Империя. Тихоокеанская война - Марков-Бабкин Владимир

Вздох.

– Это я всё знаю и понимаю. Я не наивная школьница. Но пытаюсь понять – почему итальянцы так и не превратились в имперскую нацию? Почему вся напыщенная Римская имперскость – это лишь пустая пафосная декорация? Насколько я помню твои рассказы, при том же Муссолини было ничем принципиально не лучше. Много пафоса, но всё это вызывало лишь снисходительную иронию и вечные военные катастрофы. Даже Эфиопию не смогли победить.

– И к какому выводу ты приходишь, если не секрет?

Императрица помолчала. Затем проговорила нехотя:

– Италия не состоялась. Итальянцы – это воплощение Джанны.

Слегка опешив от такой параллели, уточняю:

– Не понял. Чем итальянцы похожи на твою сестру и почему именно на неё?

Бывшая принцесса Иоланда Савойская пожала плечами.

– Я покинула Италию, выйдя за тебя замуж. Мафи покинула Италию, выйдя замуж за Бориса Болгарского. Тут всё понятно. Джанна же просто сбежала из Италии и наотрез отказывается туда возвращаться. Говорит, что настоящая жизнь в России, а в Риме тоска смертная и делать ей там совершенно нечего. Да так, что воспринимает мои угрозы отправить её домой в совершеннейшие штыки, соглашаясь на любые уступки, лишь бы я её не отправила к папочке и мамочке. И тут вопрос не только в перспективе стать здесь – великой княгиней Сунгарийской. Она в принципе не хочет назад в Италию. Уверена, что так рассуждают многие из уехавших. Равно как и тех, кто ещё не уехал.

Помолчав, Маша подвела итог:

– Думаю, что через полвека-век Италия, как и весь Новоримский Союз, просто растворится в Единстве.

ЯПОНСКАЯ ИМПЕРИЯ. ГДЕ-ТО В ОКРЕСТНОСТЯХ ФУДЗИЯМЫ. 25 декабря 1921 года

Сегодня у Ольги было настоящее Рождество. Ей даже доставили презент от принца Ямасины Такэхико из линии Ямасина – настоящую роскошную ель и целых два ящика ёлочных украшений. Служители помогли ей поставить хвойное дерево, но украшать ёлку она им не разрешила, предпочтя делать это самой.

И вот теперь у неё есть настоящие подарки – целых четыре письма из России. Первое – от мужа, второе от сына, третье от императора, а четвертое, как это не удивительно, было от императрицы, и писано оно Марией собственноручно. Письмо не было слишком личным, но помимо краткого отчёта о присмотре за сыновьями Ольги содержало и несколько не совсем дежурных фраз поддержки. Что ж, Мария не забыла свою статс-даму и, невзирая на достаточно непростые отношения между ними, всё же написала ей письмо с личными поздравлениями с Рождеством.

Письмо от мужа было наполнено словами любви и имело в комплекте фотографию генерала маркиза Берголо с их маленьким сыном на руках. Ольга Кирилловна трижды перечитала письмо и, поцеловав, бережно поставила фотографию на свой стол.

Старший сын явно не знал, что писать, и помимо общих поздравлений с наступающим Рождеством письмо содержало в основном повествования об его учёбе в Звёздном лицее, об очередной поездке в Константинополь, о походе с Ивой и Гошей в планетарий и о предстоящем Рождественском приёме на ёлке у отца.

Ольга усмехнулась. Сын окончательно свыкся и смирился с тем, что его отец – император Единства, и совершенно перестал как-то комплексовать по этому поводу, принимая этот факт как должное.

Ну и последним Ольга прочитала письмо от САМОГО. Письмо было достаточно тёплым и личным, но ровно до допустимого приличиями предела. Слова поддержки, уверения в том, что делается всё возможное для её скорейшего освобождения, что с сыновьями и мужем всё в полном порядке, пожелания здоровья и терпения, и много другого разного, что пишут обычно в такого рода письмах.

Было ясно, что все писавшие эти письма прекрасно отдавали себе отчёт в том, что они будут тщательно изучены японской цензурой. Более того, ни в одном из писем не было никаких упоминаний о войне и о происходящем на фронтах.

Собственно, о происходящем сама Ольга имела достаточно смутное представление, ибо единственным источником информации была только англоязычная газета «The Tokyo Sun», которую ей приносили каждое утро вместе с завтраком. Газета была официальной и потому содержала не так много сведений о реальном положении дел на фронтах. Единственное, судя по всё возрастающему градусу патриотизма на страницах этой газеты, было ясно, что дела для Японии развиваются не совсем уж хорошо.

Мостовская бросила взгляд в окно. Прекрасный вид на священную для всякого японца гору Фудзияма. Это уже третье место, где её размещают с момента попадания в плен. У Ольги даже сложилось убеждение, что тюремщики всерьез опасаются того, что Михаил Второй отдаст приказ графу Слащеву вытащить её из плена любой ценой, так что теперь, насколько она могла судить, место содержания высокопоставленной пленницы достаточно далеко от берега моря, чтобы максимально затруднить возможные действия русского спецназа.

Сама Ольга к этой перспективе относилась весьма скептически. Ей в плену ничего не грозило, а подвергать её опасности Миша точно не станет.

И она в глубине души смела надеяться, что не только потому не станет, что она мать его старшего сына.

Просто не станет подвергать опасности её, Ольгу.

Просто и всё.

Сложно всё.

Мостовская вновь бросила взгляд на письмо императрицы. Мария всегда была загадкой для Ольги. Её мотивы были ей неясны, но знала царица что-то такое, о чём сама Ольга даже не догадывалась. И потому относилась к ней достаточно спокойно, без ожидаемых сцен и проявлений ревности, невзирая на весь свой итальянский темперамент.

Что же такого она знала, а?

Господи Боже, как же Миша влияет на всех вокруг! Та же Мария расцветала прямо на глазах и не только, как женщина, но и как величина в политике, власти, могуществе, державной мудрости. Да и сама Ольга очень изменилась за эти четыре года с того дня, когда она стояла, дрожа от ужаса на той аудиенции в Кремле.

Но всё же, что такого известно императрице? Явно что-то такое, что делает проблему с Ольгой сущей мелочью, на которую не стоит обращать внимание. И часто осознание этого факта пробегало морозом по коже матери старшего сына императора.

БРИТАНСКАЯ ИМПЕРИЯ. АВСТРАЛИЯ. КВИНСКЛИФФ, ВИКТОРИЯ. ДОМ ДОКТОРА БИШОПА. 26 декабря 1921 года

Патруль сиамцев вышагивал по улице. От них можно было ждать чего угодно. Были бы это русские или хотя бы итальянцы, то было бы как-то проще, европейцы всё ж таки, а сиамцы не очень походили на цивилизованных оккупантов. Понять, что у них в голове, австралийскому обывателю крайне сложно.

Сиамские гвардейцы шагали мимо его дома, с любопытством осматривая его и окрестности. Нет, пока ни о каких эксцессах доктор не слышал, но кто в такой ситуации может быть от чего-то застрахован?

Кошмарная ночь. Как всё нелепо обернулось!

Да, сутки, всего лишь сутки прошли с того момента, когда доктор размышлял здесь во благости неведения, добродушно поглядывая на огни у входа в залив Порт-Филлип. Можно было всякое ожидать, но вот чтоб так…

Говорят, что в Мельбурне много пожаров и разрушений. И в Джелонге. Да и вообще в округе. Много уничтоженных аэродромов, казарм и военных баз. Сопротивление практически подавлено. Во всяком случае доктор Бишоп не слышал о каком-то организованном сопротивлении. Так, эпизодически где-то стреляли, но не факт, что это было реальное сопротивление. Причин стрельбы могло быть сколько угодно, и далеко не все эти причины были благородными и патриотическими.

Что будет завтра? Что вообще будет с ними?

Господи Боже, кто мог ещё вчера представить себе оккупацию? А между тем войска противника устраивались в округе совершенно по-хозяйски, беря под контроль продовольственные склады, запасы угля и горючего, всю военную инфраструктуру, и, что очень удивило доктора Бишопа, под контроль незамедлительно брали все газеты и радиостанции. И вот уже на столбах и стенах забелели листы с обращением командования ГСВА с призывом сохранять спокойствие и благоразумие. Что оккупация является временной мерой и в своё время войска ГСВА покинут Мельбурн и округу. И что никто не пострадает, если не будет оказывать сопротивления, заниматься диверсиями или актами саботажа, а также обеспечит скорейший ремонт кораблей и удовлетворение потребностей союзной эскадры. От властей же Австралии требовали только одного – мира. Мира на условиях оккупантов.