Владимир Лещенко - Тьма внешняя
С исчезновением Достигших Мидр вновь погрузился в первичный хаос как до появления Самого Первого с той лишь разницей, что люди и животные являлись сюда, чтобы в мучениях погибнуть, поражаемые радиацией раньше, чем вечно меняющаяся материя поглотит их. И только огненный глаз принесшей Мидру гибель звезды ночью и днем смотрел с небес на пустынные пространства…
Но в двух подземных городах – в пещерах Багряных гор и на острове Дйоори в Южном Океане – продолжали бороться последние уцелевшие. Каменная толща укрыла их от радиации, а от пагубных изменений мироздания защитили огромные запасы Сомы, бывшие в их распоряжении. Триста солнечных лет минуло, пока угасли смертоносные лучи, а звезда обратилась в туманность, которой вышедшие на поверхность дали имя – Туманность Скорби. Вновь потянулись года наполненные борьбой со стихиями, повелевавшими материей Мира, перед которыми было бессильно даже всемогущее время, пожираемое ими. Прежде всего люди попытались воссоздать магические кристаллы, питавшие Сомой прежний Мидр. Но все их усилия оказались тщетными – выращенные заново, они не работали. Были тому причиной некие не видимые глазу изменения, происшедшие во Вселенной после катастрофы, погубившей Достигших а, быть может, просто вместе с ними погибло и необходимое для этого умение, так и остается неизвестным по сию пору.
Однако три сотни лет заточения не прошли даром, и люди, давшие начало Второму, ныне живущему, поколению, открыли в своих исканиях неисчерпаемый источник Сомы, ибо каждый человек в иных мирах носит в себе частицу ее, освобождаемую смертью его тела. Кто впервые обнаружил это и кто впервые пробил каналы, по которым Сома потекла в Мидр – имена их сокрыты, ибо уже в то время соблюдался хранимый поныне обычай – великое деяние считается совершённым всем Поколением, а не одним человеком. Но разве важны имена? Важно ли какое имя носил Самый Первый? Важно лишь то, что он был и дал начало нашему миру.
…Эпоха Второго Поколения – того, к которому принадлежите и вы, читающие эти строки, длится еще очень недолго в сравнении с веками Предтеч и Зиждителей, с тысячами циклов Первого Поколения, с временами других, которые, может быть, жили здесь.
Но она продлится вечно, пока пребудет мироздание, если мы, принадлежащие к нему, будем помнить прошлое и будем готовы во всеоружии встретить неведомое будущее.
Будем же мудрее тех, кто был до нас, ибо за нами – и их мудрость…
* * *…Имя мое Катарина. Это все, что я знаю о себе достоверно. Да, я помню многое. Помню маленькую девчонку, выпрашивающую корку хлеба у дверей грязной харчевни. Помню ту же девчонку немного постарше, бессильно распростертую под довольно хрюкающим двуногим скотом. Помню ее же, уже молодую женщину, ворующую, убивающую, спавшую ради денег с мужчинами и женщинами… Но она – не я. Я когда-то была ею. Была. Очень давно. Или не была?
Быть может я – дух из неведомых сфер бытия, за какие-то прегрешения низвергнутый на 3емлю и вошедший в тело Катарины Безродной; дух, у которого в наказание отняли память о прежней жизни? Тогда понятно это преследующее меня чувство, что где-то там, далеко, осталась часть меня, и эти удивительные видения тоже… И еще какие-то другие воспоминания, похожие на давний, почти позабытый сон…
* * *Глава 1
Серые волны били в выложенные из каменных обломков причалы, захлестывали пропитанные солью деревянные настилы, тяжело раскачивали пришвартованные корабли. Пожалуй, никогда со времен основания гавань Осло не видела такого их числа. Широкие кряжистые когги ганзейских городов, круглые и низкобортные суда, пришедшие из Англии и Ирландии, французские нефы, датские и шведские кнорры, изящные, с лебедиными носами, и высокой, подобной башне, кормой, словно вышедшие из-под рук краснодеревщика, генуэзские, пизанские, венецианские. Среди этого скопища взгляд кардинала выделил вернувшиеся несколько дней назад корабли принца Хокона. Ему все же удалось задуманное.. Джованни дель Мори, кардинал курии (бывшей курии – грустно уточнил он про себя), легат его святейшества в германских диоцезах, отошел от раскрытого окна, вернувшись к заваленному бумагами столу. Сверху лежала очередная просьба рассудить спор между духовными лицами. В Осло на сорок с небольшим тысяч христианских душ два кардинала, два архиепископа, пять епископов… одних аббатов три десятка…В просторной комнате небольшого особняка, ставшего последним из многих его временных жилищ, кардинал был один. Его секретарь Франческо опять захворал: он никак не мог привыкнуть к здешнему климату. Дель Мори опустился в кресло, отодвинув бумаги; расстелил перед собой карту Европы. Тяжело вздохнув, он принялся размышлять о превратностях судьбы.
Затем он принялся просматривать лежащие на столе бумаги, пробегая глазами, откладывая иные в сторону. То была летопись гибели мира, в котором он прожил свою жизнь.
Воистину – страшный год остался позади! Именно в эти дни год назад упали стяги крестоносцев, и глава святой церкви первым взошел на эшафот. Многим казалось тогда, что все самое страшное случилось и ничего хуже уже не произойдет, просто не может произойти. Иные же робко надеялись: если люди чем-то прогневили Творца и происходящее – его кара за грехи, то наказание уже свершилось, ибо о подобных бедствиях раньше и помыслить было невозможно! Но – увы!
Тщетны упования человеческие перед предначертаниями Господними, кои вписаны в свиток небес огненными письменами!
Адский кошмар лишь сделал недолгую передышку перед тем, как снова взять мир в осаду.
…После авиньонского поражения Франция окончательно рухнула к ногам бунтовщиков. Отряды Светлой Девы, именуемой теперь ее сторонниками просто Владычицей, рассыпались по стране, добивая последние очаги сопротивления, сжигая монастыри и превращая церкви в стойла для конницы. Города обречённо распахивали ворота, впуская на свои улицы опьяненные победой толпы.
В Эг-Морте на площадь, куда согнали всех жителей, были выставлены все запасы вина, после чего людей заставили пить за здравие Владычицы. Тех, кто отказывался, или просто не мог осушить ковш, тут же, со смехом, топили в бочках и чанах. В Орлеане в городской собор согнали тысячу двести самых богатых жителей и насмерть забили палками и камнями. Говорят, кровь на полу собора стояла на дюйм, ручьями стекая на паперть.
В самом Париже сразу после известия о поражении оставшиеся в городе наемные войска взбунтовались, перебив пытавшихся остановить их командиров. Они принялись убивать и грабить, врывались в дома,
