Джон Толкин - Властелин колец
– Что бы ни случилось, разбудите нас на рассвете, – сказал Фродо. – Нам надо выйти как можно раньше. И пожалуйста, завтрак в полседьмого!
– Понял, все понял, – закивал корчмарь. – Распоряжусь и лично за всем прослежу. Доброй ночи, господин Бэггинс – то есть, простите, Подхолминс! Доброй ночи! Ох! Постойте–ка! А где же господин Брендибэк?
– Понятия не имею, – ответил Фродо, встревожившись. Про Мерри они позабыли начисто, а час был уже поздний. – Боюсь, он на улице. Он, кажется, собирался выйти подышать.
– Да за вами глаз да глаз нужен! – рассердился Подсолнух. – Вы как на прогулку отправились, честное слово! Пойду задвину засовы и велю, чтобы, кроме вашего приятеля, никого в дом не пускали. Или нет: пошлю Ноба на розыски. Ну, доброй ночи вам всем!
Наконец господин Подсолнух вышел, бросив на Бродягу еще один косой взгляд и с сомнением покачав головой. Послышался звук удаляющихся шагов, и все стихло.
– Ну как? – спросил Бродяга. – Когда ты собираешься распечатать конверт?
Фродо придирчиво осмотрел печать и сломал ее. Все говорило за то, что письмо действительно от Гэндальфа. На листке размашистым, но изящным почерком волшебника было выведено:
«ПЛЯШУЩИЙ ПОНИ», БРИ.
Преполовение, г. 1418 (З. Л.)
Дорогой Фродо!
До меня дошли плохие вести. Я вынужден немедленно покинуть эти края. Тебе лучше уйти из Котомки как можно скорее, а из Заселья – не позднее конца июля. Я вернусь по возможности скоро, но если ко времени моего возвращения тебя уже не будет – поспешу следом. Если заночуешь в Бри, оставь для меня весточку. Корчмарю (его зовут Подсолнух) доверять можно. По дороге тебе может повстречаться мой друг. Это человек; он худощав, волосы темные, высокий. Некоторые зовут его Бродяга–Шире–Шаг. Он знает о нашем деле и поможет вам. Держи путь к Ривенделлу. Надеюсь, там мы встретимся. Если я не появлюсь, ищи совета у Элронда.
Спешу!
Твой Гэндальф.
Р. S. Ни за что не надевай его, ни под каким предлогом![142] Не иди ночью!
Р. Р. S. Удостоверься, что это настоящий Бродяга. Темного люду на дорогах предостаточно. Имя моего друга – Арагорн.
Во тьме земля сады растит:
Не всяко золото блестит.
Тем крепче сила, чем древней,
И стуже не убить корней.
Огонь проснется из золы,
Воспрянет свет из долгой мглы,
Меч откуют, – и наконец
Безвестный обретет венец![143]
Надеюсь, Подсолнух не затянет с отправкой письма. Это достойный человек, но память у него – что старая кладовка: то, что нужно, всегда в самом низу. Если он забудет про письмо, поджарю негодяя вместе со всеми его семечками, пусть так и знает!
Доброго пути!
Фродо молча прочел письмо и передал Пиппину с Сэмом.
– Да, устроил старина Подсолнух заварушку, нечего сказать! – сказал он, когда те закончили чтение. – Поджарить его и правда не мешало бы. Получи я это письмо сразу, мы сейчас преспокойненько сидели бы в Ривенделле. Но что могло статься с Гэндальфом? Почитать письмо, так он чуть ли не жизнью рискует!
– Он уже много лет как постоянно рискует жизнью, – сказал Бродяга.
Фродо повернулся и поглядел на него в задумчивости, размышляя, что бы мог значить второй постскриптум Гэндальфа?
– Отчего ты сразу не сказался другом Гэндальфа? – спросил он. – Мы потратили бы куда меньше времени.
– Право? По–моему, до сих пор вы не очень–то верили моим словам! Кстати, я о письме не знал. Вам пришлось бы поверить мне на слово – иначе я не смог бы ничем помочь. Впрочем, я не собирался открываться с первой минуты. Сначала я должен был посмотреть на тебя, Фродо, и увериться, что ты – не подсадная утка. Враг уже не раз ставил мне подобные капканы. Когда я уяснил все, что хотел, я решил, что, так и быть, отвечу на все твои вопросы. Должен признаться, – добавил он, странно усмехнувшись, – должен признаться, я рассчитывал, что вы мне поверите. Бесприютный странник иногда устает от недоверия и подозрительности и тоскует по дружбе. Правда, моя внешность вряд ли располагает к откровенности…
– Да, не больно–то! Во всяком случае, поначалу, – рассмеялся Пиппин. Когда он прочитал письмо, у него словно гора с плеч свалилась. – Но это не беда. «Встречают по одежке – провожают по делам» – так у нас говорят. Полежи мы этак с неделю по канавам да под изгородями – небось, еще похлеще стали бы выглядеть.
– Чтобы стать похожим на Следопыта, пришлось бы бродить по Дикоземью не неделю и даже не месяц, а годы и годы, – покачал головой Бродяга. – Вряд ли вас на это хватило бы – если, конечно, судить по виду.
Пиппин сдался. Но Сэм еще не был повержен и продолжал мерить Бродягу полным сомнения взглядом.
– А почему мы должны думать, что ты тот самый Бродяга–Шире–Шаг, о котором говорится в письме? – спросил он сурово. – Пока не выплыло письмо, ты о Гэндальфе и не упомянул. Может, ты просто разыгрываешь роль, а на самом деле соглядатай – очень похоже, кстати! – и хочешь нас увести по ложному пути? А может, ты разделался с настоящим Бродягой и переоделся в его вещи? Ну, что скажешь?
– Скажу, что тебя, видно, ничем не проймешь, – ответил Бродяга. – Боюсь, что могу сказать только одно, Сэм Гэмги: если бы я убил настоящего Бродягу, я бы и с тобой не стал церемониться. Если бы я охотился за Кольцом, я мог бы завладеть им прямо сейчас – вот так!
Он встал – и как будто вырос. Глаза его властно сверкнули. Отбросив плащ, он положил руку на рукоять меча, которого дотоле никто не заметил. Хоббиты замерли, не смея шевельнуться. Сэм уставился на Бродягу, широко раскрыв рот.
– На ваше счастье, я – настоящий Бродяга, – молвил Следопыт, глядя на хоббитов сверху вниз. Внезапно лицо его смягчила улыбка. – Я – Арагорн[144], сын Араторна, и если я могу спасти вас, хотя бы мне пришлось заплатить за это жизнью, – я вас спасу.
Воцарилась долгая тишина. Наконец Фродо с запинкой произнес:
– Вообще–то, я еще до письма поверил, что ты друг. По крайней мере, мне очень хотелось в это поверить. За вечер ты меня успел несколько раз как следует напугать, но не так, как слуги Врага, иначе. Понимаешь? Я думаю, вражеский соглядатай был бы на вид приятнее, а на дух страшнее, понимаешь?
– Понимаю, – рассмеялся Бродяга. – Я, стало быть, на вид страшный, а на дух ничего? Так? Но «Не всяко золото блестит. Тем крепче сила, чем древней!».
– Значит, эти слова относятся к тебе? – осенило Фродо. – А я все в толк не могу взять – о чем они? Но скажи, как ты догадался, что написано в письме, если ты его не читал?
