Мария Семенова - Самоцветные горы
– Бог ручья передаст мои слова Богу реки, а тот рано или поздно свидится с Морским Хозяином! – подхватил Эврих. Сощуренные глаза уже искали впереди, на кустарниковой пустоши, узкую голубою полоску. – Так, здешние ручьи впадают либо в Сиронг, либо в Малик… Спасибо тебе, кунс!
– Не мне спасибо, – проворчал Винитар. – Это моя бабушка любила так говорить.
Ручей, к которому они подъехали через некоторое время, выглядел очень несчастным. Мало того, что под конец лета почти иссякли питавшие его талые струи, так ещё и люди, переправлявшиеся вброд, беспощадно разворотили и разгваз-дали русло. После того, как здесь побывал караван Ксоо Таркима, ручеёк только-только собрался с силёнками, чтобы наполнить две глубокие колеи, оставленные повозкой, и возобновить течение.
Рассёдланные лошади сразу потянулись к воде. Эврих же, посомневавшись, в какую сторону отойти – выше или ниже брода, – всё-таки отошёл выше, туда, где вода показалась ему светлой и чистой. Он встал на колени и невольно задумался о том, какой долгий путь предстояло пробежать этой воде. Которым из её капель суждено в самом деле влиться в могучий Сиронг? Сколько будет вычерпано вёдрами для кухонь, огородов и бань? Сколько попросту впитается в землю и пополнит невидимые потоки, текущие в недрах?..
– Слушай же, о Всадник, если эта весть когда-нибудь отыщет Тебя… – проговорил он негромко, наклонившись низко к ручью. – Вот что открыли мне летописи Благословенного Саккарема, созданные много столетий назад… Я видел лишь маленький отрывок, не содержавший ни имени тогдашнего шада, ни упоминаний о каких-либо известных событиях, могущих пролить свет на возраст написанного… Собственно, это была даже не летопись, а просто записка сборщика податей, сохранённая лишь ради её древности… по свойству самого незначительного предмета с годами обретать немалую ценность… Записка рассказывала, как некий торговец рабами… давно умерший, о Всадник! – привёз целый корабль невольников, в том числе женщину “из далёкого и диковинного Шо-Ситайна”, и заплатил в казну должный налог. На той же страничке эти рабы упомянуты ещё раз. Всех, в том числе женщину, оказавшуюся “слишком дикой” для торговцев прекрасным товаром, перепродали в Самоцветные горы… Я не знаю, о Всадник, о той ли шла речь, которую до сих пор не может позабыть Твоё сердце… но я скорблю вместе с Тобой, где бы Ты сейчас ни был…
Говоря так, Эврих не ждал от ручейка немедленных чудес, подтверждающих правоту Винитара. И, действительно, ничего особенного не произошло. Вода не поднялась вихрем, не плеснула на берег. Лишь переползали по дну, отмечая слабое течение, комочки бурого ила… и маленькая волна, побежавшая вниз, была порождена просто землёй, обвалившейся из-под ладони. Эврих проследил за нею глазами и почему-то вдруг испугался, что её сейчас выпьют лошади и весть будет потеряна.
Он вернулся к своим спутникам, чувствуя странную и светлую опустошённость, какая бывает по завершении очень большого труда. Или принятия безумного на первый взгляд, но тем не менее безошибочно правильного решения. “Да сгори они, мои „Дополнения"… Ожерелье для Ниилит? Может, ещё удастся… А не удастся, она меня простит…”
– Я нашёл, что направил коня не в ту сторону, – весело сообщил он Винитару, Шамаргану, Винойру и Афарге с Тартунгом. – Я, пожалуй, рановато повернул в Саккарем. Этот купец, Ксоо Тарким, определённо может рассказать немало занятного о своих странствиях, и хвала Богам Небесной Горы, что я вовремя спохватился! Я вновь присоединюсь к его каравану и буду говорить с ним по праву, вручённому мне государем шадом…
Да и Самоцветные горы стоят того, чтобы на них посмотреть!
Помолчал и добавил:
– Но, опять-таки во имя Богов Небесной Горы, я поеду один.
– Обижаешь, аррант, – сразу сказал Тартунг.
– Прогони меня силой, мой великий и величественный господин, – мило улыбнулась Афарга.
– Тьфу на тебя, лекарь! – сказал Шамарган. Винитар и Винойр промолчали… “Сделай по его слову и не горюй оттого, что не превратил его дорогу в свою…” – отдалось в памяти у одного. “Если ты ещё зовёшь меня Наставником – езжай отсюда прямо в Мельсину и не задерживайся по дороге!” – вспомнил другой.
А вниз по течению безымянного ручья катилась себе да катилась маленькая волна. Торопливый водяной бугорок не терялся среди ряби, поднятой ветром, и не истаивал в заводях, заросших пышным ракитником. Ему предстоял долгий путь…
* * *Что до Волкодава, он в это время сидел на макушке холма, до которого каравану Ксоо Таркима оставалось ещё ползти и ползти, и с большим изумлением разглядывал некое диво, извлечённое из поясного кошеля. Он расплёл волосы, чтобы по веннскому обыкновению повязать их тесьмой, сунул руку за гребешком… а пальцы нежданно-негаданно ткнулись в ребро плотного, многократно сложенного листа. Волкодав помнил, что ничего подобного в кошель не убирал. Кто же?.. Ему понадобилось лишь слегка повести носом. Шамарган. И когда успел?.. Утром Волкодав перетряхивал кошель, выбрасывая всё лишнее, и никакого листка внутри не было. Ну а потом он мог отвлечься и слегка потерять бдительность только однажды. Когда Шамарган объявил себя дерьмом, мусором, отбросами и собрался бежать, а он остановил парня, взяв за плечо… Неужели и те его речи были всего только лицедейством? Неужели это он так моё внимание отводил?.. А я и попался. Как тогда со сребреником, у ворот…
Ну что ж, кажется, ему второй, и последний, раз в жизни прислали письмо… Волкодав развернул лист и начал читать. Написанное сперва привело его в недоумение, он даже не сразу вспомнил, как на палубе “косатки” пересказывал сегванам баснословную книгу про Крылатого Властелина и свои сомнения на её счёт… и как потом Аптахар взялся с ним спорить. Оказывается, Шамарган очень внимательно слушал его. Кто бы мог заподозрить?
Что задаром даётся, то не будет и свято…
Ты во взглядах Бессмертных приговор свой прочёл.
Пусть потешатся властью! Ты вернёшься, Крылатый.
Мы согреем Тебя. Мы исцелим Твою боль.
Пусть упрячут как могут, хоть за краем Вселенной,
И чудовищ приставят самый след сторожить –
Что нам грозная стража, что нам крепкие стены?
Мы придём – или будет просто – незачем жить.
Мы придём за Тобою… только б не было поздно
Ускользающий пламень подхватить на лету…
И в слепые глазницы лягут новые звёзды,
Чтоб опять научиться отражать Красоту.
Опустевшее небо над землёю распято,
И ненастные зори, как предвестье конца…
Но затем ли будил Ты наши души, Крылатый,
Чтобы скорбью бесплодной надрывались сердца?!
Кто сказал, будто ныне поведётся на свете,
Чтобы добрых и мудрых ждал терновый венец?
Чтобы стыло в груди и тихо плакали дети,
Когда горькую песню довершает певец?
Кто сказал, что за счастье неизбежна расплата
И нелепо тягаться с жерновами Судьбы?
Зря ли нам от рожденья, говорил
Ты, Крылатый: Мы – свободные Люди. Никому не рабы.
Горевать, ожидая хоть каких-то известий,
И склоняться всё ниже? Ну уж нет. Не про нас.
На Небесном Престоле позабыли о чести…
Значит, воля Бессмертных больше нам не указ.
Мы, свободные Люди, не даём на расправу
Тех, кого полюбили, никакому врагу.
А иначе – пустышка наша прежняя слава,
И цена ей копейка на базарном торгу.
За любовь – не казнят! Не обрекают на муку!
Даже Боги на память не наложат печать!
Предавать, продавать – ведь это тоже наука…
И её Ты нам, грешным, позабыл преподать.
А ещё не учил Ты поклоняться из страха
И стреноживать мыслей дерзновенный разбег…
Ну так может ли статься, чтоб взошёл Ты на плаху –
И с колен не рванулся ни один человек?
Мы пройдём эти бездны. Разузнаем дорогу.
А не то и проломим створки Врат неземных…
Чтобы смертные Люди заступились за Бога –
Кто сказал, не посмеем?!! Покажите таких!
Наша Правда и Совесть – вот и всё, чем богаты.
И Любовь, о которой с нами Ты говорил.
Мы придём за Тобою. Ты дождись нас, Крылатый.
Мы придём за Тобою. Лишь не складывай крыл.
Горыч, вечно дующий ветер предгорий, шевелил на макушке холма засыхающие травинки.
