Джей Болтон - Ледовая сага
Медведь снова зарычал, но на этот раз тяжело, с натугой.
Его налитые кровью маленькие глазки заметались, словно он искал кого-то, кто бы пришел ему на помощь. Конан, стиснув зубы, усилил нажим, и голова зверя помимо его воли пошла влево и вверх, будто медведь хотел посмотреть, что у него за спиной.
Сухой треск, будто ветка под ногой хрустнула, заставил Дуну вздрогнуть. Обмякшая туша осела бесформенной грудой у ног киммерийца. Конан бессильно уронил руки. Он тяжело дышал, лицо блестело от пота. Дуна бросился к другу.
– Не сильно я тебя? – еле ворочая языком, спросил киммериец.
– Н-нет,- пролепетал Дуна.- А… а ты?
– Живой,- усмехнулся Конан. Посмотрел на тушу медведя, покачал головой.- Да, это труднее, чем свернуть шею дикому быку.
– Ты не ранен?
– Нет. Но клянусь Кромом, сейчас бы я с удовольствием выпил чего-нибудь покрепче озерной воды.
* * *
Через два дня путники стали замечать, что лес изменился. Ставшие привычными высоченные сосны и могучие ели почти исчезли, уступив место низкорослым березкам. Чаще приходилось пересекать открытые, поросшие мхом пространства, половина из которых мало чем отличалась от болот.
Здесь, далеко на севере, уже чувствовалось дыхание осени. На березах желтела листва, а по ночам вода покрывалась тонкой корочкой льда. Но днем солнце еще могло отогреть эту стылую землю, и при ходьбе становилось невыносимо жарко.
Край был совершенно дикий, нехоженый. Огромные стаи птиц – гусей, уток журавлей – совсем не боялись людей, так что без обеда путники не сидели.
У лосей начинался гон, волки собирались а стаи, и по ночам была слышна их заунывная песня. Зайцы выпрыгивали прямо из-под ног. Лисы, спешащие по своим делам, не обращали на двух приятелей никакого внимания. Несколько раз друзья сталкивались с медведями, но расходились миром, уступал друг другу дорогу. Жизнь била ключом. Такого изобилия непуганого зверья Конан не видел нигде.
И вдруг, как отрезало. Конан и Дуна словно пересекли невидимую границу, за которую не было хода ничему живому. Лишь изредка со страшным шумом взлетит испуганный глухарь, да в каком-нибудь ручье плеснет хвостом уходящая на глубину выдра. Один раз вдалеке Конан заметил огромную рыже-бурую тушу мамонта, почти незаметную среди желтой листвы.
Киммериец удивился, увидев такое чудо, но как-то мельком, отстранение, встревоженный неожиданным исчезновением прочих животных. Так что сворачивать с пути, чтобы вблизи полюбоваться этим осколком минувших эпох, не стал.
Своей тревогой киммериец поделился с Дуной.
– А что тут думать? – пожал тот плечами.- Понятно, что сюда захаживают Дети Младших Богов. Звери боятся. Дивы хотя и носят звериную личину, но животные все равно чувствуют в них чужаков.
А еще через пару дней они шли уже по совсем мертвой местности.
Казалось, только они вдвоем, да Терес, летящий над их головами – единственные живые существа в этих местах. Даже деревья, даже мох под ногами казались мертвыми: на ощупь будто вырезанными из холодного железа, или нарисованными на серо-зеленом призрачном холсте каким-то бездарным живописцем. Ночью теперь всегда оставляли часового – в помощь Тересу, который из нахальной и упрямой птицы вдруг превратился в ласкового и преданного друга. На стоянках он ни на шаг не отходил от Дуны, пытался фамильярничать и с Конаном, но киммериец на заискивания не реагировал, а заваливаясь однажды спать, чуть было не придавил ластившегося к нему ворона, после чего долго ругался на помятого Тереса, который нахохлившись сидел на плече у Дуны и даже не пытался возражать.
Борон был явно напуган. Угроза чувствовалась в самом воздухе, который казалось давил на людей, леденя души и сжимая сердца.
Как-то под вечер, шедший как всегда впереди Конан, вдруг резко остановился. Киммериец закинул голову вверх и замер, принюхиваясь.
– Что случилось? – спросил догнавший его Дуна.
Позади был трудный переход через болото, залитое ржавой водой, так что и не разберешь, куда ставить ногу. Каждый раз, когда нога проваливалась по колено, а то и выше, сквозь моховую подушку и погружалась в холодную, дурно пахнущую жижу, у Дуны замирало сердце. Но друзьям везло: за весь долгий день никто из них не угодил в предательские «окна». Однако Дуна устал, как никогда. Промокший и грязный, он выглядел жалко. Тонкая кожа, обветрившаяся за время путешествия, казалась прозрачнее кхитайского шелка.
После того как Конан спас ему жизнь, заняв место Дуны в объятиях косолапого, юноша чувствовал себя в долгу перед киммерийцем. И так от природы довольно застенчивый, паренек почти перестал разговаривать, но зато непременно подсовывал Конану самые жирные куски дичины. Киммериец, которому и в голову не приходило, что эти куски оказываются у него не сами по себе, невозмутимо съедал все до крошки.
Впрочем последние несколько дней им приходилось питаться только сухарями да грибами, чем Конан был весьма недоволен. Отчаявшийся Дуна поклялся себе, что сегодня-то он точно добудет к ужину мяса, только бы встать пораньше на ночлег…
– Я чувствую запах дыма,- сказал Конан.
– Пожар?
– По такой сырости?
– Тогда что?
Голубые глаза киммерийца сузились.
– Деревня,- глухо бросил он.
Дуна с понимание кивнул, чувствуя, как в животе начинает сжиматься холодный тугой комок.
– Или костер,- бросил он небрежным голосом.
Конан поглядел на него как на убогого.
– Деревня,- повторил он.
На этот раз Дуна промолчал.
Конан постоял, подумал, потом, пожав плечами, двинулся вперед.
– Ясное дело, что недобрые люди живут в таком месте,- на ходу объяснил он юноше.- Наверное, и не люди вовсе. Но взглянуть надо, только тихо…
Местность понемногу повышалась. Болото осталось позади. Друзья осторожно шли по пологому склону, поросшему жесткой, как солома, травой. Вскоре они вошли в густой ельник.
Невысокие деревья были покрыты серым мхом чуть не до самых вершин, будто какой-то великан укутал лес своей седой бородой. Ни один звук не нарушал тишины – у Дуны даже заложило уши.
Среди молодых елочек попадались и довольно высокие деревья. Возле одного из таких Конан остановился.
– Ну-ка! – кивнул он Дуне.
Юноша тут же сбросил с плеч мешок, снял перевязь с мечом и лук.
– Я мигом!
Взбираться было легко. Вскоре Дуна уже удобно устроился в развилке ветвей почти на самой верхушке дерева. Холодный ветер мигом высушил капли пота, выступившие на лице за время подъема. Юноша поежился, но тут же забыл о холоде. Прищурившись, он глядел на север.
