Стефан Корджи - Ночные клинки
Эмир пригласил Конана на прогулку по его саду. Сад был и впрямь хорош, но любезность правителя оторвала киммерийца от многообещающего свидания с одной дворцовой служаночкой, чем северянин был немало раздосадован.
Изысканная речь владыки Маранга лилась и лилась — плавно, неостановимо… Конан начинал чувствовать глухое раздражение — в Киммерии привыкли говорить открыто и прямо.
— Так все-таки, не согласится ли доблестный Конан занять место командира моей гвардии? — журчал эмир. — Теперь, когда Тлессина повержена… кто может противостоять войску Маранга, тем более, если его поведет в бой прославленный Конан Киммерийский?
Северянин насторожился. Это становилось интересным. Неужто эмир решил обратить оружие против Ночных Клинков?..
Однако это оказалось совсем не так. Воевать со страшным, гнездящимся где-то на юге врагом он не хотел ни на йоту. Мирные города приморья — Дель Морга, давний торговый соперник Маранга, и прочие, помельче, — вот что эмир хотел бы прибрать к рукам, всячески убеждая Конана возглавить его войско и суля златые горы — пост наместника в Дель Морге, например…
Конан хмыкнул. Подобное ему нравилось — он был сыном своего века и белых риз не носил. Пожалуй, завершив дело с Орденом, вполне можно было бы осуществить и эту операцию… Хозяин Дель Морги — разве плохо?
Однако его природная осторожность подсказывала иной возможный исход. Устрашенные города откроют ворота, он, Конан, и впрямь обоснуется в Дель Морге, а потом его настигнет внезапная смерть от чаши с отравленным вином. Эти южане… Киммериец насмотрелся на их обычаи в Шадизаре и Аренджуне, не говоря уж о Заморе. Сладкие речи и обильные возлияния — а потом предательский удар в спину!
Конан почесал затылок.
— Это, конечно, все очень хорошо…
— Но? — подхватил проницательный эмир. — В чем тут преграда?
— У меня осталось дело, — сдвигая брови, объяснил киммериец. — Мне надо покончить с Ночными Клинками — и пока я не расправлюсь с ними, ни за что иное браться я не могу. Хотя потом, конечно же, можно…
Эмир всплеснул руками, совсем как разочарованный купец, у которого сорвалась выгодная сделка.
— Зачем, зачем тебе это, Конан? Когда-нибудь потом, когда армия объединенных под властью Маранга городов обретет настоящую мощь, я заверяю тебя, я даю тебе слово, что мы непременно…
Конан едва заметно усмехнулся. Киммериец хорошо знал цену подобным обещаниям.
— Нет, достойный владыка. У нас в Киммерии не привыкли откладывать месть до затрашнего дня. Боги помогают смелому! Я должен отправляться на юг.
— На юг… — эмир тяжело вздохнул. — На юге ты не найдешь ничего, кроме мучительной смерти — или же нового рабства. Подходы к крепости Ночных Клинков охраняет элементал, дух огня, покорный чародеям ордена — он испепелит тебя, как только ты приблизишься…
— Элементал? — Конан поднял брови. — С такими я еще не встречался… Что ж, значит, тем интереснее будет поход!
— Конан, Конан… — эмир вновь покачал головой. — Я понимаю, что ты не слишком-то доверяешь мне. Но чтобы уговорить тебя встать под стяги Маранга, я готов отдать тебе руку моей дочери Илорет!
Киммериец поперхнулся. Прелести наследницы Маранга, разумеется, не оставили его равнодушным, но слова эмира повергли северянина мало что не в смятение. Переспать — это, пожалуйста, а вот все прочее… Разговор начал приобретать совсем дурной оборот. Кром! А тут еще эта болванка… то есть, тьфу, Священная Клепсидра, каковую надлежит доставить в вендийский храм и каковую смогли понять лишь полдюжины крепких рабов — она-то остается здесь, в Маранге!
А еще Лиджена. Девчонка, умудрившаяся неведомыми путями угодить из Бодея в Маранг! Которую, — Кр-р-ром! — все-таки придется тащить домой… ибо не пристало мужчине похищать таких девушек и не возвращать их… за немалый выкуп, разумеется.
Ладно. С южанами жить… Конан натянул на лицо улыбку.
— Почтенный эмир, твои слова меня убедили. Я согласен. Но только я прошу, — (слово это далось северянину нелегко — он привык брать и отнимать, но никак не просить), — отпустить на свободу служанку твоей дочери по имени Лиджена. Ее надо отправить в Бодей… к ее отцу.
— Немедленно распоряжусь, чтобы ее отправили на самом лучшем нашем корабле! — энергично рубанул воздух ладонью эмир. — Я дам ей надежную охрану… и щедро одарю. Ты доволен?
— О, да! — кивнул Конан. — Как только она отплывет — мы займемся твоей армией, почтенный. Я думаю, — небольшая муштровка ей не помешает…
Эмир пришел в восторг.
— О, нет, конечно же, нет, доблестный Конан! Я наделю тебя всеми необходимыми полномочиями…
— Чем-чем? — переспросил киммериец. Подобные слова он слышал впервые.
— Станешь командующим, вот что, — разъяснил эмир.
— А-а… ну, тогда ладно.
— То есть, мы договорились? — обрадовался эмир.
— Ну-у… Где-то в главном… — протянул Конан.
Любой северянин сразу же понял бы, в чем дело — прямодушные и честные, киммерийцы презирали обман и почитали данное слово священным.
* * *Все это время Лиджена проводила, словно в глубоком сне. Сперва девушку вновь приставили к ее обязанностям; она выполняла их четко и монотонно, словно заводная кукла. Ее тормошили, расспрашивали — она отделывалась односложными «да» или «нет». Потом, когда победоносная армия Маранга вернулась из Тлессины, освободив всех попавших туда в рабство жителей приморского города, Лиджену оставили в покое — рассказчиков и рассказчиц хватало и без нее.
Ревность к Илорет, выказывавшей более чем откровенные знаки внимания. Конану, промелькнула единственной искоркой прежних человеческих чувств. Промелькнула — и угасла.
И если сперва Лиджена еще способна была испытывать нечто вроде зависти, видя, как тонкая ручка принцессы Илорет словно бы случайно касается мощной, бугрящейся налитыми силой мышцами длани Конана, то потом пропало и это. Словно рабочая лошадь, что с завязанными глазами тупо крутит мельничье колесо, Лиджена выполняла свои обязанности. Ее хвалили и ставили в пример. Она не допускала ошибок, исполняла порученное точно в срок и с отменным старанием. Однако сама девушка едва ли осознавала, в чем заключается ее работа. Руки справлялись сами; сознание дремало, завороженное неотступным страшным видением глаз Нелека Кахала. Они, эти нечеловеческие, вынырнувшие как будто из преисподней глаза, не отпускали ни на миг Лиджену, постоянно глядя ей прямо в душу, выжигая в зародыше даже самую мысль о сопротивлении. Они, эти глаза, казалось, говорили ей — ты наша. Ты навсегда стала, нашей, и мы уже тебя не отпустим. Настанет день, когда мы отдадим тебе приказ, и ты выполнишь его, даже если это будет приказ броситься в огонь или перерезать себе горло.
