Роман Злотников - Орел расправляет крылья
Сражение началось атакой поляков. Они не стали ждать, пока развернутся все мои полки, и сразу же ринулись на меня. Два пехотных полка, сумевшие развернуться прямо с марша, встретили поляков в пики, дав возможность еще шести полкам развернуться поротно прямо в прилегающем к дороге лесу и двинуться вперед уже боевым порядком. Полки вышли из леса и обрушили на поляков плотный огонь. А затем за их спинами так же лесом сумели пройти кирасирские и драгунские полки и ударили в пики и сабли…
Сандомир встретил нас ключами. Потери Владислава от ночного боя оказались куда больше, чем мы предполагали. У него не было никакого резерва. Более того, перед боем он вывел из города весь гарнизон. Так что когда остатки разгромленной королевской армии начали разбегаться во все стороны, оборонять город оказалось некому…
К вечеру вернулись посланные вдогон полякам драгуны, сообщившие мне, что, по показаниям пленных, король Владислав серьезно ранен, его везут в Краков, сопровождают его несколько сотен человек и вдогон ему ринулись казаки, горевшие жаждой мщения… Я напрягся. Владислав был мне нужен. Я вовсе не собирался захватывать Польшу. Сейчас я ее просто не переварю. К тому же поляки всегда были излишне беспокойными подданными. Для любой власти. Даже для своей собственной. Вот пусть она сама с ними и возится. Ну и мне совсем не нужна была общая граница с немцами. Ну их, от греха подальше… Так что мне нужен был человек, с которым я мог бы заключить мир. И сейм, который этот мир утвердил бы. Поэтому весь этот год я захватывал земли, которые потом собирался отдать… ну когда меня шибко об этом попросят… и даже что-нибудь за это дадут.
Когда спустя два дня к Сандомиру вернулись изрядно потрепанные и очень злые казаки, доложившие, что Владислав от них ушел, я облегченно выдохнул.
А еще через три дня пришло сообщение о том, что Скопин-Шуйский взял Варшаву.
Перед самым Рождеством у меня появился Чарторыйский, чья левая рука, подвешенная к шее на косынке, ясно показывала, что он был под Сандомиром. И оказался там не более удачливым, чем его король. Он сообщил мне, что его король Владислав IV согласен на все ранее выставленные мною условия. Я же сообщил ему, что те условия – это хорошо. Но они были достаточны тогда, когда предлагались, а сейчас – они изменились. Князь заверил меня, что король это понимает и готов обсудить мои новые условия. Я же сообщил ему, что ничего обсуждать не намерен. И либо он принимает мои условия, либо я продолжаю войну. Причем одного принятия условий королем мало. Я настаиваю на утверждении их сеймом. Чарторыйский молча склонил голову, признавая как минимум мое право выставить такие требования…
Требования обеспечить права православных остались без изменений. Когда Чарторыйский ознакомился со списком староств и воеводств, присягнувших мне на верность, его лицо слегка закаменело. Таковые составляли более четырех пятых территории Литвы, и проживало в них более двух третей ее населения. Также я потребовал снятия с Пруссии и герцогства Курляндского вассалитета по отношению к польской короне. Пруссию мне было не заполучить, ибо это означало конфликт с цесарцами. Поэтому я собирался «подарить» ее «моему брату императору Фердинанду», немного скрасив сим свой отказ от удара по шведам и слегка поправив его финансовые дела выплатами со ставшей вассальной лично ему Пруссии. Ну и также сильно снизить возможности Владислава IV, или кто там тогда будет польским королем в будущем торге с цесарцами. А вот в Курляндии Качумасов уже подготовил хорошую почву, и в самом ближайшем будущем я ожидал обращения от Курляндского герцогства о принятии мною вассалитета над Курляндией… Кроме того, я выкатил требование контрибуции в размере пяти миллионов злотых, до выплаты которой мои войска останутся на уже занятых польских территориях и все налоги с них будут поступать в мою казну. А к тому моменту Скопин-Шуйский продвинулся далеко на север, заняв Данциг, и на запад, взяв под свой контроль все города между Вислой и Вартой. Мои же войска взяли Радом, Перемышль и Санок. Причем никто из шляхты и магнатерии, повинных в притеснении православных (угадайте, сколько таковых было), появиться на своих землях и претендовать на доходы с них до ухода моих войск с оккупированных территорий также не мог. Все шло в мою казну…
Чарторыйский выслушал последние требования с непроницаемым лицом. С оставшегося куцего куска польской земли, без Пруссии и Курляндии, король Владислав не мог бы получить и ста тысяч злотых в год. И никто из околачивающихся у его престола шляхты и магнатерии при принятии высказанных мною условий помочь ему не мог. Они и сами лишались всяких источников дохода, и им оставалось уповать лишь на его подачки. Но делать было нечего…
Мирный договор подписали в Сандомире в июле тысяча шестьсот тридцать восьмого года. По нему западная граница Русского царства начиналась от верховий Днестра, далее шла выше, включая Львов и Белз, к реке Западный Буг, затем по ней до самого Подлясья и далее на север, практически до границы с Пруссией, после чего поворачивала на восток и, плавно обойдя с запада Гродно, поднималась к Вильно, становившемуся практически пограничным городом, а затем взбегала на север до границы с Курляндией практически на долготе Динабурга. По итогам войны к России отошло более половины территории Речи Посполитой с населением более миллиона человек. И подавляющее большинство их были славяне и православные…
После того как договор был утвержден сеймом, собранным в Кракове, я глубоко выдохнул. Все. Война закончилась. Теперь предстояло самое главное. Ограбить Польшу…
6
– А вот кому сбитень, сбитень…
– Ткани персиянские, русские, голландские, немецкие…
– Валенки, а вот валенки… серые-дешевые, белые-узорчатые, на любу ножку – выкидывай рогожку!
Аким шел через торг, почти не оглядываясь. Новые Замоскворецкие торговые ряды, построенные на средства «московской гостевой тысячи» и открытые токмо в прошлом годе, шумели и бурлили. Москва разрасталась. Со всех сторон огромной страны сюда тянулся предприимчивый торговый и ремесленный люд, создавая шум, гам и толчею и стараясь ухватить свою копейку. По сравнению с тем, что он помнил с детства, город сильно изменился. Скородом, тогда застроенный не слишком плотно, так что кое-где люди еще держали обширные огороды, теперь представлял собой огромный лабиринт узких кривых улочек. Почти исчезла стрелецкая слобода, а ремесленные и торговые, наоборот, разрослись. В его родном Белом городе почти совершенно не осталось деревянных домов. Только лабазы, конюшни и заборы все еще оставались деревянными. Но зато все крыши теперь были крыты почти исключительно черепицей, а не соломой либо дранкой, как то было обыкновенно в его давно ушедшем детстве. Да и в Скородоме те дворы, что побогаче, примыкавшие к Стенной улице, тянувшейся вокруг стены Белого города, также сверкали нарядной черепицей. И там тоже кое-где уже высились каменные палаты.
