Клоака. Станция потери (СИ) - Муссен Анна

Свет от вычурной люстры больно бьет по глазам. Ухо обжигает горячее дыхание того, кто стащил меня с подоконника. Я не успела. Закрыв глаза, я представляю свою дальнейшую судьбу. Госпожа узнает о побеге и ему она вряд ли обрадуется. Еще и Белле может достаться, если она заподозрит ее в надуманном сговоре со мной.

— Нина… — выдыхают мое имя с тяжелым вздохом. — Это было опасно.

Дыхание сбивается от звука знакомого голоса.

Я попытаюсь перевернуться, но руки Семена не позволяют мне пошевелиться. Он продолжает прижимать меня к себе до тех пор, пока его дыхание не становится ровным, а сердце не начинает биться медленнее, возвращаясь в привычный ритм.

Третьи оковы — Упорхнувшие бабочки

Я закусываю губу, стараясь не издать тихого стона. Семен целует мою шею, намеренно прикусывая и посасывая кожу, оставляя на ней небольшие пятнышки — свидетельство того, что «между нами что-то было». Он двигается медленно, уверенно, со знанием своего дела, и мне начинает казаться, что я не прочь пойти дальше, чтобы уж к другому клиенту меня наверняка не пустили.

Как оказалось, тела «райских бабочек» после рабочей ночи Госпожа тщательно проверяла на наличие различного рода следов: царапин, укусов, засосов. Она жетонами наказывает гостей, которые не соблюдали главного правила «Рая»: никаких «меток».

«Метить» девочек было нельзя. Категорически.

Кому захочется повеселиться с девушкой на следующий день, если все ее тело украшают победоносные следы-метки другого клиента? Да никому. Мне бы, лично, точно не захотелось.

— М-м… — мычу я, когда Семен перемещается с шеи на ключицы, прикусывая выпирающую косточку.

Я сразу же прикрываю рот ладонью, стыдясь собственной реакции.

— Больно? — спрашивает он, слегка отодвигаясь от меня.

Его голос сипит, а сам Семен учащенно дышит, разглядывая мое пылающее от стыда лицо. Мы не легли на кровать. Это было бы слишком. Мы просто сидим друг напротив друга и занимаемся моим спасением: Семен целует меня, а я всеми силами пытаюсь игнорировать разливающееся внизу живота тепло.

Всех бы и всегда таким образом спасали. Глядишь, и войн бы стало меньше.

— Нина?

Происходящее сейчас становится слишком приятным для того, чтобы сидеть молчаливым бревном и никак не реагировать на чужие прикосновения. Я мотаю головой, плотно сжимая губы. Если бы я произнесла «нет», то это бы прозвучало писком маленькой мышки, а не уверенным отрицанием на его вопрос.

Мне не было и не могло быть больно. Даже от его укусов.

— Продолжаем?

Киваю.

Семен вновь приближается ко мне, теперь намереваясь уделить особое внимание моим губам.

— Потерпи еще немного, — словно извиняясь за то, что делает, говорит он.

И начинает меня целовать.

Его поцелуи настойчивые и горячие. Семен притягивает меня к себе; так было удобнее. Я инстинктивно прижимаюсь к нему и обнимаю, ощущая его прерывистое дыхание на своих губах, когда он на секунду обрывает поцелуй, чтобы вздохнуть и вновь продолжить целовать меня.

Если бы я была сторонним наблюдателем, то кричала бы во все горло: «Дура, тебя же используют!» Ну какое спасение в поцелуях и засосах, теперь уже красовавшихся на всех оголенных участках моего тела? Семен ведь, в конце концов, здоровый мужчина, который, в конечном итоге, не выдержит этих прелюдий и зайдет дальше, собираясь сделать то, ради чего отдал Госпоже несколько жетонов…

Мне бы думать именно в таком направлении, сопротивляться, но ни того, ни другого делать совершенно не хочется. Единственное, что меня беспокоит — это отношение самого Семена ко мне и ко всей этой ситуации. Я же, вроде как, ему нравлюсь. И сюда он пришел не ради того, чтобы поразвлечься с девушками, а ради моего спасения.

А ведь я, в первые минуты его прихода, посмела ревностно думать о его «не верности».

Подумать только, в подвале признается мне в любви с первого взгляда, а после проводит вечера в компании обворожительных красоток! Тоже мне, влюбленный воздыхатель. «Мужчины. Все они одинаковые», — именно так подумали бы все женщины мира. И я в том числе. А на самом-то деле, вот как получается: он, узнав, что я попала в «Рай», бежит меня спасать, а я, от помощи не отказавшаяся, нагло использую его в своих корыстных целях.

От этого и горько и как-то противно зудит в груди. Моим червячкам мое поведение тоже не нравится. Все же я совестливая и жалостливая. Как же мне всегда было жалко лучших друзей главных героинь в книгах и фильмах. Их ведь, бедняжек, всегда в конце променивают на смазливых красавчиков. А эти самые красавчики, в начале истории, не брезгуют поспорить с друзьями на то, что до выпускного вечера затащат главную героиню в постель.

Ах, зарубежные фильмы нулевых, вы были такими однотипными.

— Я думаю, — шепчет мне на ухо Семен, — что пора остановиться.

Он крепко сжимает мои плечи, стараясь или отдышаться, или окончательно не потерять рассудок. Я киваю, закусывая ноющие губы. Им хочется еще, еще и еще.

А мне…

— Госпожа поведется на наш трюк.

А мне думать нужно не о том, о чем я сейчас думаю.

— Н-надеюсь, — все же произношу я тихим голосом.

Семен хмыкает. Или усмехается. Или так улыбается. В общем, шумно выдыхает и отстраняется от меня. Его глаза блестят, взгляд блуждает по моему лицу, а руки продолжают оставаться на моих плечах.

— Но все это лишь отсрочит неизбежное, — говорю я уже громче. — Как только следы исчезнут…

— К тому моменту ты уже будешь наверху.

Семен встает с кровати и отходит от меня к противоположной стене, будто стараясь соблюсти дистанцию. Я же остаюсь сидеть на месте, нервно сжимая одеяло.

Может, остановиться на этом и правильно.

— Я придумаю, как тебе сбежать из лагеря.

Мне…

— Я ведь уже говорила, что не побегу одна.

Семен одаривает меня странным взглядом. Вроде бы насмехающимся, но в то же время и каким-то снисходительным.

— Я так давно не встречал альтруистов, — произносит он. — Никогда не понимал: чего хорошего в спасении кого-то, кроме себя?

— Вы задаете такой вопрос, а сами помогаете мне, — упрекаю я его в нелогичности.

— Это не то же самое, — говорит он, покачав головой. — Я знаю, что за помощь тебе мне ничего не будет. Все-таки я тут единственный доктор. А ты… Ты рискуешь жизнью ради незнакомцев. Одной тебе сбежать будет намного проще, чем с такой толпой.

— Значит, если бы Вы не были доктором…

— Стал бы я помогать? — задает он вопрос за меня и сам же на него правдиво отвечает: — Скорее всего, нет.

Горько, но зато нелживо.

— Скажи, почему ты не можешь их бросить? Кто они для тебя? Всего лишь попутчики, верно? Ты ведь кроме их имен, больше ничего о них не знаешь. Будь кто-нибудь из них на твоем месте, стали бы они помогать тебе так же, как ты хочешь помочь им? Нет же. Ты ведь понимаешь, что ни Сергей, ни Маша, ни тем более Белла, ни за что бы не стали помогать тебе.

Я старалась о таком не думать, но…

— Сергей бы помог, — уверенно заявляю я.

— Да. В нем, боюсь, альтруизма еще больше, чем в тебе.

— Ошибаетесь. Я не альтруист. Если встанет выбор: я или кто-то другой, разумеется, я выберу себя. Я не стану прикрывать кого-то собой. Не стану брать чужую вину на себя. Но… Но это не значит, что я брошу людей, если могу им помочь. Мы попытаемся сбежать. Вместе. Если кто-то отстанет, за нами будет погоня, а до выхода останется всего ничего, я брошу того, кто тормозит меня. Можете в этом не сомневаться.

Теперь я уверенно могу заявить: на мои слова Семен довольно хмыкнул.

— Я рад это слышать. Твои слова вселяют в меня надежду на то, что ты сможешь добраться до выхода. Чтобы не случилось.

— Смогу. Но мне нужно знать, где этот выход. Как до него добраться? Если дело в поезде — а это еще одна причина не бежать одной — то я не знаю, как им управлять. Вдруг, из-за меня поезд сойдет с рельсов? Я разобьюсь, так и не достигнув поверхности.