Друг и лейтенант Робина Гуда (СИ) - Овчинникова Анна Георгиевна

Аутло громко захохотали, как будто речь шла не об их будущих трупах. Однако Хантингдон и его спутники были начисто лишены чувства юмора.

Граф с проклятием дал шпоры кобыле, Робин еле успел отпрыгнуть в сторону, чтобы не попасть под копыта. В ту же секунду на Хантингдона и его сотоварищей нацелилось полдюжины стрел, и они начали отступать, заставляя своих коней пятиться к решетке… Которая перекрыла выход, как только они въехали во двор.

Робин Гуд крикнул, приказывая опустить луки, и к тому времени, как аутло послушались главаря, граф уже овладел собой.

— Будь на то моя воля, я бы взял вас мертвыми, коли вы не хотите сдаваться живыми, — кусая губы, бросил он. — А ваше презренное золото оставил бы лежать в земле. Но приказание короля должно быть исполнено…

Подбоченившись, Локсли выжидательно склонил голову набок.

«Погоди праздновать! Он еще не закончил!»

— …поэтому мне придется сделать то, что… то, что… — Дэвид Хантингдон замолчал, подавившись словами о своей капитуляции.

Когда молчание затянулось, ему на помощь пришел Ричард Ли, невозмутимо проговорив:

— Сделать то, что подсказывает вам благоразумие?

Уж не знаю, что смешного углядели парни в реплике нашего хозяина, но над двором грянул очередной залп хохота.

— Подождите!

Мой голос прозвучал очень тихо по сравнению со смеховым шквалом, и все же аутло услышали меня и перестали смеяться.

— Подождите… Граф Хантингдон еще не договорил.

Вместо благодарности за поддержку Хантингдон одарил меня яростным взглядом — уж не догадался ли он, кому был обязан ультиматумом, загнавшим его в тупик?

— Это будет безумием — просто взять и дать аутло уйти! — воскликнул один из явившихся с графом рыцарей, юнец в блестящем панцире под длинным белым плащом. — Можно ли ждать от преступников, что они выполнят условия договора?

— Точно! Стоит разбойникам очутиться на свободе — и ищи ветра в поле, — подхватил второй спутник Хантингдона, постарше. — То есть ищи в лесу аутло!

— Не судите по себе, — заявил я сквозь шум, снова взметнувшийся над двором. — Если вы выполните свою часть договора — мы выполним свою.

— Мы можем поклясться в том на распятии, — прибавил Робин Локсли.

— Чего стоит клятва воров, мошенников, бандитов! — фыркнул блестящий юнец — чем едва не накликал на себя и своих товарищей большие неприятности.

Когда Робин наконец успокоил возмущенно вопящих стрелков, Хантингдон проскрежетал:

— Я требую залога того, что вы в самом деле вернете добычу.

— И какого же именно залога вы хотите? — поинтересовался Тук.

— Я дам вам уйти — ладно. Но ваш главарь, Робин Локсли, должен будет отправиться со мной, и его голова станет порукой, что вы не солжете.

Молчание упало на двор, потом взорвалось бурей криков, и рыцарские кони нервно заплясали, а их седоки схватились за мечи.

— Войте сколько угодно, псы, все будет так, как я сказал! — рявкнул Хантингдон.

— Сам ты пес! — Статли перехватил обеими руками лук, как дубинку. — А что ты скажешь, норман, если мы сейчас возьмем в заложники тебя и твою свору?!

— Вилл! — Робин Гуд поднял руки. — Кеннет, Аллан, тише! Дик! Назад!

Ворча и огрызаясь, разбойники слегка приутихли, и Робин снова повернулся к графу:

— Если я отправлюсь с вами, вы снимете осаду?

— Да.

— И… Вы вернете мне свободу, когда получите наши деньги?

— Да.

— Поклянитесь в этом Богородицей! — потребовал Локсли.

Мне приходилось удивляться наивности Робина столько же раз, сколько приходилось удивляться его хитроумной изобретательности. Далеко не для всех клятва именем Пресвятой Девы Марии была такой же священной, как для вожака аутло, но, с другой стороны, — даже составь мы письменный договор, кто мог бы поручиться, что при первом удобном случае граф не пустит его по ветру?

Не зная, что здесь можно предпринять, я молча наблюдал, как Хантингдон вслед за Робином Локсли повторяет слова клятвы… Как вольные стрелки, в свою очередь, клянутся вернуть награбленное добро в обмен на жизнь и свободу своего главаря… Как Локсли снимает из-за спины колчан и вместе с луком протягивает его Кеннету Беспалому.

Каким-то образом я сумел встать, держась за стену сарая, и Робин Гуд с вымученной улыбкой махнул мне рукой, прежде чем повернуться к Хантингдону.

— Я готов.

Слуги уже подняли решетку, и Локсли зашагал к ней между двумя спутниками графа. Слишком медленно зашагал, по мнению Хантингдона: граф наклонился и толкнул главаря разбойников в спину, так что Робин едва удержался на ногах. Тогда я обрел голос:

— Хантингдон!!

Тот обернулся на мой рявк.

— Когда мы явимся с выкупом, Локсли нужен будет нам целым и невредимым, — хрипло, угрожающе проговорил я. — Ты меня понял?

Некоторое время мы смотрели друг на друга, потом Хантингдон кивнул и медленной рысью двинулся к выходу. Трое верховых и Робин Гуд исчезли в каменном коридоре между двумя решетками, и полминуты спустя скрип подъемного моста возвестил о том, что они покинули Аннеслей.

Глава тридцать седьмая

ЧРЕЗВЫЧАЙНЫЙ СБОР

— …Кроме того, двадцать локтей парчи… И тридцать локтей сукна… И столько же льняного Дамаска…

— Он спятил! То сукно и тот дамаск уже год, как запроданы Йоркскому портному!

— …и три бочонка лучшего бордосского вина, каждый бочонок вместимостью тридцать галлонов, отнятые у купца Джереми Питта…

— Вранье! Мы забрали тогда всего два бочонка! И где они теперь? Может, Хантингдон думает, мы храним их на память о жирном купчине?

— …и, наконец, семь мешков гороха, отнятые у помощника эконома Ньюстэдского аббатства.

— Не брали мы никакого гороха!!! — от рева аутло раскричались вороны на зубцах замковой стены.

Я молчал, зная, что орать бесполезно. Нас взяли за глотку и будут трясти до тех пор, пока не вытрясут все до последнего пенни. То, что мы забирали на лесных дорогах в течение двух лет, и то, чего мы в глаза не видали, — все это значилось в списке, представленном Хантингдону шерифом ноттингемским. Подумать только, служа у вице-графа командиром наемников, я и не подозревал о существовании подобного списка. Мне и в голову не приходило, что казначей шерифа учитывает нашу добычу скрупулезнее, чем учитываем ее мы сами. И что в то время, как Робин и другие вольные стрелки беспечно расшвыривают награбленное, в Ноттингеме составляется реестр их доходов, куда включается и многое из того, что вовсе не лежало на совести «волчьих голов». Как, например, семь мешков гороха, по словам эконома Ньюстэдского аббатства, отнятые у него негодяями-аутло.

— Я знаю, что мы не брали никакого гороха. — Тук поднял глаза от листа пергамента. — Я ж все время обретался с вами, помните? Но попробуйте-ка доказать, что помощник эконома сбыл кому-нибудь этот горох или по пьянке свалил его в ручей! Так что теперь нам придется расплачиваться за каждого вора и растратчика в округе, ничего не попишешь…

— Да пошел Хантингдон в…

— Погоди, Вилл, — остановил я крестного, приготовившегося к длинному залпу ругательств. — Пусть фриар выложит все до конца. Давай подводи черту, Тук, — во что нам встанут чужие растраты и наши собственные подвиги?

— Хантингдон не требует, чтобы мы вернули прошлогодний горох или полусгнившее сукно. — Тук устало перевернул пергаментный лист. — Он сказал, что не собирается торговать всякой дрянью — потому мы должны заплатить ему деньгами за все добро, которое было украдено шервудскими разбойниками со дня Святого Марка одна тысяча сто девяносто второго года от Рождества Христова до нынешнего дня. Что, согласно подсчетам шерифского казначея, составляет сумму… — брат Тук остановился и сделал глубокий вдох, а мы все, наоборот, перестали дышать, — составляет сумму в девятьсот девяносто семь фунтов шесть шиллингов и шесть пенсов.