Лиза Татл - Шторм в Гавани Ветров
– Колль! – радостно воскликнула Марис, пошатнулась и чуть не упала, но Эван успел ее поддержать.
– Твой брат?
– Да!
Она бросилась за угол к крыльцу, но едва протянула руку к щеколде, как дверь открылась и Колль сжал сестру в крепких объятиях.
Марис всегда поражалась могучему телосложению названого брата, когда виделась с ним. Правда, случалось это раз в несколько лет, и вспоминался он ей всегда маленьким, худеньким, неловким, обретавшим уверенность, только когда отдавался песне, аккомпанируя себе на гитаре.
Сейчас он вырос, раздался в плечах и налился силой за годы странствований, что служил матросом на кораблях, куда нанимался, чтобы переезжать с острова на остров, и брался за любую работу, если слушатели по бедности не могли платить ему за песни. Его волосы, когда-то золотисто-рыжие, теперь потемнели, и рыжина сохранилась лишь в бороде да вспыхивала в волосах, когда их освещал огонь.
– Ты Эван, целитель? – спросил Колль, поворачиваясь к Эвану и все еще обнимая Марис одной рукой. Когда Эван кивнул, он продолжил: – Извини, что я вошел в твой дом без приглашения, но в Порт-Тайосе мне сказали, что Марис живет у тебя. Мы ждем вас уже четыре дня. Чтобы войти, мне пришлось сломать ставню, но я починил ее – думаю, ты убедишься, что она стала даже лучше. – Он взглянул на Марис и снова крепко прижал ее к себе. – Я боялся, что ты уже улетела.
Марис напряглась, заметила, что Эван огорченно нахмурился, и слегка покачала головой.
– Поговорим после, – сказала она. – А теперь пойдем к огню – я просто с ног валюсь от усталости. Эван, ты не заваришь своего чудесного чая?
– Я принес киву, – быстро сказал Колль. – Три бутылки, которые выменял на песню. Подогреть одну?
– Отлично! – отозвалась Марис и пошла к шкафчику, где хранились тяжелые глиняные кружки, но остановилась, заметив в углу детскую фигурку.
– Бари? – с удивлением спросила Марис.
Девочка подошла к ней, застенчиво опустив голову и поглядывая исподлобья.
– Бари! – повторила она ласково. – Я твоя тетя Марис! – Она нагнулась, нежно обняла девочку, а потом отстранилась, чтобы лучше ее рассмотреть. – Ты меня, конечно, не помнишь. Когда я видела тебя в последний раз, ты была не больше птички-землекопа.
– Мой отец поет о тебе, – сказала Бари звонким как колокольчик голосом.
– И ты тоже поешь? – спросила Марис.
Бари неловко пожала плечами и уставилась в пол.
– Иногда, – пробормотала она смущенно.
Бари была худенькой, тоненькой девочкой лет восьми с пушистыми, коротко подстриженными каштановыми волосами, прилегающими к ее голове, точно шапочка, и обрамлявшими лицо сердечком с большими серыми глазами. На ней была стянутая поясом шерстяная туника поверх кожаных брюк – точь-в-точь как у ее отца. С шейки свисал кожаный шнурок с куском золотисто-прозрачной окаменевшей смолы.
– Принеси-ка к огню подушки и одеяла, чтобы мы все могли устроиться поудобнее, – попросила Марис. – Они вон в том шкафу, в углу.
Сама она достала кружки и вернулась к очагу. Колль усадил ее рядом с собой.
– Так радостно смотреть на тебя, совсем здоровую! – сказал он звучным ласковым голосом. – Когда я узнал, что случилось, то очень испугался, как бы ты не осталась искалеченной подобно нашему отцу. Весь долгий путь сюда с Повита я надеялся услышать обнадеживающие новости о тебе, но напрасно. Говорили только, что падение было ужасным, что ты сломала обе ноги и руку. Но теперь я сам вижу, что ты совсем прежняя, и это лучше самой прекрасной новости. Скоро ли ты полетишь обратно на Эмберли?
Марис посмотрела в глаза человека, которого, хотя их и не связывало кровное родство, она более сорока лет любила как брата.
– Я не вернусь на Эмберли, Колль, – сказала она ровным голосом. – Мои переломы срослись, но этого оказалось недостаточно. Я ударилась головой… Что-то произошло с координацией движений. Я больше не могу летать.
Он посмотрел на нее, качая головой.
– Нет, Марис, нет… – Радость пропала в его голосе.
– Говорить об этом бессмысленно, – добавила она. – Я должна смириться.
– Но нет ли средства…
К большому облегчению Марис, Эван перебил его:
– Нет. Мы сделали все возможное – Марис и я. Травмы головы – великая тайна. Мы даже не знаем толком, что произошло, и я бьюсь об заклад, что в Гавани Ветров нет целителя, способного излечить ее.
Колль ошеломленно кивнул:
– Я вовсе не сомневаюсь в твоих познаниях… Просто не могу представить, чтобы Марис – и не летала!
Марис знала, что удручен он искренне, но его боль и недоумение терзали ее, бередили еще не зажившие раны.
– Тебе и не надо представлять, – сказала она жестко. – Теперь я живу вот так. И пусть все видят! А мои крылья уже доставлены на Эмберли.
Колль промолчал. Марис отпугивало страдальческое выражение его лица; она уставилась на огонь, не нарушая молчания. Эван откупорил каменную бутылку и разлил дымящуюся киву по кружкам.
– Можно я попробую? – Бари лукаво заглянула в лицо отца. Колль улыбнулся и, поддразнивая ее, отрицательно мотнул головой.
Наблюдая за отцом с дочерью, Марис почувствовала, как спадает напряжение, и встретила взгляд Эвана, который протягивал ей кружку с горячим пряным вином. Она улыбнулась и снова обернулась к Коллю, собираясь с ним заговорить.
Однако на глаза ей попалась гитара, которая, как всегда, лежала подле него, и воспоминания нахлынули на нее. Марис почудилось, что с ними сейчас сидит Баррион, умерший столько лет назад. Ведь это была его гитара, которую он вверил Коллю, заменившему ему, бездетному, сына. Марис погладила гладкое дерево, потемневшее от времени и многих слоев лака.
– Спой нам, Колль, – попросила она. – Спой что-нибудь новое.
Она не успела договорить, как он уже поднял гитару. Зазвучали первые мягкие аккорды.
– Я назвал ее «Жалоба певца», – сказал он с горькой усмешкой и начал песню, печальную и ироничную, о певце, от которого ушла жена, потому что он слишком любил свою музыку. Марис подозревала, что он поет о собственной жизни, хотя никогда не спрашивала, почему распался его брак, и слишком редко виделась с ним в те дни, чтобы разобраться самой.
Вновь и вновь звучал припев:
Певец не должен в брак вступать,
Жениться, нет, не должен он.
Ложится с песней он в кровать,
Он только в музыку влюблен.
Потом он спел о бурной любви гордого Правителя и еще более гордой однокрылой. Одно из имен Марис знала, но истории этой никогда не слышала.
– Это все правда? – спросила она, когда Колль умолк.
– Помнится, этот же вопрос ты задавала Барриону! – Он засмеялся. – И я отвечу тебе, как он: не могу открыть, где и когда это случилось, да и случилось ли, но тем не менее в этой истории все правда!
