Лайон Спрэг де Камп - Тени Ужаса (=Конан-островитянин)
— Да, да, — горько хмыкнул его собеседник, рукавом смахнув с глаз чувствительные слезы.
— Ох, черти сотри мою утробу, конечно, ты изменился, старый Лев! Тогда в твоей черной шевелюре еще не было седины… Да, да, в те далекие дни мы оба были молоды и в нас кипела жизнь. Но чтоб я пошел на дно! Я вроде слышал от одного человека из Братства, что ты правил каким-то из царств в глубине континента? Коринфия или Бритуния? Я не помню каким. Но, во имя челюстей Молоха и зеленых усов Лира, мне необычайно приятно снова видеть тебя после стольких лет!
Над кружкой подогретого эля и громадным куском горячего мяса два давних товарища обменивались историями о своих похождениях. Много лет назад, когда Конан был членом Красного Братства Барахских островов, лежащих к юго-западу от берегов Зингары, он и рыжебородый ванир были закадычными друзьями. Тропинки их судеб разминулись уже давно, но снова встретить своего старого друга, еще раз обменяться дружескими возгласами и воспоминаниями перед ревущим и пышущим жаром очагом, за сытной едой и обильной выпивкой — все это для одинокой души киммерийца словно фляжка забористого вина. Конан уже приближался к концу своего рассказа.
— И когда я проснулся и понял, что это был не сон, — говорил он тихим хриплым голосом, — я быстро намарал рескрипт об отречении от престола в пользу моего сына, который будет править именем Крома как Конан Второй. Ничто не удерживало меня более в Тарантии. После двадцати лет правления во рту оскомина от всего этого законотворчества и разбора тяжб. Давным-давно я разбил в прах все замыслы королей соседних государств вступить со мной в войну. Со времени падения Черных там больше не было настоящих битв, и человек мог сойти с ума от этих тягучих лет мира и изобилия, наступивших поколение спустя после кровавой бойни.
Мгновение Конан был погружен в раздумья. В его глазах мерцали огненные отсветы, будто картины прошлого вновь пробегали перед его мысленным взором.
— Да, конечно, — вздохнул он, — Аквилония далеко и утопает в зелени, я старался быть королем, достойным ее. Но мои старые друзья уже ушли из жизни старый Публий, канцлер, из одного золотого делавший три; Троцеро, который помог мне взойти на трон; генерал Паллантид, безошибочно предвидевший все замыслы неприятеля еще до того, как они приходили в голову самому врагу. Все исчезли, ушли из этой жизни. А с того момента, как умерла моя возлюбленная Зенобия, оставив мне новорожденную дочь, даже воздух Тарантии стал тяжек и душен для меня!
Он криво усмехнулся и опрокинул себе в глотку изрядную порцию эля.
— Все было в порядке, пока сын был молод. С каким удовольствием я учил его владеть луком, мечом и копьем, скакать на лошади и управлять колесницей. Но сын уже вырос и должен самостоятельно идти по жизненной тропе, над которой не висит мрачная тень седобородого ворчливого старого медведя. Мне не нужен Эпимитреус, чтобы постичь эту простую истину. Это время я оставил себе для последнего приключения. О Кром, одна мысль о смерти в своей постели в окружении перешептывающихся медиков и суетящихся придворных всегда наводила на меня ужас. Лишь об одном молил я богов — послать мне последнее сражение, где Конану суждено будет бороться и погибнуть.
— Ох, верно, верно, — согласился рыжебородый гигант со свистящим вздохом, качая головой так, что отблески пламени искрами пробегали по золотым серьгам в его ушах. — Со мной приключилось почти то же самое, хотя рука Судьбы никогда не дарила мне ни короны, ни королевства. Я бросил торговлю много лет назад. Я был купцом и плавал между Мессантией и Кордавой. Можешь ли ты представить себе старого рыжебородого Сигурда, грозу Барахии, в роли купца?
Его живот затрясся от смеха.
— Эх, но это было еще не самое плохое. Как и ты, Лев, я тоже пустил корни на суше с одной красоткой — прекрасной девушкой, хотя в жилах ее текла не одна капля пиктской крови. Да, мы нарожали приличный выводок визгливых крепышей, и теперь парни ничуть не уступают мне ростом. Моя жена давно умерла. Эх, Фрисса, да благословят боги твое отважное сердце! А желторотые птенцы подросли и дальше процветают сами по себе. А что делать старику, который еще не собирается умирать?
Хо! Я продал все до нитки, когда женился мой последний сын. Теперь я возвращаюсь к красному ревущему Тортажу, чтобы еще раз ощутить вкус жизни, прежде чем наступит нескончаемая ночь. А как ты, Лев? Отправляйся со мной, дружище, на палубы пиратских кораблей, и пусть Сет заберет себе эти призрачные пророчества и мутные роковые тени! Мы разграбили черную крепость Кеми в Стигии! И чтоб я утонул, как сундук, или нас продырявят копьем и мы погибнем, как герои древних саг, или мы загребем больше золота и драгоценностей, чем Траникос, Зароно и Стромбани, вместе взятые! А? Что скажешь, приятель?
Внезапно между собеседниками легла черная тень. Конан поднял глаза, одной рукой нащупывая рукоять меча, в то время как закутанный в черный плащ незнакомец, который наблюдал за ними из дальнего угла комнаты, не торопясь усаживался за их стол.
— Вы ищете корабль, джентльмены? — спросил он мурлыкающим голосом.
Северянин громко и подозрительно хмыкнул, но похожий на кошку незнакомец, чье лицо все еще было закрыто капюшоном, положил на стол обе руки — в них не было оружия.
— До меня совершенно случайно донеслось несколько слов из вашего разговора, — вкрадчиво сказал навязчивый неизвестный. — Молю вас простить это вторжение, но если вы уделите мне несколько мгновений, то, мне кажется, мы сумеем обсудить одно выгодное для всех нас дело.
Сигурд с сомнением смерил его взглядом, но с любопытством хмыкнул. Конан вонзил в человека испытующий взгляд немигающих глаз.
— Говори же, — проворчал он, — что у тебя? Незнакомец вежливо кивнул.
— Если я правильно понял из того немногого, что случайно услышал, то, по-моему, вы оба старые моряки и обсуждали сейчас, где бы достать корабль, чтобы снова заняться своим делом где-нибудь на Пиратских островах? Нет, не бойтесь, — он успокаивающе поднял руку, — я не шпионю для властей. Но, может быть, я смогу оплатить вам покупку вполне приличного корабля.
Проворно, словно змея, длинная рука незнакомца исчезла в складках плаща и появилась с полной пригоршней сверкающих камней, которые рассыпались между собеседниками по столу, покрытому отпечатками мокрых кружек.
Мерцая в красноватых отсветах пламени очага, на столе лежал богатый княжеский выкуп — сапфиры, синие, как воды южного моря; изумруды, похожие на вспыхивающие в темноте кошачьи глаза; топазы и цирконы, желтые, словно кожа китайца, и красные, словно только что пролитая кровь, рубины.