Обреченные на вымирание (СИ) - Деткин Андрей
Я подчинился и отступил к стене.
- Я его считал джугом. Ланжо, пшонжеву беж него. Ты шпонжи, бжанток, что за гожодДжагжбуг. Пушч шассканжент, какие джела его там заденжали на чентынжегжода. Думаю, он совжет. Мы в тюнжмесинджели.
- Все, пошел, - Андрей грубо схватил Гжегоша за руку выше локтя и вытолкал из квартиры. - Еще раз придешь, пеняй на себя, - захлопнул за поляком дверь.
- Чертов Гжегош-тупиш, - пробурчал Андрей, взял у меня прибор, подобрал ключ, прошел в комнату, из которой выбежал поляк. С места, где я стоял, было видно, как он копался в черной сумке, наверное, проверял ее содержимое.
Было неприятно оказаться свидетелем ссоры, из-за чего чувствовал себя неловко. Мое доверие к Андрею пошатнулось. Хотелось немедленно услышать правду. Задевало, что он не спешит меня разубеждать.
Через несколько минут Андрей встал, осмотрел комнату, вернулся в коридор:
- Проходи, что встал, как бедный родственник, - мимо меня прошел на кухню. Скоро послышался звук вскрытой банки. Я поморщился. Помедлив еще немного, преодолевая неловкость, проследовал за ним. Андрей сидел на стуле, в руке держал «хенекера» и смотрел в окно. Изгрызенная, превращенная в метелку зубочистка лежала на столе.
Я опустился на табурет. Ноги после похода гудели и теперь пели гимн благодарности. Андрей неподвижно смотрел в окно. Казалось, он переживает ссору, и я старался не отсвечивать.
- Я служил, - вдруг начал Андрей, не отводя глаз от стекла, словно смотрел не на заросший двор, а назад сквозь года, - в триста девяносто пятой отдельной испытательной авиационной эскадрилье. Стояли в двух километрах южнее поселка Сенное Саратовской области. Летал на СУ-27. В двадцать четвертом нашу ОИАЭ сократили и меня уволили. К тому времени я уже был женат и растил Шурика. Нас бросили в военном городке на произвол судьбы, вывалили, как шлак. Через месяц в домах отключили воду, через три - электричество. В то время мир уже катился в тартарары. Работу найти было невозможно. Мы не голодали, в армейских складах оставались кое-какие запасы. Жалкое существование поедателя консервов меня уничтожало. Мне было стыдно смотреть в глаза своим. Школа тоже закрылась. Шурка так и не окончил третий класс. Светланка занималась с ним, но это не то. Каждый божий день я ездил в город и искал работу. До чертей хотелось заколотить денег и выбраться из ямы. Перебивался разными шабашками, но их становилось все труднее найти и платили все меньше. Я продолжал медленно и уверенно идти ко дну. Однажды мне позвонил Ромка Сошин. Мы вместе учились в летном институте. Он предложил работу, и главное, по специальности. Я сразу ухватился за эту возможность, - Андрей замолчал, сделал несколько глотков пива. Затем повернулся ко мне:
- Ты что, Михалыч, не пьешь? Бери, не стесняйся, - кивнул на холодильник, на котором стояло несколько банок.
- Нет, спасибо, - я скривил жалкую улыбку, - лучше просто посижу. Ноги устали.
- Как хочешь, - он снова устремил взгляд в окно и продолжил: - Так вот, Ромчик предложил перевозить грузы. Я не спрашивал какие, хоть чертей на рассаду, главное, хоть что-то делать и получать за это деньги. Через три дня я сидел во Внукове и ждал рейса в Тирану.
В Албании меня встретил бородатый боливар в темных очках. Он привез меня на военный аэродром, который находился вдали от населенных пунктов, был огорожен забором с вышками и колючкой. Разместили в сборном домике. Вполне в сносном, тебе скажу. В каждом кондей, клозет, душевая. Нас хорошо кормили, была своя прачечная, бар с бильярдом. Только со связью и инетом швах, и еще за периметр не разрешалось выходить. Отряд - сборная солянка. И хохлы, и белорусы, и венгры, и албанский поляк Гжегош, и армянинГагик, и Айдос из Казахстана, кого только не было. Со мной вторым пилотом летал Вовка Довгер из Барановичей. Хороший парень, раньше служил в гражданской авиации на Ямале. Меня все устраивало, особенно оплата. Раз в полгода летал к своим. Снял хорошую двушку в Саратове, перевез их туда. Шурка в нормальную школу пошел, Светик в пекарню бухгалтером устроилась.
- Курить можно? - спросил я.
- Кури, - он взял зубочистку, сунул в зубы. С минуту сидел молча, все глядел в окно. Затем продолжил: - Все было хорошо, пока не началась война в Африке. Меня с Вовдосом и еще один экипаж пересадили на «аннушек», стали гонять в Ливию. Справлялись без бортинженера и бортэлектрика. На взлетке к транспортнику подгоняли фуру, два погрузчика за полчаса ее расчекрыживали. Я не задавался вопросом, что там, для чего, зачем? Главное условие работодателя было предельно простым - делать свою работу и не совать нос не в свои дела. Говорили, мол, гуманитарная помощь, медикаменты, Красный Крест и все такое. А мне плевать, платили и ладно. Но любопытство все же взяло верх. В один из рейсов, словно черт в ухо шепнул, я оставил Вовчика за штурвалом, сам пошел в грузовой отсек и аккуратно вскрыл несколько ящиков. В четырех и правда был гуманитарный груз: одеяла, пакеты первой помощи, всякая дребедень. Но в одном обнаружил оружие. Целый ящик новеньких калашей. Летать, понятное дело, я не перестал. И без того догадывался, что таскаем под крыльями контрабанду, остальные тоже не тешились иллюзиями. Все исправно получали деньги и держали рот на замке.
В тот злосчастный рейс стояло жуткое пекло. Да и лето выдалось на редкость жарким. Вся трава вокруг аэродрома засохла, превратилась в желто-рыжую проволоку. Мы не вылезали из домиков, кондиционеры с холодильниками не справлялись. Володька отравился испортившимся йогуртом и не мог лететь. Я глядел на его зеленую изможденную физиономию - блевал полночи, и не мог поверить, что какой-то oikos таит в себе такую опасность. В общем, вторым пилотом дали мне Гжегоша. Везли очередную партию, так сказать, гуманитарной помощи, среди прочих ящиков загрузили четыре с оружием. Они отличались от остальных тем, что были последними, привезли на отдельном грузовике и уж совсем откровенно в армейской таре.
Без проблем пересекли Средиземное море и уже летели над Ливией впритирочку к Египетской воздушке. Километрах в ста от аэродрома нас встретил ливийский перехватчик, покачал крыльями, мол, следуйте за мной. Впереди лежали горы. Я дал команду Гжегошу следовать прежним курсом и снижаться. Надо было срочно избавиться от оружия. Истребитель ушел вправо, а затем резко снизу вверх с поворотом убедительно показал «следовать за ним». Гжегош устроил истерику и требовал подчинения перехватчику. Мне пришлось в трех словах объяснить, что за груз в «аннушке» и что нам грозит, если обнаружат контрабанду. Мы все же подчинились команде истребителя. Но прежде, прикидываясь дураками, продолжали снижаться, и когда долетели до хребта, а терпеливый летун в очередной раз повторил маневр снизу вверх и с поворотом, я открыл грузовой люк и сбросил ящики с оружием. Потом мы послушно долетели до Джакбуба и сели на аэродром. Несмотря на гуманитарный ордер и соответствующий груз, нас избили и бросили в тюрягу. Скорее всего, пилот заметил маневр с ящиками и доложил на землю. Хорошо, что не убили. Там с Гжегошем просидели четыре года. Да-а-а… Долбаных четыре года. Ливийская тюрьма – это совсем не российская. Никаких тебе нар, ни скамеек или столов, нас ни разу не осматривал медик, и вообще, его там не было. Кто больной, подыхал в корчах и муках. Благо, если уволакивали на следующий день, а не оставляли гнить на несколько суток. Спали на земле под узким навесом вдоль стены. Когда вставало солнце, а оно там палит нещадно, зэки старались спрятаться в тень. Жались к стенам и передвигались вместе с тенью. Не всем места хватало. Кто не помещался, брал грязную тряпку и под ней укрывался от палящих лучей. От ожогов это спасало, но не от жары и духоты. Воду давали только вечером. Под конец дня несчастный едва волочил ноги. Некоторые теряли сознание. До заката их не убирали, никто не помогал и тем более не уступал место. Приходилось отвоевывать тень. И так изо дня в день. Триста шестьдесят раз по четыре. Это там я стал мускулистый и жилистый. Дрался почти каждый день. Для зэков это стало почти забавой, с мордобоя начинать день. Охранники на вышках делали на нас ставки. Гжегош сразу сдался. Он бы не выжил, если бы не я. В лучшем случае сделали бы Наташей. В конце концов, у меня стало неплохо получаться махать кулаками. Месяца через три для двух русских всегда стало находиться местечко в тени. Там я бросил курить. Не потому, что задумался о здоровье, просто нечего было. А потом и начинать не стал. Ты бы тоже попробовал, что ли, - Андрей посмотрел на меня. Увидел в зубах сигарету, хмыкнул, - ну да ладно, твое дело.
