Карина Демина - Механическое сердце. Черный принц
– Вряд ли получится.
…выжить Брокк не рассчитывал.
– Но попробовать стоит… хотя бы в теории.
Олаф вскочил. Его движения отличались нехарактерной прежде суетливостью, словно его переполняла энергия и Олаф не способен был управиться с нею.
– Оно маленькое… – Рука Олафа легла на грудь Брокка, а сам он застыл в неестественной позе. Ноги расставлены, колени полусогнуты, локти прижаты к бокам. Левое плечо опущено, правое поднято, и голова лежит на нем.
Ненормален?
Не более чем сам Брокк.
– Ты бы хоть руки вымыл. – Сняв пиджак, как делал всегда, приступая к работе, Инголф повесил его на спинку стула, провел пальцами по плечикам, выравнивая. В этом Брокку виделся ритуал.
…он согласен на ритуалы, лишь бы получилось.
Олаф же на замечание обернулся и, прижав к губам палец, зашипел:
– Слушаю.
Он и вправду слушал, и пальцы на груди Брокка подрагивали.
Грязные пальцы с ребристыми синеватыми пластинами ногтей. Не стриженые – обкусанные неровно, они плыли, удлиняясь, заостряясь, наливаясь характерным черным цветом.
На запястьях проступила мелкая мягкая чешуя.
Олаф отстранился и, сев на пол – садился он, по-детски широко расставив ноги, – сказал:
– У меня получится сделать замедлитель. Усыпить его… секунды на две.
Две секунды – это много…
– Заряд слабый. – Инголф деловито собирал тарелки, стряхивая содержимое их на пол. – Если отбросить подальше, то шанс есть.
…две секунды.
И цепная реакция…
…треножник зеркал, за каждым из которых станет жизнь.
Инголф.
Грязная посуда в руках. И ониксовые запонки в платине. Платиновая же цепочка для часов. И родовой перстень на пальце, который Инголф носит, пусть и втайне ненавидит свою полупричастность к роду Высокой Меди.
Дом его признал, но клеймо бастарда не вывести. И чувство собственной неполноценности разъедает Инголфа, заставляя карабкаться, доказывать и роду, и всем, что он достоин принадлежать к дому.
Как Брокк раньше не видел этого?
Наверное, смерть, пригретая на груди, избавляет от слепоты. И сейчас за холодной презрительностью Инголфа видится попытка защитить себя.
Знакомо.
И больше не вызывает раздражения снисходительная маска, взгляд сверху вниз, насмешливый, оценивающий.
Олаф… Олаф сидит у ног девушки, перебирая бусины, которыми расшит подол ее платья. Этот подол успел промокнуть, и Олаф наверняка уговаривает ее переодеться. А она делает вид, что не слышит. Но стоит ему замолчать, и рыжие ресницы вздрагивают.
Девушка ищет его взглядом.
Находит. Успокаивается.
И позволяет себя уговорить. Она встает, опираясь на протянутую руку, и улыбается, наверное, позабыв, что помимо Олафа в их доме – а старая баржа для нее именно дом – есть гости.
– Девчонку следует отослать. – Инголф ставит тарелки на пол и носком навощенного ботинка медленно толкает всю гору под грязное покрывало скатерти. – Надеюсь, на «Янтарной леди» найдется местечко?
«Янтарная леди» загружена до предела, а быть может, и предел взят. Пассажирская гондола примет пассажиров втрое против обычного, и грузовые отсеки не останутся пустыми. Неотапливаемые, не предназначенные для людей, но все же способные спасти.
…не эвакуация, нет.
…просто слух, что в городе неспокойно.
…просто рев огня, подобравшегося вплотную. Его уже слышат люди и, завороженные голосом, не спешат бежать. Разве что некоторые… но и их слишком много.
…ничтожно мало.
– Найдется. – Брокк проследит, чтобы девушку взяли.
Капитан не откажет. А она… она тихая. И Олафу не будет перечить. Он же как никто другой осознает, насколько зыбок шанс…
Олаф слышит пламя, разговаривает с ним. О чем рассказывает? О Каменном логе и собственном самоубийственном желании коснуться огня? Или о жизни, такой короткой и по-своему тяжелой? О том, каково это, день за днем сдерживать свою натуру. Жить, зная, что безумен и это безумие – уже навсегда.
Цепляясь за жизнь.
Борясь с собой и огнем.
Он ведь многое успел изменить, этот мальчишка в грязной рубашке, в засаленных штанах с отвисшими коленями. От него сейчас пахнет рыбьей требухой, гнилью, водой речной, и в этом запахе спрятан собственный Олафа страх.
Теперь, дойдя до края, он стал бояться пропасти.
Послушает ли его пламя?
Будет время проверить. И Олаф возвращается один, он ополоснулся, и вода стекала с волос на мятую, хоть и свежую рубашку. Он был бос и дрожал, не то от холода, не то от близости огня.
– Она уснула, – сказал Олаф шепотом. – Пусть поспит… знаете, в последнее время она почти не спит… слышит.
Инголф кивнул.
– И я подумал, что если ее отослать… – Беспомощный умоляющий взгляд.
И Брокк слышит со стороны свой голос. Все-таки, наверное, он безумно устал:
– «Янтарная леди» уходит в шесть утра.
Растерянный и отчего-то несчастный взгляд.
…конечно. Олафу нельзя появляться на поле. Его ведь ищут. Найдут и сдадут в сумасшедший дом. А Брокку он нужен, пусть невменяемым, но способным удержать зеркало.
– Я отведу ее. – Инголф кладет руку на мокрое плечо. – Слышишь?
Кивок.
– Мы вместе соберем вещи. Я напишу записку. А мастер проследит, чтобы капитан передал записку в нужные руки. О твоей женщине позаботятся, даже если…
– …мы умрем, – радостно завершил фразу Олаф.
– Именно, – губы Инголфа дрогнули. – Но честно говоря, я предпочел бы иной финал. На эту жизнь, как ни странно, у меня еще планы имеются.
И не только у него.
Инголф положил на стол часы.
Время. Десять часов… и перерыв, чтобы добраться до «Янтарной леди». Кэри станет упрямиться, и надо будет придумать ложь, которая походила бы на правду. Из Брокка лжец отвратный, но на сей раз он постарается.
Ради нее.
Десять часов… и еще десять… хватит ли на то, чтобы создать три зеркала?
Иного варианта нет, и Олаф, стряхнув воду с волос, подвигает к себе лист.
– Если нет возражений, то вторая вершина за мной. Этот район я знаю лучше вас…
Глава 37
Сквозь сомкнутые ресницы Кэри наблюдала за мужем.
Он появился после полуночи. Куда уходил? Принес с собой запах рыбы, на рукаве вон и чешуя поблескивает дареным сказочным серебром. Тронь такое, и растает.
Кэри, удерживая себя от искушения, прячет руки под пуховым одеялом.
Она спит.
Снова спит, потому что именно так ему легче уходить. Поначалу ей и вправду было сложно оставаться в сознании. Оно, сознание, оказалось скользким, с острыми гранями, о которые Кэри ранилась, но не бросала попыток удержаться.
Сознание требовало отдыха. И тело, разъеденное ржавчиной, тоже. Ржавчина проступала на ладонях, делая их невероятно хрупкими. И Кэри с трудом шевелила пальцами, всякий раз опасаясь, что пальцы эти сломаются.
…как ветки за окном.
– Как ты? – Брокк садился рядом и брал руку-ветку.
Ему можно. Он не причинит боли. Железные пальцы его осторожно пробегутся по металлической дорожке, что протянулась от ладони до самого сгиба локтя, исчезая под кожей. И вернутся вновь, стирая ржавую пыль.
– Уже лучше, – ответит Кэри, глядя в глаза.
Когда он рядом, ей и вправду почти хорошо. Брокк больше ни о чем не спрашивает, но сидит, держит за руку. Кэри хотелось бы заглянуть в его мысли… чем он выкупил ее жизнь?
Страшно.
Выкупил же… и то лекарство, от которого невыносимо разило мышьяком и анисом, горькое, едкое, – Кэри с трудом глотала, – появилось отнюдь не из Королевской алхимической лаборатории.
– Брокк…
– Ни о чем не спрашивай. – Он отпускает руку и, наклоняясь, касается холодными губами лба. – Все будет хорошо. Я обещаю. Веришь?
– Конечно.
Ей неловко лгать, но иначе нельзя. И сейчас она, притворяясь сонной, считает рыбью чешую на рукавах его. И морщины.
– Кэри. – Нежное прикосновение. – Я знаю, что ты не спишь. Можно?
– Конечно.
Он садится рядом, и Кэри скидывает одеяло.
– Замерзнешь, – мягкий упрек.
– Нет.
– Упрямая…
– Расскажи. – Кэри обнимает мужа за плечи, упирается лбом в плечо.
…рыба. И мокрое дерево. Железо старое, разъеденное водой. Сама вода с темным оттенком гнили… и чернила. А на пальцах мел остался. И Кэри, заставив его избавиться от перчаток, обнюхивает пальцы.
– Мне не о чем…
– Врешь.
…вчера он оставил бумаги на столе. Кэри поняла не все, но и того, что поняла, ей хватило.
– Вру, – соглашается Брокк, обнимая ее.
От его прикосновений не останется темных пятен, да и те, которые были – на внутренней стороне бедер, на животе, на горле, – почти растворились.
– Но так надо, Кэри… – Он разбирает спутанные пряди. А Кэри все-таки ловит серебро чешуи, правда, в отличие от призрачного, это не тает на пальцах. – Если бы был иной выход…
Шепот.
И осторожный поцелуй в щеку.
…почти ритуал, один из многих, появившихся в последние дни. Но сегодня Брокк нарушает его.
– Пора собирать вещи, моя янтарная леди. – Он ловит пряди губами и пытается улыбаться, притвориться веселым. Вот только веселье это выходит горьким.
