Дэвид Вебер - Тень Саганами
Это был коммуникационный экран. Название "Принца Гарольда", вместе со временем и датой, мигнуло в нижнем правом уголке, идентифицируя получателя записанной передачи, и не один курсант вздрогнул, внезапно обнаружив себя смотрящим в преддверие ада.
Мостик "Ники" был затянут тусклым дымом, который сквозь дыры в переборках вытягивало в бездонную пасть вакуума. Необузданно полыхали электрические разряды; секция астрогации была разрушена в хлам; палуба была усеяна телами. Лицо Эдуарда Саганами, смотревшего в камеру, было залито кровью; ещё больше крови покрывало его вакуум-скафандр с правой стороны, куда она толчками выплёскивалась из глубокой раны у него на плече. Тактический дисплей позади него до сих пор работал. Иконки на нём, списки повреждений, и пылающие коды повреждений на схеме вздрагивали и мерцали из-за перебоев питания. Но дисплей всё ещё работал и показывал, как вражеский линейный крейсер заходит для последнего, фатального удара, которого "Ника" уже не могла избежать.
- С нами покончено, Джеймс, - сказал Саганами охрипшим от боли и потери крови голосом, хотя выражение его лица было почти спокойным. - Расскажи королеве. Скажи ей, что совершили мои люди. И передай ей, что мне жа…
Экран симулятора потемнел. В лишенном света зале стояла абсолютная тишина. А потом, медленно, появилось последнее изображение. Эта был золотой крест и лучистая звезда Парламентской медали "За Доблесть", висящей на сине-бело-красной ленте. Те же цвета сверкали среди прочих лент на груди дамы Хонор, но эта медаль "За Доблесть" была иной. Она была самой первой медалью из присужденных, и она висела перед ними, вероятно, секунд двадцать.
Затем освещение снова включилось, и леди дама Хонор Харрингтон, Командующая недавно реактивированного Восьмого Флота Мантикорского Альянса, оглядела четыреста одиннадцатый выпуск Королевской Мантикорской Академии Флота. Они смотрели в ответ на неё, и она набрала в грудь воздуха.
- Леди и джентльмены, - произнесла она ясным и сильным сопрано, - да здравствует традиция!
Ещё шестьдесят секунд прошли в звенящей тишине, а потом…
- Свободны, леди и джентльмены, - очень тихо сказала она.
Глава 2
Хелен в последний раз оглядела свою комнату в общежитии.
Было абсолютно ясно, что она что-то забыла. Она постоянно что-то забывала. Единственный вопрос заключался в том, насколько неудобным или раздражающим это будет, когда она поймет, что именно забыла в этот раз.
Хелен фыркнула при этой мысли, усмехаясь, так как представила, как бы Берри стала дразнить её из-за этого. Берри утверждала, что Хелен была единственным человеком в галактике, который носил с собой личную карманную вселенную. Это было единственным способом не потерять некоторые из вещей, которые иначе она умудрялась… поставить не на то место. Конечно, Берри была почти маниакально аккуратна, хотя, судя по тому, насколько неряшливо она обычно одевалась, никто этого не предположил бы. Хелен считала, что всё дело в современной подростковой моде. Которой Берри больше уже следовать не сможет, с посерьёзневшим лицом подумала она.
Хелен встряхнулась, словно это могло отогнать беспокойство за приёмную сестру. Хотя, на самом деле, во многих отношениях скорее приёмную дочь. Это было глупо, и Хелен понимала это, но всё же считала, что всегда будет покровительницей одичавшей беспризорницы, которую вытащила из трущоб Старого Чикаго, а теперь… она этого не может.
Но всегда бывают вещи, которым не суждено произойти, сказала она себе. Как с мамой, которая должна была быть на церемонии выпуска… но которой не будет. Она почувствовала знакомый укол боли и тоски, и быстро смахнула слезу. Как глупо. Хелен не оплакивала смерть свой матери уже много лет. Не из-за того, что больше не переживала, а потому что проходит время, и даже самые мучительные раны заживают. Они оставляют шрамы, но заживают, и ты живешь дальше. Это всё из-за Последнего Смотра, гневно подумала она. Из-за наблюдения, вслед за многими другими выпусками, за тем, как Эдуард Саганами и вся его команда погибли, спасая находившихся под их защитой торговцев… и воспоминаний, как капитан Хелен Зилвицкая совершила то же самое.
Но это произошло годы назад, когда сама Хелен была только ребенком. И, несмотря на глубокую, никогда не исчезающую полностью тоску по маме, её жизнь продолжалась, с другими радостями и горестями. Она потеряла мать, но у неё оставалась надежная как скала любовь её отца, а теперь у неё были Берри и Ларс, и Кэтрин Монтень. Во вселенной, где на самом-то деле важны люди, которых ты любишь, этого было достаточно. Более чем достаточно, бодро подумала она.
Хелен глубоко вздохнула, встряхнула головой, и решила, что нет никакого смысла стоять здесь и пытаться вспомнить, что она забыла, потеряла, или положила не туда. Если бы она это помнила, то вообще не забыла бы - не потеряла бы и не положила бы не туда - этот предмет.
Она захлопнула крышку своего сундучка, набрала кодовую комбинацию, и включила встроенный антиграв. Сундучок плавно поднялся, паря на конце привязи. Хелен аккуратно поправила берет на голове, повернулась и навсегда покинула свою комнатку в общежитии.
***
- Хелен! Эй, Хелен!
Она оглянулась через плечо, когда знакомый голос окликнул её по имени. Невысокий, темноволосый, темноглазый гардемарин пробивался, лавируя, сквозь толпу, направляющуюся в зал ожидания Альфа-Три, словно хитро закрученный бильярдный шар. Хелен никогда не понимала, как это удаётся гардемарину Кагияме. Конечно, он был ниже её на десять сантиметров, и более щуплым. Телосложение Хелен досталось ей больше от погибшей матери, чем от тяжеловесно сложенного отца. Но она все равно оставалась значительно… крупнее Аикавы. Меньшие габариты позволяли ему протискиваться сквозь щели, которые для неё были бы неодолимым препятствием. Но было ещё кое-что. Может, всё дело в том, что он был нахальней её. "И уж конечно, - подумала Хелен, наблюдая, как он пробирается мимо или, точнее, сквозь жестикулирующую толпу штатских бизнесменов, - у него более энергичные локти, чем у меня".
Он с усмешкой резко затормозил рядом, и она покачала головой, поскольку разъяренным взглядам оскорбленных бизнесменов необъяснимым образом не удалось обратить его в крошечную кучку дымящихся угольков.
- Ручаюсь, Аикава, - сурово заявила она. - Однажды наступит день, и кто-нибудь размажет тебя по стенке.
- Не-а, - возразил он, всё ещё усмехаясь. - Я слишком милый.
- "Милый" - это то, что определенно к тебе не относится, Аикава Кагияма, - проинформировала его она.
- Конечно же, я милый. Ты просто не можешь оценить миловидность.
