Екатерина Соболь - Дар огня
«Везде этот Сивард, – прошептал огонь. Генри все еще держал шкатулку, но она больше не заглушала голос огня. – Сиварду все так легко давалось. Если б он знал, каково тебе. Он даже понятия не имел. Высокомерный прекрасный герой, совершенство, все его любили. Разве трудно такому побеждать? Родись он таким, как его враг, – что бы он тогда запел? Легко быть хорошим. Легко быть любимым. Вот бы его на твое место».
Генри долго стоял, глядя на каменное лицо Сиварда, и наконец ему подумалось: «Что, если шкатулка откроется здесь?» Он попытался открыть ее, но она была все так же наглухо запечатана. Генри ударил ее о памятник, потом еще раз и еще, надеясь, что крышка отлетит, бил снова и снова, а потом отшвырнул и обхватил каменный кулак, сжимающий Сердце.
Он смотрел, как зола ползет по Сиварду. Она проглотила лицо, надпись, сгорбленную фигуру у подножия. Генри держал руку, пока каменные люди не осыпались ему под ноги кучей пепла. Раньше он всегда чувствовал облегчение, уничтожая хоть что-то – камень, кусок дерева. Но не теперь. Этого было мало. Нужно было немедленно отыскать людей.
– Тис, – с трудом разжимая челюсти, пробормотал он, – помоги мне. Мне надо поговорить. Помоги мне.
«Наверняка он тебя слышит, – услужливо подсказал огонь. – Просто никто не хочет помогать такому, как ты».
Генри пнул ближайшее дерево с такой силой, что оно вздрогнуло.
– Ты должен мне помочь! – заорал он. От ярости у него потемнело в глазах, и он ударил по дереву еще раз. Ногой, потом кулаком, бил его, пока оно не упало. – Ты меня втянул! Ты и твой Барс! Вы обязаны мне помочь!
«Никто не придет, – напевал огонь. – Ты никому не нужен такой, как теперь. Только мне».
Он проснулся, сел рывком – и понял сразу две вещи. Первое: наступила ночь. И второе: прямо перед ним – чье-то лицо.
Лицо было маленькое, а место – незнакомое. Генри дико огляделся и понял, что сидит под раскидистой елью на вершине холма, припав к земле и вытянув вперед руку, и эта рука замерла в воздухе напротив круглого детского лица. Под елью был потухший костер, рядом спали мужчина и женщина – те самые, которых он едва не поймал в лесу. «Надо быть идиотами, чтобы после такого устроиться на ночлег, не оставив часового», – устало подумал Генри. И мысль была его собственная.
Огонь досадливо шипел: «Я был почти у цели, зачем ты очнулся именно сейчас?» Ребенок, приоткрыв рот от любопытства, смотрел на руку Генри, застывшую, как лапа совы, готовая схватить добычу. А потом вдруг рассмеялся, встал на четвереньки и точно так же протянул правую руку в сторону Генри. Теперь их пальцы почти соприкасались. Ребенок замер, вопросительно глядя на него, будто ждал, когда ему объяснят правила игры более подробно. Генри моргнул и резко отдернул руку. Ребенок сделал то же самое и опять засмеялся, и Генри тяжело опустился на землю, а ребенок в той же позе уселся напротив него, ожидая продолжения.
Генри чувствовал себя так, будто упал с утеса, переломал себе все кости, и теперь обломки этих костей пытаются прорвать кожу. Его трясло, он все пытался вдохнуть, но ничего не получалось, и он вдруг понял, что заплакал бы, если бы в теле осталось хоть немного воды. Ребенок, кажется, тоже так подумал. Он долго смотрел на него, уже без улыбки, а потом засунул руку в карман так глубоко, словно у него там был безразмерный мешок, в котором могло оказаться что угодно. Генри напрягся – вдруг у ребенка есть оружие, – но мальчик достал сложенный вчетверо платок в красную клетку и протянул ему. Генри бездумно взял, но, как только коснулся, по платку проползла огненная кромка, и секунду спустя он осыпался пеплом.
Генри был уверен, что ребенок сейчас закричит, но тот задумчиво поглядел на кучку пепла, порылся в другом кармане и достал второй платок – на этот раз в зеленую клетку.
Генри вытащил перчатки, надел, поморщившись от боли, – огонь будто пытался изнутри прогрызть ему ребра, – и взял платок. Ребенок, кажется, был даже разочарован тем, что его имущество не сгорело второй раз. Генри собирался уже вернуть платок. Он и сам не понимал, зачем взял его, но мальчик только помотал головой, глядя на платок так, что сразу становилось ясно: это далеко не самый любимый его предмет.
– Город? – тихо спросил Генри, указывая пальцем на огни далеко под холмом.
Мальчик кивнул.
Тут женщина пошевелилась, во сне зашарила рукой по земле, и Генри поднялся, отступая в лес. Ребенок помахал ему рукой, как будто ничего странного не произошло, вернулся к матери, забрался под ее руку и, кажется, немедленно уснул.
Генри, шатаясь, побрел в лес. Перчатки невыносимо давили на ладони, огонь визжал: «Сними!», и, чтобы отвлечься, Генри снова попытался вспомнить карту. И не смог. «Я ее забрал, – утомленно сказал огонь. – Накорми меня, тогда, может быть, верну». Генри зажмурился, пытаясь заставить себя сосредоточиться, – ничего. Память больше ему не подчинялась.
С неба упала холодная капля, коснулась его лба, и он вскрикнул, отдергиваясь. Вода – это мерзкий, холодный ужас. Генри заметался, пытаясь найти укрытие. Капли падали все чаще, огонь кричал: «Прячься, спасайся!» – и он забрался под вывороченные корни дерева, там было что-то похожее на заброшенную медвежью берлогу. Генри сжался, раскачиваясь из стороны в сторону. Ему казалось, что там, где его коснулась вода, до сих пор горит кожа.
А потом ему пришла мысль такой ясности, что он вскинул голову.
Если бы огонь полностью им управлял, он бы уже вытянул у кого-нибудь силы. Но они связаны: огонь зависит от Генри так же, как Генри теперь зависит от него. Огонь – враг, а чтобы победить врага, надо изучить его – так говорил отец. За день Генри дважды чувствовал, что огонь испуган: когда начался дождь и когда женщина упомянула посланников.
Он боится воды и клетки.
Генри не чувствовал ни рук, ни ног, судороги прокатывались по всему телу, моргать было трудно, дышать трудно, огонь вопил: «Ты – просто жалкая оболочка, не смей, я убью тебя, если сделаешь это!»
– Не убьешь, – выдавил Генри, едва шевеля онемевшими губами. – Ты – это я.
Он поднялся на ноги, как избитый старик с переломанными костями, и выбрался из берлоги.
Вода обрушилась сразу отовсюду, и это было невыносимо, но он все равно запрокинул лицо, ловя ртом воду и давясь ею – глотать он по-прежнему не мог.
Даже сейчас, в темноте и под проливным дождем, он не потерял умения находить дорогу в лесу. Постепенно он понял, что идет правильно, – земля клонилась вниз, он спускался с холма, тяжело переставляя ноги. Огонь тянул его назад, но все слабее с каждым шагом; он будто ушел в глубину, прячась от воды.
