Юрий Никитин - Возвращение Томаса
Томас тоже перекрестился.
— Нам можно будет узреть эту книгу? — спросил он с жадной надеждой. — Я всю жизнь буду рассказывать детям и внукам, как удостоился приобщиться...
Настоятель ревниво нахмурился, покачал головой, однако прелат сказал неожиданно мягко:
— Да, сын мой. Взгляни, пока она здесь... и пока ты здесь. Другой возможности в твоей жизни скорее всего не будет.
Томас поклонился и поцеловал руку прелата, тонкую и высохшую настолько, что походила на куриную лапу. Прелат, как он заметил, все время настолько настороженно присматривается к Олегу, что порой медлит с ответом или вообще сбивается с мысли. В его глазах Томас видел то страх, то тщательно укрываемый ужас, то жадное любопытство. Когда говорил настоятель, прелат даже не поворачивал к нему голову, но каждое слово Олега ловил на лету, и Томас чувствовал, как прелат еще переворачивает слова калики так и эдак, ищет второй смысл, а на Олега поглядывает искоса, запоминая каждое движение, поворот головы, жесты.
Однажды настоятель, обращаясь к Олегу, сослался на прелата и сделал в его сторону жест, как бы приглашая принять участие в разговоре, но прелат лишь поклонился и сказал вежливо:
— Нет-нет, я об этом даже не слышал! Я вообще плохо знаю мирскую жизнь, я всю жизнь занимался книгами в тайной библиотеке Ватикана.
Томасу почудился намек, прелат как бы сделал ударение на последних словах, при этом сразу же посмотрел на Олега. Тот смотрел равнодушно, но, к удивлению Томаса, буркнул:
— И что же, там много книг?
— Много, — ответил прелат, — но дело не в количестве.
— Да? — спросил Олег. — И что гласят первоисточники?
Прелат мягко улыбнулся.
— Сие великая тайна церкви.
Олег кивнул.
— Да-да, не все можно выставлять на обозрение. Иначе прихожане увидят, из чего творятся их... святыни.
Томас застыл, ожидал вспышку гнева со стороны иерархов церкви, настоятель в самом деле побагровел и приподнялся, но прелат усадил его успокаивающим жестом, а сам лишь улыбнулся.
— Вы правы, брат... если позволено мне так называть вас, за неимением другого обращения. Там много такого, что может вызвать волнения или излишние толки. К примеру, нам известны имена некоторых людей, которых Господь по известным только ему причинам оставил дожидаться Страшного суда здесь, на земле.
Олег искривил губы в скептической усмешке.
— Это Мельхиседек, Енох, Агасфер?..
Томасу почудилось, что прелат тоже едва не искривил губы в точно такой же улыбке. Но чего-то не решился, хотя в голосе усмешка прозвучала:
— То, что тебе известно имя человека, известного народу под именем Вечного Жида, кое о чем говорит, не так ли?.. Но церкви известны и другие имена. Таких людей больше, чем упомянуто в Святой книге.
— Вот как? — спросил Олег без интереса.
Томас видел, что между ними завязалось нечто вроде поединка, даже настоятель ощутил, только не понял, в чем суть, посматривает то на одного, то на другого. Томас поднялся, сказал с поклоном:
— Отец настоятель, оставим наших ученых братьев беседовать о неведомом, а вы не расскажете мне о здешних противниках, о способах атаки и как вы их отражаете? Я прибыл с жаждой покончить с врагами церкви, но душа моя сметена, я не знаю, с чего начать.
Настоятель встал, дружески взял молодого рыцаря под руку.
— Пойдем, сын мой, я все покажу и расскажу.
Они вышли, прелат кивнул им вслед.
— Ваш спутник, как я заметил, очень ревностный сын церкви.
— Не сколько церкви, — ответил Олег, — сколько христианства. Хотя вы правы, само учение Христа целиком и полностью дело рук церкви. Это то знамя, под которое сам Иисус ни за что не встал бы. Нет-нет, это я не в упрек, а скорее, в похвалу. Церковь сделала очень многое, чтобы отсеять шелуху, а из смутной идеи вырастить жемчужину.
Прелат проговорил осторожно:
— Я бы не стал говорить так категорично... И, кстати, вам не любопытно, какие, в частности, строки я прочел однажды в откровениях и предсказаниях пророков? У меня редкостная память, да к тому же иные строки поражают до глубины души...
— Ну-ну, — сказал Олег, — давайте, блесните эрудицией.
— Я не помню дословно, — ответил прелат, — но, читая политые кровью сердца записи о взятии и страшном разгроме варварами святого Рима, я обратил внимание на то, что один из вождей, что отличался отвагой и свирепостью, высок ростом, рыжеволос и с зелеными глазами... Ну, как у вас, странник.
Олег фыркнул.
— Это среди римлян таких не отыскать, но среди северных варваров каждый третий — рыжий, и каждый десятый — с зелеными глазами.
— Согласен, — сказал прелат кротко. — Я потому лишь обратил внимание, что точно такое же описание, буквально теми же словами, характеризовало некого Фарамонда, который собрал бродячие племена, сколотил их в народ, названный им франками, то есть свободными, а затем повел через Германию и Галлию в наступление на римские земли... Еще известно, что в память о любимой жене Лютеции он основал небольшой город, который теперь переименован в Париж. Затем след этого человека затерялся, но я смутно помнил, что где-то видел еще похожие строки! Начал лихорадочно рыться в древних откровениях, и в одном из рассказов святого апостола Павла о будущем устройстве храмов Иисуса отыскал строки, где он полемизировал с человеком удивительного сложения, с рыжими волосами и странными зелеными глазами, сверкающими, как изумруды! Ладно, спишем на то, что святой Павел никогда не покидал своих южных земель, где все черноволосые и кареглазые, но дословное описание этого рыжеволосого...
Он сделал многозначительную паузу, Олег фыркнул:
— Это говорит лишь о скудости языка писавших ваши церковные книги. Один и тот же набор эпитетов! Увы-увы. А последующие поколения отыщут россыпи мудрости, потому что косноязычные тексты можно толковать так и эдак.
Прелат тонко улыбнулся.
— Работы отцов церкви хранятся под семью замками и семью печатями. Доступ к ним имеет лишь сам Папа. Именно потому, что в работах Павла и других отцов церкви много страсти и веры, но мало мудрости и мало убедительности. Народу же мы выдаем исправленные версии, а то и вовсе толкования. Но я забыл добавить, что христианская церковь, как никто другой, тщится способствовать образованию в мире, строит школы, библиотеки, собирает книги и рукописи старых культур, записывает песни и легенды малых народов...
Олег чуть насторожился, прелат заметил, тонкая победная улыбка наконец-то проступила на бескровных губах.
