Гай Гэвриел Кей - Поднебесная
Тай прочистил горло и продолжил тему:
– Я считаю, что еду рядом с лучшим из живущих поэтов.
Сыма Цянь снова рассмеялся и пренебрежительно отмахнулся:
– Мы очень разные люди, Чань Ду и я. Хотя он любит выпить вина, рад это отметить. – Короткая пауза – Он писал о Куала Норе, когда был моложе. После кампании твоего отца. Ты их знаешь, эти стихи?
Тай кивнул:
– Конечно, – он действительно учил эти стихи.
Глаза Цяня горели, как у тигра.
– Из-за них ты поехал туда? К озеру?
Тай обдумал вопрос.
– Нет. Печаль моего отца послала меня туда. Одно стихотворение… может быть, поставило мне задачу.
Поэт это обдумал, потом стал читать:
Все это правда, господин: на берегах Куала Нора
Белеют кости много лет.
И их никто не собирает. И новых призраков ряды
Полны и горечи и злобы.
А старых призраков стенанья застыли под дождем
в ущелье.
И ими полон воздух гор.
– Ты думал, это поэтический образ? Эти призраки?
Тай кивнул:
– Полагаю, все так думают. Если не бывали там.
Короткое молчание, а потом поэт спросил:
– Сын Шэнь Гао, что тебе необходимо сделать, когда мы приедем? Чем я могу тебе помочь?
Тай проехал еще немного. Потом ответил, очень просто:
– Я не знаю. И очень хочу услышать совет: что я должен делать?
Но Сыма Цянь только повторил в ответ:
– Я не знаю.
Они поехали дальше; теперь свет стал насыщенным – близился конец дня, ветер дул им в спину. Тай чувствовал, как он шевелит его волосы. Он протянул руку и погладил гриву коня. Я уже люблю этого коня, подумал он. Иногда это происходит мгновенно…
Поэт произнес:
– Ты мне говорил, что хочешь кого-то убить.
Тай вспомнил. Поздняя ночь в доме удовольствий Белый Феникс.
– Я и правда так сказал. И до сих пор сержусь, но пытаюсь не поступить опрометчиво. Что бы вы сделали на моем месте?
На этот раз он получил ответ быстро:
– Для начала постарайся остаться в живых. Ты представляешь опасность для многих людей. И они знают, что ты приедешь.
Конечно, они знают. Он отправил свои сообщения, и комендант крепости у Железных Ворот, и губернатор Сюй должны были послать письма с гонцами, которые скачут и днем, и ночью.
Но Тай уловил смысл высказанного или хотя бы часть тонкого намека умного человека: действительно, было бы неразумно въехать одному в стены города и сделать то, что он хотел сделать, если бы он решил, что хочет сделать это.
Он почувствовал, что едущий рядом Цянь натянул поводья, придерживая коня. Сдерживая Динлала, Тай посмотрел вперед, в сторону обочины, на поросшее травой пространство за канавой. И понял, что его замысел незаметно пробраться в город с темнотой был более чем глупым.
Он остановил коня. Поднял руку, чтобы остальные сделали то же. Вэй Сун подъехала к ним, а за ней – тот солдат с редкими зубами, имя которого он никак не мог запомнить. Тот, который всегда ухаживал за Динлалом.
– Кто это? – тихо спросила Сун.
– Разве это не очевидно? – задал встречный вопрос поэт.
– Для меня – нет, – резко ответила она.
– Посмотри на карету, – предложил Цянь. В его голосе прозвучало раздражение. Солнце из-за их спин освещало дорогу, траву и карету, которую он разглядывал. – На ней перья зимородка.
– Но это не император! – воскликнула Сун. – Перестаньте говорить загадками. Мне нужно знать, чтобы решить, что…
– Посмотри на солдат! – перебил ее Сыма Цянь. – На их форму.
Молчание.
– О! – произнесла Сун. А потом повторила еще раз.
Поэт смотрел на Тая.
– Ты к этому готов? – Настоящий вопрос, большие глаза смотрят мрачно. – Может быть, у тебя уже не осталось времени, чтобы решить, чего ты хочешь. Его нельзя игнорировать, друг мой.
Таю удалось слабо улыбнуться:
– Я об этом и не мечтаю.
Он послал Динлала вперед, к плотной группе из сорока или пятидесяти солдат, окружавшей громадную, пышно разукрашенную карету. Такую большую, что Тай удивился, как они провели ее по маленькому мостику через придорожную канаву. Может быть, подумал он, один из мостиков, дальше к востоку, больше остальных? У перекрестка дорог?
Это не имело значения. Иногда мозг выбирает такие странные вещи, как эта, и размышляет над ними.
Он услышал топот копыт. Оглянулся. Все-таки он не один: взъерошенный поэт, маленькая, свирепая женщина-воин Каньлиня.
Тай натянул повод, посмотрел через канаву на карету. Ее украшали перья зимородка, как и сказал поэт. Согласно строгому кодексу относительно подобных вещей, они являлись исключительным знаком дома императора, но некоторые люди, достаточно близкие к трону и пользующиеся высоким расположением, могли их использовать, чтобы продемонстрировать это расположение.
Тай напомнил себе, что обитатели дворца – и многие члены различных группировок – могут захотеть не прикончить его, а, если удастся, привлечь на свою сторону.
Он послал Динлала через дорогу на траву у канавы.
Дверца кареты была открыта изнутри. Голос, привыкший командовать, но неожиданно веселый, резко произнес с легким иностранным акцентом:
– Господин Шэнь Тай? Мы поговорим в карете. Иди сюда!
Тай сделал еще один вдох. Выдохнул. Поклонился.
– Почту за честь поговорить с вами, прославленный господин. Давайте побеседуем на почтовой станции к востоку от нас? Ваш слуга должен позаботиться о своих солдатах и друзьях. Они скакали весь день.
– Нет! – ответил человек в карете.
Резко, категорично. Тай по-прежнему не видел говорящего, ведь он сидел верхом на Динлале, у дороги. Голос прибавил:
– Я не хочу быть замеченным и узнанным.
Тай прочистил горло.
– Мой господин, – сказал он, – на этой дороге не может быть ни одного имеющего хоть какое-то значение человека, который бы не понял, кто находится в этой карете. Я встречусь с вами в гостинице на почтовой станции. Может быть, мы поужинаем вместе. Это было бы для меня большой честью.
В окошке кареты показалось лицо. Огромное, круглое, как луна, под черной шляпой.
– Нет, – повторил Ань Ли, обычно называемый Рошань, губернатор трех округов, приемный сын Драгоценной Наложницы. – Полезай ко мне, или я прикажу убить твоих солдат, обезглавить твоего друга, а тебя все равно внести сюда.
Удивительно (учитывая, какой оживленной была только что дорога), но вокруг них каким-то образом образовалось пустое пространство, в обоих направлениях, на восток и на запад. Тай посмотрел вперед, потом через плечо, увидел, что другие путешественники останавливаются. Неожиданно стало тихо.
Это важно, сказал он себе. Важно то, что я сейчас сделаю…
Поэтому он произнес, очень четко выговаривая слова:
– Сыма Цянь! Для меня большое горе, как, несомненно, и для всей империи, что наша дружба может стать причиной конца вашей славной жизни, но я надеюсь, вы поймете, почему это так.
