Виктория Угрюмова - Голубая кровь
— Руф!!! Сын мой!
Ледяная ладонь ложится на лицо. , На серо-синей коже руки отчетливо выделяется перстень с резным алым камнем. Крохотный огонек, словно свеча в ночи, по которой все заблудившиеся могут найти дорогу домой.
/Твое желание будет исполнено, смертный…/
Что-то гибкое, скользкое и милосердное забирается ему в сердце и устраивается там, убаюкивая и утешая.
/Серебряная ладья выплывает из кровавого тумана, и в ней он видит Либину — улыбающуюся, красивую, единственную женщину на свете.
Засыпай, omeц, ,
Пусть в прекрасный сон
Унесет ладья
Под хрустальный звон
На волшебный луг,
Где любезный друг…
— Спасибо, сынок, — шепчет Либина, обвивая его шею руками…/
6
Их оставалась жалкая горстка, державшая оборону у развалин крепости, в которой умирал Шигауханам.
Оборванные, грязные, потерявшие человеческий облик люди шли на приступ бывшей твердыни аухканов. И им, людям, было уже все равно, какой ценой достанется победа.
Потому что люди могут забыть себя во имя любви, но гораздо чаще забывают себя в ненависти.
Он стоял рядом со своими воинами, готовясь дорого продать жизнь.
Двурукий оглядел выживших масаари-нинцае несколько тагдаше, один жаттерон
/у подножия холма валялись искрошенные в щепки бираторы. и месгенеры, щедро окрашенные голубыми и алыми красками. И это было невероятно красиво/ ,
два алкетала, чьи переливающиеся панцири были слишком повреждены и потому уже не создавали никаких иллюзий, двое голгоцернов, пятеро или шестеро пантафолтов, истекающий кровью астракоре, опирающийся на хвост, на котором не осталось ни одного шипа, Шрутарх, Шанаданха и
/ — Зачем ты сюда пришел?
— Я могу пригодиться, Рруффф.
— Тебя убьют так же, как Вувахона.
— Я могу царапаться и больно кусаться.
— Уползай!
— Я не оставлю тебя, Рруффф. Я не смогу защитить тебя во время битвы! Я буду заклеивать раны — это очень важно. Я все равно не уйду.
— Прочь отсюда!!!
— Не кричи. Я не глухой.
— Прости меня./
шетширо-циор по имени Садеон.
За их спинами, в разоренном и разгромленном городе, не оставалось никого. ; Людей было значительно больше. Можно было бы сказать — неизмеримо, но эти гхканы стоили нескольких сотен воинов, и потому у людей было численное преимущество. Вот так — ни больше ни меньше.
Но Руфа Кайнена пугали не солдаты противника, а всего лишь один качающийся от изнеможения воин в измятых и окровавленных доспехах, щедро украшенных золотом.
Потому что Руф не знал, сможет ли он поднять руку на царицу Аммаласуну.
Люди добрались до верха и ринулись в атаку. Уна бежала в середине этой толпы, потерявшей сходство с кем бы то ни было из известных существ, и кричала, насколько хватает сил:
— Я люблю тебя, Руф! Я люблю тебя! И он понимал, что это последнее «прости» и «прощай» и что это ничего другого не значит.
Арзубакан тонко пел, рассекая воздух и доспехи, вонзаясь в тела, снося головы и руки, сжимающие оружие. Хлестали вокруг хвосты и клешни, мерно поднимались затупившиеся секиры, с чавкающим звуком вонзались в людей серпы… Визг, вой, звон, стук. Он начинал терять связь с реальностью. И именно тогда они встретились лицом к лицу Она стояла перед ним без шлема, и голубая кровь промочила обрывки плаща. Каштановые некогда волосы с серебристой прядью прилипли к мокрому лбу. Удивительно, что она осталась жива.
— Я люблю тебя, Руф. Такого вот, мертвого, нечеловека, — задыхающимся голосом сказала Уна. — Очень важно, чтобы ты это знал.
Земля содрогалась под ногами.
Позади сражались и умирали остатки их отрядов.
— Я люблю тебя. И может быть, когда-нибудь, там, где ты написал, мы снова встретимся и сможем начать все сначала…
В этот миг бородатый милделин с одним глазом — на месте второго была дыра, и оттуда торчали какие-то красные и багровые ниточки и обрывки — обрушил топор на голову Садеона.
— Нее-ет! — закричал Руф, набрасываясь на человека.
Один удар Арзу бакана тот еще смог отразить, приняв его на окованную бронзой рукоять, но от второго уже не ушел и осел к ногам подбегавшего товарища, скребя пальцами мокрую, жидкую от пролитой на нее крови землю.
— Прости. — Это слово пробило его насквозь в том же месте, куда вошел раллоден царицы Аммаласуны.
Где-то далеко, у горизонта, вздымалось зарево пожара. Это горели леса.
— Прости…
Ее глаза стали совершенно бессмысленными, а из приоткрывшегося рта хлынул тонкий пурпурный ручеек. Из груди с хрустом выломилось острие клинка Шанаданхи. Она стала падать, надавливая всем телом на рукоять раллодена и пропихивая лезвие меча в тело любимого.
Раллоден сломался с легким звоном, и, услышав его, Руф внезапно понял, что вокруг наступила тишина.
Легкое тело Уны упало в его объятия.
/ — Как ты думаешь, Руф, это будет красиво? Алое с голубым?
— По-моему, очень красиво…/
Он прижал ее к себе и стал шептать в ухо, чтобы успеть сказать, пока еще есть возможность:
— Я тебя люблю. Просто я этого никогда не умел. Но я научусь…
Шанаданха опустился рядом с братом и оцепенел.
Все закончилось. Все закончилось — это значит, что ничего не осталось.
Садраксиюшти оглядела умирающий Рамор и обратилась к Шигауханаму:
— Ты не выживешь здесь, детеныш. Я заберу тебя к твоему отцу.
— А я позабочусь об этом мире, — сказал Каббадай. — Начну все сначала. Если получится…
Садраксиюшти подумала, что здесь не с чего начинать. Но этот бессмертный был добр к ее детенышу, и она не стала убивать его. В уничтоженном Раморе он и сам погибнет.
Великий Аухкан скорбно молчал.
Его мысль блуждала по окрестностям, пытаясь обнаружить хотя бы одно живое существо — человека ли, аухкана — неважно. И внезапно он его услышал:
— Избранник! — и потянулся к нему…
— Хорошо, — согласилась Садраксиюшти. Я помогу.
Он лежал перед ней, крошечный, почти уже ускользнувший из мира боли и слез. Над ним возвышался безмолвный брат.
— Я выполню любую твою просьбу, Избранник, — сказала она.
Руф думал, что на пороге смерти ничто уже удивить не может, но оказалось, что он ошибался.
Садраксиюшти — богиня войны — могла поразить даже уходящего на поля Забвения.
— Выбирай, — предложила она, раскидывая в его сознании самые невероятные картины. — Желаешь отправиться с нами? Бессмертия? Власти? Говори. За тебя просил Шигауханам.
Он с трудом перевел взгляд в сторону неподвижного Шанаданхи.
