Денис Луженский - Тени Шаттенбурга
– Кристиан! – От крика отца Иоахима послушник встрепенулся. – Помоги Микаэлю связать ее!
– Держи за плечи, – пробормотал телохранитель, ухвативший женщину за лодыжки. – Припадок кончится, и свяжем, а сейчас толку нет – видишь как бьется.
Кристиан только кивнул, стараясь не глядеть на зловонную лужицу, растекающуюся из-под ведьмы по булыжной мостовой. Наконец, судороги стали ослабевать, Микаэль накинул на припадочную веревку и ловко связал ее, словно рождественского гуся. Та лишь прерывисто дышала, но в сознание еще не пришла – может быть, заснула, а может быть, ее фантастикум[39] сейчас мчится в леса или скользит по городу невидимой тенью. Дюжий воин вскинул связанную на плечо:
– Куда?
– У нас в подвале… то есть не у нас, а в подвале ратуши есть камеры для нарушителей, – быстро проговорил настоятель. – Наверное, пока стоило бы ее туда… определить.
– Решетки там крепкие? – не спуская взгляда с пленницы, спросил отец Иоахим.
– Быка удержат, – коротко ответил Локк.
Кто-то из горожан уже засыпал лужицу на мостовой свежими опилками.
– Тогда ведьму в застенок, и пусть навесят замок покрепче.
– Исполним, – кивнул Локк. – А потом уж решим, что дальше делать…
– Что тут решать, – процедил отец Иоахим. – Устроим процесс!
Ноздри его хищно раздувались, и сейчас он ничем не напоминал того благообразного священника, что совсем недавно смиренно улыбался пастве. Но, хотя на лице святого отца лежала печать праведной ярости, Иоахим чувствовал, как его заполняет пьянящий восторг. Ведьма! Здесь, в городе, двести лет назад оставленном инквизиторами! Сколь ни велико было его отвращение (а именно такое чувство должно охватывать каждого ревностного католика при виде служительницы темных сил), но сейчас он радовался, как ребенок: какой прекрасный повод для проповеди ниспослан ему Небесами! Много часов он гадал, как обратиться к пастве, но истинно сказано: положись на Отца Небесного, и Он тебя не оставит.
Иоахим возвел очи горе – крест на соборе сиял золотом, окруженный ослепительным ореолом. Наверное, это виделось лишь ему одному, ибо никто из горожан не смотрел на шпиль храма, но сейчас инквизитору было достаточно и этого. Еще одно доброе предзнаменование! Воистину, горние силы на их стороне! Минутой позже инквизитор уже был на помосте и простер руки к волнующемуся коричнево-зелено-серому людскому морю. Чуть наособицу от простолюдинов в одеждах из домотканого крапивного, льняного и конопляного полотна стояли плотными группками люди в платье хорошего сукна и парчи – ратманы с женами, цеховые старшины, купцы с отпрысками… Сейчас инквизитор не видел между ними различий. Пусть одни одеты в холстину, а другие носят парчу, пусть пальцы одних унизаны перстнями, а руки других украшают лишь мозоли – все они должны быть спасены!
– Возлюбленные братья и сестры мои во Христе! Воистину в тяжкий час воля Создателя привела меня в ваш город! Порождение мрака пожрало детей, и малефики[40] ткут темную сеть вокруг чистых душою! Вы видели, как от одного касания руки моей, волею нашего Отца Небесного ведомой, в корчах упала ведьма, таившаяся среди вас! И возможно, она здесь не одна!
По толпе пробежал ропот – некоторые даже заозирались, с подозрением поглядывая на соседей, с которыми стояли плечом к плечу. А голос отца Иоахима – зычный, исполненный силы – разносился над площадью:
– Истинно говорю вам: пришел час полночный и сгущается мрак! И каждая чистая душа – словно огонек свечи в бесконечной тьме! На кого уповать теперь, на кого надеяться, к кому протянуть руку, ожидая помощи?! Кто избавит честных от ужаса, кто оградит праведных неуязвимым щитом, кто проведет огненную черту между нами и мраком?! К кому обращаем мы свой взор, к кому возносим мольбы, к чьим стопам припадаем?!
И мгновением раньше, чем из толпы прозвучал первый ответ, отец Иоахим воздел руки к голубым небесам:
– К Нему! На Него надеемся, на Него уповаем! Так попросим же, чтобы укрепил Он наши сердца, чтобы простер над городом сим длань Свою, защитив нас от скверны!
– Слава Спасителю! – вскрикнул кто-то в толпе, и от одной стороны площади к другой прокатилось восторженное: «Слава! Слава!»
– Дозвольте мне стать орудием в руках его, дозвольте огнем выжечь скверну – и в души праведные придет покой! Верите ли вы мне, братья и сестры?!
– Верим… – прокатилось по площади – сначала нестройно, а потом все больше набирая силу: – Верим! Мы верим!
– Но слуги диаволовы по-прежнему среди нас, – проревел отец Иоахим, – и творят они зло каждодневно! И силу их умножают те, кто творит грех, пусть даже самый малый! Покайтесь же, братья и сестры, и спасены будете – ибо сказал Спаситель, что на небесах более радости будет об одном грешнике кающемся, нежели о девяноста девяти праведниках, не имеющих нужды в покаянии!
– Покайтесь! – волной прокатилось по площади. – Покайтесь, братья!
– Истинно говорю вам: покайтесь и спасение обретете! Вознесем же хвалу нашему Отцу Небесному и соберем все силы наши для противостояния злу! Аминь! – выдохнул отец Иоахим, простирая руки к толпе.
И толпа громыхнула в один голос:
– Аминь!
В лучах полуденного солнца ослепительно сиял вознесенный над собором крест.
5
Очиненное перо с тонким скрипом скользило по листу плотной бумаги, оставляя цепочку каллиграфически совершенных букв: послушник Кристиан заканчивал ежедневный отчет, который писал по указанию отца Иоахима.
Неудобно писать, примостившись за узеньким, едва ли в локоть шириной, столиком, но строчки ложились ровно, словно проведенные по линейке, заглавные буквы украшены виньетками, над словами аккуратные значки – символы выносных гласных. За такую каллиграфию послушник может рассчитывать на поощрение у самого взыскательного наставника, что, конечно же, не может не радовать. Вот только писать приходится далеко не о радостных событиях.
Кристиан поежился. Случившееся на площади не шло у него из головы. Нет, ну надо же – ведьма! Конечно, он знал, что в Шаттенбурге можно ожидать всякого: ведь местные жители воззвали к помощи церкви не просто так. Но одно дело знать, что где-то творится малефиций, а совсем другое – самому придерживать плечи бьющейся в судорогах прислужницы темных сил. Едва вернувшись в трактир, юноша попросил нагретой воды и щелока и долго отмывал руки, а потом читал из Псалтыри. Он даже хотел обратиться к отцу Иоахиму, чтобы тот укрепил его дух и дал добрый совет, но инквизитор сейчас на званом ужине. Пригласили туда, конечно же, не всех – только отца Иоахима и барона фон Ройца. Микаэль и этот, как его… Николас – тоже там, а остальные – тут, в трактире. Вон из-за стены – то хохот, то ругань: господа дружинники в кости дуются. Все там сейчас, даже баронский оруженосец Карл и рыцарь Гейнц, с которыми (а еще с Микаэлем) послушник делит тесную, как пенал для перьев, комнатушку.
Все, Кристиан, соберись! Надо отчет побыстрее закончить, а то скоро уж, наверное, отец Иоахим вернется. При мысли о званом ужине в желудке начало бурчать – трапеза у юноши была скудной: немного овсянки да краюшка ячменного хлеба. Просто кусок не лез в горло… Однако ж странно: кусок не лезет, а в брюхе бурчит.
Главное, кляксу не посадить – бумага же, не пергамент, чернил пролитых не соскребешь. Переписывай потом весь лист. Но о том ли он думает?! На площади, прямо перед проповедью, ведьма объявилась; в лесах близ города какое-то чудовище напало на детей, а у него все мысли про кляксу!
Бррр! Не то чтобы холодно – но как-то знобко. И вовсе не от того, что из окна поддувает. Страшно тебе, Кристиан? Ну еще бы не страшно. Это только дети малые, несмышленые любят воображать себя сражающимися с нечистью. А как нос к носу столкнешься…
Огонек светильника горит ровно, чуть слышно потрескивая. Нет, положительно бургомистр местный – человек предупредительный и разумный, и с гостями оказался чрезвычайно обходителен: по его распоряжению во все комнаты, где приезжие разместились, не сальные свечки какие-нибудь залежалые поставили, а светильники с чистым маслом. Они и светят ярче, и запах у масла приятный. Правда, и тени от яркого света получаются резкими, выпуклыми… страшными. Шевельнешься – мечутся по стенам, словно живые.
Кристиан вздохнул. Сидит тут один, как дурак. Может, к остальным пойти, как отчет допишет? Не играть, конечно, а просто так: хоть рядом с людьми…
«Записано послушником Кристианом Дрейером в городе Шаттенбурге, в год от Рождества Господа нашего Иисуса Христа одна тысяча четыреста…, месяца…, дня…».
Скрипнула, провернувшись на массивных кованых петлях, дверь: открылась, закрылась. Вошел Микаэль: стащил перевязь с мечом, поставил клинок близ своего топчана, положил рядом небольшой мешок из плотной ткани, сбросил тяжелую, но не стесняющую движений куртку, в некоторых местах усиленную кольчужными вставками, и опустился на набитый соломой матрас. И все это – словно бы одним длинным, без резких переходов, движением. Да еще успел заглянуть через плечо Кристиану в его отчет.
