Алла Гореликова - Корунд и саламандра, или Дознание
Я прошу брата Джона позвать его. Однако вместо брата Джона, брата библиотекаря и королевских хроник приходит брат Серж. И говорит с насмешливым сочувствием:
– Брат библиотекарь, чтоб ты знал, работает сегодня с Отцом Предстоятелем. Завтра придет. А брату Джону нагорело, что оставил тебя одного. Будет теперь до вечерней службы поклоны в часовне бить. Эх, Анже, и чего мы тебя так любим?
Я чувствую, как полыхают мои щеки краской стыда. Возомнил о себе! Указания давать начал! И теперь хороший человек из-за меня наказан. Меня-то Отец Предстоятель щадит, небось не отправил на молитвы без обеда и ужина, а брат Джон…
– Брось, – машет рукой брат Серж, – не бери дурное в голову. Джон мог и не пойти, так что сам виноват, сам и отвечает. И, знаешь, друг Анже… не думаю я, чтобы он жалел. Светлому человеку приятно услужить, а ты светлый человек.
Не знаю, что со мной от этих слов происходит. Краснеть дальше вроде некуда, но я бы, пожалуй, вовсе запунцовел, будь в тоне брата Сержа хоть малая толика хвалы. Но он – не знаю, почему я понимаю так ясно! – он сказал то, что казалось ему очевидным и неоспоримым, как небо над головой. Обо мне! Господь видит, меня чаще гнали, чем пускали в тепло очага, и чаще проклинали, чем благодарили… я привык. Господь видит, я отогрелся здесь… душу отогрел…
– Анже, ты плачешь?… Я обидел тебя, друг Анже?
Я мотаю головой, прикусив до боли губу.
– Анже… – Ладони брата Сержа стискивают мою ладонь. Теплые…
– Прости, – шепчу я. – Ты… я не ожидал просто! Я в жизни ничего такого не слышал, понимаешь? Не ожидал…
– Ох, Анже! На, выпей. Успокойся. Я знаю, тебе круто пришлось в миру. Мы все знаем. Прости, Анже. Я думал, успело подзатянуться. Все же сейчас ты не такой, как был первые дни.
– А какой? – удивляюсь я.
– Нормальный, – с невыразимой грустью усмехается брат Серж. – Примерно как я. А первые дни ты, можно сказать, от собственной тени шарахался. Тоже примерно как я. Прости, Анже. Прошлое так просто не уходит, мне ли не знать.
– Не извиняйся! – Я могу улыбнуться, натужно, через силу, но мир становится на место. Становится на место, но остается другим. – Когда сам вспоминаешь, что ты человек… это хорошо, но этого мало. А я и не понимал… не понимал, как этого мало… – Запутавшись в словах окончательно, я беру брата Сержа за руку, как взял бы отца или старшего брата, если бы они у меня были… и говорю: – Спасибо, Серж! Спасибо…
– Ну, вот, – смущенно хмыкает Серж. – Да пожалуйста! Слушай, а вот что ты вчера читал под конец… ну, «нелюдь подземельная»… Ты вообще не против поболтать?
– Да с удовольствием! – От смены темы на душе легчает, я вздыхаю, осторожно разжимаю пальцы и встряхиваю головой, прогоняя остатки смущения. – Ох, как же я… брат Серж, прости… как же ж я к тебе по имени просто?!
– Ну да, как же ж ты так же ж, – отвечает брат Серж. – Я ж тут первый наследный принц Великой Хандиарской Империи с тайной миссией. Ко мне ж только по полным титулам. А на ты да по имени – это к друзьям своим, уж будь так добр.
Мы смеемся – сначала Серж, а я следом. И смеемся долго. И мне становится легко и спокойно.
– Так что ты спросить хотел? Про подземельных?
– Что ты вчера в хрониках читал. Конечно, брата библиотекаря надо было б спросить, да его пока дождешься. Я не понял, это про них вообще написано?
– Понятное дело. Других нет, и там же сказано ясно: «гномы».
– Да? А это: «толсты и уродливы»… нет, «безобразны»! Я подземных видел, друг Анже. Они странные, да. Не как мы. Но толстыми и безобразными я бы их не назвал!
Я задумываюсь: и верно, гномов не назовешь уродцами, и не толсты они, а коренасты, мускулисты и кряжисты. Но ведь других подземельных нет? Колдуны, Стражи… они не сильно отличаются от обычных гномов. То есть отличаются, конечно… Стражи так и вовсе… но непривычный взгляд не поймет разницы. С людьми-то все они разнятся стократ сильнее.
– Или другие были раньше? – вслух бормочу я. – Нет, что я несу… откуда! Куда б они делись!
– Была война, – напоминает Серж. – Смутные Времена.
– Нет, пожалуй, это не то… пожалуй, хронист короля Анри Лютого просто хотел выслужиться. Ведь король остался недоволен гномами. Хотя подземельные тоже говорят о той войне: «Смутные Времена».
– Не слышал, – удивляется Серж. – И с чего бы? Разве не гномы затеяли тогда воевать с людьми?
– Пожалуй, теперь навряд ли докопаешься, кто тогда чего затеял…
– Тогда почему они не любят вспоминать о той войне?
– Прости, Серж, но ты не прав. Подземельные не любят обсуждать ее с людьми. У людей готовый взгляд, разве нет? Люди заранее знают, кто виноват. – «И виноваты никогда не бывают они, – добавляю я про себя. – Виноват всегда кто-то другой. Завистливый сосед, или сварливая золовка, или надувала бакалейщик. Или пригретый дурнем-муженьком племянничек – ишь ты, колдуна еще из себя строит, голь перекатная!»
– А ты откуда тогда знаешь? – прерывает невеселые мои мысли брат Серж.
Откуда… не люблю я вспоминать лишний раз, но Сержу расскажу.
– Мой дядька вел дела с подземельными. Я был тогда мальчишкой. Нахальным до ужаса. Из тех, что всюду суют нос и всё хотят попробовать на зуб… – Я останавливаюсь, углядев недоумение Сержа. И добавляю: – Я ж у дядьки вырос. Шесть лет неполных мне было, когда мама… а отец и того раньше. Ну, дядька взял. Вроде как в ученики. Знаешь ведь, как оно бывает поначалу: «Сбегай, подай, принеси, подмети». И прочее в том же духе. А тетка меня на дух не выносила, вот я и крутился допоздна у дядьки в мастерской.
– И сам не заметил, как всему научился, – продолжает Серж.
– Ну, всему не всему, а чему-то и научился. А уж с подземельными я любил рядом толктись. И что странно, они вроде и не против были. На вопросы всегда отвечали, веришь?
– И о чем ты спрашивал?
– О разном, – улыбаюсь я единственному светлому кусочку своих воспоминаний. – О камнях. О Подземелье. Чем занимаются Стражи, правда ли, что можно из-под земли высушить сад или заставить его плодоносить из года в год, есть ли на самом деле саламандры и кроты-вампиры. И о той войне тоже как-то спросил. Дядька в первый раз взял меня на ярмарку, представляешь, счастья было? Ему там подземельные встречу назначили. Помню: солнечный денек, весело, дядька с гномами товар перебирает, я под ногами кручусь, а рядом палатка с вином, и менестрель поет о святом Кареле и принце Валерии. Пожалуй, самый бредовый вариант из всех, что я знаю на сегодня. Но тогда он меня потряс! – Я усмехаюсь, припоминая особо яркие подробности. – Благо, я уже знал, насколько можно принимать всерьез менестреля после третьей бутылки. И я не спросил у подземельных, зачем они были такими негодяями. Я спросил, почему о них рассказывают такие гадости. Почему они это терпят. Я спросил: а какие мы, люди, в их сказках? И мне ответили, что Смутные Времена были совсем не в сказке, и в то время люди и подземельные еще и не то друг про друга говорили. И много чего друг другу делали. Нехорошего, так они сказали. А я, помню, заявил, что «нехорошо» – это слово для сопляков, а я уже большой. Почти что подмастерье. Дорос, короче, до серьезного разговора.
