Роберт Сальваторе - Древнейший
Кормик, прошедший серьезную школу боевых искусств в абелийском ордене, оценил умение Брансена и вынужден был признаться себе в том, что даже ему не удавалось достичь такого уровня концентрации.
— Я верю каждому его слову, — сказала Милкейла и сама удивилась собственным словам.
— Это слишком чудовищно, чтобы быть неправдой. — Кормик кивнул в ответ.
— Мы должны предупредить всех, — решила девушка. — Твоих и моих.
— Да и собратьев Маквиджика, — добавил Кормик.
— В любом случае надо покидать Митранидун, — с горечью в голосе сказала Милкейла. — Иначе нас всех накроет гигантской волной.
Глава двадцать седьмая
ТРИ ПУТИ
— Под страхом смерти! — повторил брат Джавно, мгновенно выйдя из себя.
Он и двое его спутников первыми заметили, что к ним идет Кормик в сопровождении странно одетого человека. На незнакомце был черный костюм из необычного материала. Джавно припомнил, что он, кажется, назывался шелком, но не был уверен, ибо видел такое лишь однажды, много лет назад. На голове этого мужчины была обычная крестьянская шляпа, под которой Джавно заметил косынку, тоже черную.
— Я тоже рад вас видеть, — отозвался Кормик.
— Как вы выжили? — спросил один из братьев.
— Божья воля и удача, я бы сказал, — ответил бывший монах, указывая на свой берет.
— Вы ничего не знаете о боге, — рявкнул Джавно.
— И это говорит человек, который забил вас почти до смерти, — язвительно заметил Брансен. — Богоугодное дело, что и говорить. Я знавал многих таких абелийцев. Даже удивительно, насколько они похожи на самхаистов.
Джавно задрожал и, казалось, вот-вот готов был взорваться. Монахи созвали братьев, и скоро на скалистом пляже столпились почти все обитатели острова Часовни.
— Зачем вы пришли сюда, Кормик? — спросил Джавно, озадаченный не меньше, чем рассерженный.
Это больно кольнуло бывшего монаха. Ведь когда-то они с этим человеком были друзьями.
— Вы знаете о последствиях.
— Для вас я и так уже умер.
— Заслужив смерть своим предательством.
— Это ваше определение, а не мое. Я следовал велению сердца. Могу поспорить, что многие из братьев вздохнули с облегчением, когда альпинадорцы были освобождены. Не верю, что я единственный, кому их заточение было не по душе.
— Дело не в этом, а в том, что не вы устанавливаете правила. Ни здесь, ни где-либо еще в ордене. Если бы отцу де Гильбу понадобилось ваше мнение, то он спросил бы вас. Но епископ этого не сделал.
— Вы все еще слушаетесь его беспрекословно? — отозвался Кормик, и Джавно зло сощурился.
— Живой? — прогремел голос отца де Гильба, а вслед за этим на вершине горы появился и он сам, окруженный охраной. — Ты совсем выжил из ума, решив прийти сюда?
— Не могу знать, — съязвил Кормик. — После побоев, полученных по вашей милости, я мало что помню.
— Не пытайся играть со мной, предатель, — предостерег де Гильб.
В отличие от Джавно, в его тоне не было и намека на сочувствие или милость.
— Взять его, — приказал он охране.
— Не стоит, — вмешался спутник Кормика.
— А ты кто? — спросил отец де Гильб и бросил испепеляющий взгляд на наглеца, но тот ничуть не смутился.
— Меня зовут Брансен, хотя это вам ни о чем не говорит, — ответил тот. — Я здесь не по своей воле, а в силу обстоятельств, только потому, что обязан этому человеку и его друзьям с соседних островов.
Отец де Гильб потряс головой, словно не поняв ни слова, но человек в черном спокойно продолжал:
— Я здесь, чтобы предупредить вас. Скоро ваш мир погребет под собой огромная волна. Считаю своим долгом сказать это, а уж что вы решите делать, мне совершенно безразлично.
Некоторые монахи ощетинились, зацепившись за последние слова Брансена, а не за главное.
Из двадцати человек только несколько в тревоге подняли брови, и то через миг уже забыли об этом, потому что один брат из свиты отца де Гильба указал на Гарибонда и воскликнул:
— У него самоцвет!
Кормик взволнованно посмотрел на спутника, однако человек из Прайда абсолютно не выглядел обеспокоенным.
— Это правда? — спросил отец де Гильб.
— Даже если и так, то вас это не касается.
— Вы идете опасной…
— Я иду, где хочу и как хочу, — перебил его Брансен. — Не пытайтесь управлять мной, старый лицемерный болван. Мой отец, выдающийся человек, принадлежал к вашему ордену. Но вам никогда не понять и не оценить его достижений, — добавил он в ответ на любопытный взгляд де Гильба. — К вашему же стыду.
— Не из Энтла ли вы? — спросил де Гильб. — Ваша смуглая кожа выдает южное происхождение.
Брансен усмехнулся, поняв уловку.
— Впрочем, неважно, — заключил де Гильб. — Вы пришли сюда с преступником и несете контрабанду.
— Неужели? — насмешливо спросил Брансен. — Думаете, что вам известно, откуда у меня самоцвет, если он вообще есть. Вы не понимаете философии Джеста Ту и все же притворяетесь, будто знаете, на что я способен. Проверьте! Прикажите своим охранникам напасть и увидите, что я могу с ними сделать. Я без труда преодолею любые укрепления и проникну к вам среди ночи, чтобы мы могли без церемоний пообщаться, сидя на вашей кровати.
Повисло тягостное молчание.
— Что привело вас сюда? — наконец прервал его Джавно, обращаясь к Кормику.
— Этот человек хочет сказать вам что-то важное. Потом мы уйдем.
— Ледник на севере озера — прибежище самхаистов, — начал Брансен. — Там обосновался сам старец Бедден, который воюет с вангардской правительницей Гвидрой.
— Откуда вам это известно?
— Я был там еще вчера, — ответил Брансен. — Бедден хочет завладеть всем озером и трудится над тем, чтобы всех, а вас — в особенности, смыло гигантской смертоносной волной его гнева. Ему известно, что на самой главной самхаистской святыне поселились абелийцы. Если его не остановить, то вы не спасетесь. Этот остров, который вы называете островом Часовни, превратится в голую скалу посреди необитаемого озера.
— Какая нелепость! — воскликнул Джавно.
Монахи начали взволнованно перешептываться и оглядываться по сторонам, словно в поисках кого-то, кто мог бы их успокоить.
Брансен безразлично пожал плечами.
— Почему мы должны вам верить? — скептическим тоном спросил отец де Гильб. — Вас привел сюда предатель…
— Человек, которого я едва знаю. Судя по всему, он разумнее вас. Я согласился предупредить вас лишь потому, что обязан этому человеку. Вы называете его предателем, а он по-прежнему о вас беспокоится. Как вы поступите, уже не мое дело. Любви к вашему ордену я не питаю. Из того, что мне пришлось наблюдать, могу заключить, что вы вполне заслуживаете презрения. Но я — Джеста Ту. Презрению нет места в моем мире.
