Лев Жаков - Убить Бенду
– Ай, красавец! – вздохнул Кривой, когда Юлий спустился. – Толкни речь, голубушка. Ты самый языкастый средь нас. Идь сюды.
Юлий посмотрел на кружку с пивом, которую ему совали в руки, на скользкие глаза Кривого...
– Мне бы выйти, – пробормотал он.
Но уже все присутствующие смотрели на него в ожидании, держа кружки и бокалы наготове. Юлий набрал в грудь воздуха.
– Дорогие бандиты! Громилы, воры и убийцы! Работники ножа и топора! Бесценные мои отходы общества, ублюдки и сироты!
– Эй, не ругайся, – ткнул его локтем в бедро одноглазый.
– Не трожь голубу! – шикнул Кривой.
Громила, втянув голову в плечи, отодвинулся и, пока Юлий говорил, тихо выполз из-за стола, чтобы сесть куда подальше: жить и таракану хочется.
– Разбойники и прочие лихие люди! Калеки и убогие!
– Какие ж мы убогие? – еле слышно просипел кто-то сзади.
Юлий, не поворачиваясь, постучал пальцем по голове:
– Никого из вас никогда не пустят даже на порог в приличный дом!
Волной поднялся одобрительно-протестующий гул и тут же утих, когда Кривой обвел задымленное помещение недовольным взглядом.
– Да-да, даже на порог! Порядочные горожане и честные люди спят в теплых кроватях, под пологом, даже, наверное, на простынях. Они моются каждый день и едят белый хлеб! Они ходят в церковь, и после смерти Бог их простит и посадит с собой на небесном престоле! Их, а не вас – ободранных, голодных, грязных, глупых, нищих!
– Да чего такое-то?! – плаксиво взвыл около стойки грязный бандит, но ему тут же насовали под ребра, и он закрылся.
Юлий поднял руку:
– Да, повторяю, грязных и глупых. Но! Разве нужны вам эти приличные дома? Эти простыни и пироги? Расписные ночные вазы и ароматные свечи?
– Нужны, – прошел по столам шепоток.
– Нет, – возразил Юлий. – Не нужны. Потому что сколько раз в руках у каждого из вас были эти простыни и вазы? Горшки и унитазы? Каждый из вас многажды держал в руках эти предметы – и где они теперь? У перекупщика и снова у этих толстомордых толстосумов! Разве нужны они были вам, раз вы тут же их спустили, продали, отдали, обменяли на звонкую монету или короткую любовь шлюхи?
– Так и чего нужно-то?! – раздалось сразу несколько нетерпеливых громких голосов.
Кривой Палец не отрываясь смотрел на оратора увлажнившимися глазами. Юлий возвысил голос:
– Ничего не получать от жизни, а брать самим! Вас не пускают на порог – вы входите в окно! Вам не дают горшков – вы берете сами! Вас боятся все честные и порядочные горожане, стражники обходят вас за квартал, а святоши прячут под сутаны миски для подаяний! Вы наглые и беспардонные грабители и убийцы, и за это я вас люблю! За то, что вы грязные и ободранные, но не скулите под забором, а берете то, что вздумается, у кого и когда угодно! И главный и лучший среди нас во всем нашем гнусном ремесле – он, Аластер Кривой Палец! Многие лета! Выпьем за его здоровье и процветание! Да здравствует...
Конец речи потонул в громе оваций и приветственных криков. Застучали, сталкиваясь, кружки, дюжие молодцы ударяли друг друга по плечам с оглушительными шлепками и хохотали, когда кто-то давился пивом или вином. Веселье пошло по второму кругу, еще более разухабистое, чем раньше. Кто-то не сдержался и ущипнул-таки одну из девушек, и ее тонкий визг перекрыл общий шум. Разбойное сообщество поднималось с мест, переходило от стола к столу; многие захотели выпить с главарем – и окружили его, протягивая кружки.
Только это спасло Юлия, у которого в животе опять как будто развели костер. Нищий в одежде оруженосца, схватившись за брюхо, согнулся пополам и двинулся к выходу. Поэтому он не видел, что Кривой Палец смотрит ему вслед как будто приклеенным к спине юноши взглядом, холодным и скользким, как лягушачья шкурка. Узкие длинные губы шевелятся, шепча два слова. Юлий знал эти два слова: «Ненавижу Бенду». Кривой всегда, когда сердился, шептал их. А потом пускал в ход нож. Так что надо успеть скрыться с его глаз до того, как...
Вспомнилось, как пару раз Кривой просил: «Встретишь парня, светленького, тощего, лохматого, пониже тя чуток, на девицу похож, – тащи к мине. Или мине к нему веди, голубушка. Поня?» Юлий клялся, но то была ложная клятва. Нищий знал, что, если встретит такого парня, не поведет к Кривому. Он сам убьет Бенду.
Рука бандита тянулась к ножу на поясе. Его со всех сторон окружила разношерстная толпа, его хлопали по плечам, обнимали, тянули за стол, облили пивом, ему протягивали сразу полтора десятка кружек...
Скрюченный Юлий, толкаемый со всех сторон, пробирался к дверям, придерживаясь за столы. Им овладела внезапная слабость, но он упорно шел к выходу, так как не мог остаться. Если главарь и не убьет его за то, что он прилюдно и в лицо назвал бандита Кривым Пальцем, если простит и будет любить по-прежнему – то уж лучше бы убил. Проклятое брюхо! Теперь из-за идиотской боли Юлий едва передвигал ноги. Надо бежать изо всех сил: вот-вот ударит колокол на всех церквях, сообщая о конце службы. Если родня убитой девки вернется, то рыцарю придется скрыться – и где тогда его искать? А если не удастся сегодня же уехать из города – Кривой Юлия из-под земли достанет.
Последнее соображение придало нищему сил. Кое-как выпрямившись, он взялся за ручку.
Дверь рывком распахнулась, так что Юлий вслед за ней вылетел из помещения и свалился кому-то под ноги. Его грубо подняли. Мимо него вбегали в дом стражники с копьями и мечами наголо. Пока бандиты крутили головами – а кое-кто хватался за оружие, – стражники заполняли помещение, становясь в два-три ряда вдоль стен. Разбойники оказались в кольце из копий. Большинство бандитов были вооружены ножами и не могли ими воспользоваться: что нож против копья? Охотники за кошельками не ввязывались в открытые схватки, они предпочитали грабить безответных толстеньких горожан в темных переулках.
– Чего, парень, обделался? – усмехнулся Юлию плешивый сержант.
– Что тут у тебя? – спросил, подходя, лорд Мельсон. Высокий, хорошо одетый аристократ с презрением глядел на обмякшего в руках сержанта юношу.
– Да вот, доносчик. – Дюжий сержант тряхнул нищего.
– Тащи ко всем, повяжем скопом, – приказал Канерва. – Чем это от него пахнет?
– Обделался со страху, ваша светлость!
Лорд Мельсон отворотил красивое лицо с брезгливостью.
– Выкиньте засранца на улицу.
– Бу сделано, ваша светлость!
Сержант ухмыльнулся во весь рот, показывая гнилые зубы, и потащил Юлия со двора. Примерился было дать нищему пинка, но передумал. Толкнул так, что юноша полетел лицом в уличную грязь.
– Беги, если сможешь, пока лорд о тебе не вспомнил!
Юлий поднялся на карачки, рукавом отер вонючие капли с губ. Злые слезы брызнули из глаз. Как он теперь покажется рыцарю?
«Кривого взяли, теперь можно не сбегать с благородным господином», – шепнул внутренний голос. Однако Юлию ли не знать Кривого? Его и топили, и резали, и в тюрьму сажали, а он отовсюду ушел и выжил, из каталажки сбежал с помощью своих ребят и по-прежнему процветает. И хотя Юлий сдал всех, всю банду, пока Кривой жив, не будет Юлию покоя в этом городе.
«Затаишься, а потом будешь любоваться на главной площади, как он болтается на веревке».
Низкий тяжелый гул прошел над головой – то ударил большой колокол в монастыре. И сразу же зазвенели со всех сторон колокола поменьше, запели-заголосили, перекликаясь в воздухе над крышами, словно с ангелами переговаривались. Юлий вскочил, держась за живот, и побежал.
Самый короткий путь вел мимо монастыря через гончарный квартал и пустырь за ним, однако Юлий понесся обратно к тюрьме. Густой колокольный хор преследовал его по пятам, гнал вперед, как хорошая плеть.
В темном закоулке, где уже ничего не было видно и пришлось бы пробираться на ощупь, если бы Юлий не знал наизусть каждую кучу мусора, он затормозил. Глаза быстро привыкли к отсутствию света, начали различать что-то. Нищий добрался до мертвого оруженосца и стал торопливо срывать с него одежду. Тело уже пахло разложением, несмотря на царящую тут прохладу. Кожа убитого была мягкой, липкой и как будто расползалась под пальцами – или так только казалось? Стащив с трупа штаны, Юлий скинул свои портки. От нового наряда несло мертвечиной – или этот запах пропитал все вокруг? Нищий пригладил волосы и побежал прочь, поскальзываясь на отбросах.
Он мчался со всех ног, сбивая редких прохожих. Вслед ему неслись ругань и собачий вой. Вот и квартал, где обитали горожане с кое-каким достатком и кое-каким хозяйством. Пусто. Вот и улица. Никого. Юлий остановился, стараясь сквозь собственное дыхание услышать, что творится в округе. Кажется, все тихо. Он вздохнул с облегчением – и услышал этот звук. Заскрипели ворота, еле слышно простучали по засохшей глине копыта. Вдали, с того конца улицы, донеслись заунывное пение, крики, плач. Опоздал!
