнула по ней взглядом, и по ее лицу пробежала тень. Это не укрылось от Кембери, и он с удовлетворением подумал, что находится на верном пути.
– Вы уже слушали «Охотницу», господин Кембери? – поинтересовалась Хела, с благородной небрежностью просматривая либретто.
– Разумеется, моя госпожа, – кивнул Кембери, – в старой постановке. Тогда еще партию Девы пела не Кривич, а Ляна Супесок.
Хела едва заметно усмехнулась.
– Супесок попала в театр исключительно по протекции, – проронила она. – Но если техника исполнения и голос оставляют желать лучшего, то не поможет даже фавор Артуро Железное Сердце.
– Вы абсолютно правы, сударыня, – кивнул Кембери, глумливо ухмыльнувшись про себя: ходили слухи, что личник императора склонен любить исключительно мужчин. Загорянин, что с него взять, – там такие причуды у каждого второго. Впрочем, Царь Небесный с ним, есть и более интересные дела. – Будем надеяться, что премьера нас не разочарует. Кривич изумительно хороша на сцене. А какой голос! Будто дух небесный поет славу Заступнику.
Хела посмотрела на него с уважением.
– Вы разбираетесь в опере, Вивид, для мужчины это редкость. Сейчас ведь сюда часто приходят не наслаждаться музыкой, а обсудить фигуру примы и посплетничать о новых любовницах тенора.
– Да, общий упадок нравов трудно не заметить, – согласился Кембери. – То ли было в прежние времена! Возвышенность и достоинство еще ценились… – Он вздохнул и взглянул в глаза своей спутницы. – Иной раз я очень тоскую по прошлому.
Хела хотела было ответить, но внезапно вздрогнула и посмотрела на императорскую ложу. Кембери проследил за ее взглядом и увидел Инну.
Ее словно выделял солнечный луч, широкий и ясный. Артуро и император, которые были с ней, казались тенями на заднем плане – скучными тенями, не имевшими никакого значения. Инна была бледна, словно после болезни, драгоценности и дорогое платье только оттеняли бескровность ее лица – тем не менее Кембери готов был поклясться, что прекраснее женщины он не встречал никогда. Инна казалась гостьей из иного мира, призраком или духом небесным: именно эта нездешность и поразила господина посла.
Продолжать глазеть было уже невежливо; Кембери усилием воли взял себя в руки, напомнив, что все это только работа, и обратился к своей спутнице:
– Моя госпожа, вы бледны. Все ли в порядке?
Хела смотрела на государеву ложу с такой лютой злобой, что Кембери едва не издал радостный возглас: вербовать знатную даму можно было хоть сейчас. Однако Хела совладала с собой и ответила:
– Не волнуйтесь, мой друг. Это всего лишь легкое головокружение, не о чем беспокоиться.
Кембери улыбнулся, взял Хелу за руку и предложил:
– Тогда давайте наслаждаться оперой.
Премьера же была действительно потрясающей – будоражила воображение и волновала чувства. Режиссеры не пожалели ярких красок; Кембери искренне наслаждался оперой, жалея, что подобной утонченной музыки, гармонично сплетенной с гениальным сюжетом, не существует на его родине. Когда же Деву повели на плаху, то в зрительном зале послышались первые всхлипы, и Кембери почувствовал странное теснение в груди, словно опера затронула в нем то, что он старательно скрывал в глубине сердца, боясь даже заглядывать туда.
Он покосился на свою соседку: по щекам Хелы стекали слезы, но плакала она без всхлипов, изредка касаясь лица изящным кружевным платочком. Кембери перевел взгляд на императорскую ложу – там разыгралась еще более трогательная сцена: государь изволил утешать плачущую Инну, а Артуро стоял позади с совершенно непроницаемой физиономией. «Такого хоть кочергой по змееполоху гоняй, – подумал Кембери, – ему хоть бы хны». Тем временем на сцену выходил хор для финальной арии, а Кембери подумывал предложить своей даме прогуляться в ночном парке возле одного из рукавов Шашунки.
Луна была прекрасна. Кембери не отличался особенной восприимчивостью к небесной спутнице родной планеты, однако порой ему хотелось поддаться ее зову в ночи полнолуния и, как было заведено на его родине еще в языческие времена, предаться диким пляскам и исступленным молениям. Впрочем, за такие проявления ереси его наверняка потащили бы на костер – а у господина посла было еще немало дел на бренной земле. Поэтому он предпочитал просто любоваться луной, сидя на балконе посольского особняка.
Хела, судя по всему, вела себя совсем иначе: луна будила в ней какие-то скрытые до поры до времени чувства. Сейчас, сидя рядом со своей дамой на изящной скамье под молодыми деревьями парка, Кембери видел, что глаза Хелы сияют особенным, энергичным блеском, а на аристократически бледных щеках цветет румянец.
– Луна сегодня особенно прекрасна, – сказал Кембери очередную банальность, которую ни одна из дам никогда не сочла бы таковой. – В такие ночи, моя госпожа, я особенно хорошо начинаю понимать человеческую природу.
– Что же именно вы понимаете? – поинтересовалась Хела. Кембери вздохнул и сел поближе, сокращая предписанное этикетом расстояние с двух ладоней (дистанция «спутник») до ладони и двух пальцев (положение «друг»).
– То, что в каждом из нас живет желание страсти и мести.
Услышав о мести, Хела недобро прищурилась и посмотрела на него. Посол подумал, что находится на правильном пути.
– Да… – протянула она. – Мне есть кому отомстить. А вам?
– Все, кому я хотел бы отомстить, уже давно лежат в могилах, – значительно произнес Кембери, – так что в смысле мести я предпочитаю действовать в рамках закона. А хотите, я вас удивлю, госпожа моя?
Хела кивнула, и Кембери продолжал:
– Не столь давно в связи с делом рыжих расследовалось одно убийство. Некая достойная девушка благородного происхождения зачем-то отправилась в промзону, где была убита возле причала Лудильщиков и сброшена в реку. Расследование не подтвердило причастность поклонника рыжеволосых к ее смерти, и довольно скоро был найден ее убийца.
Хела вся обратилась в слух. Казалось, что ее парализовало, – она напряглась, а ее идеальная осанка стала прямо-таки натянутой, словно женщину превратили в мраморную статую. Только губы ее дрожали, свидетельствуя о том, что это все-таки живой человек.
