Роланд Грин - Волшебный туман
Афгул убил еще двух всадников и изувечил трех коней, прежде чем туранцам удалось обойти его и превратить его спину в мишень для стрел. Но даже тогда у афгула хватило сил, прежде чем умереть, перерезать горло своему живому щиту.
В это время Конан слева от себя увидел глубокую, и узкую расселину в скале. Афгулы тоже заметили ее и повернули в ее сторону. Еще один из коней беглецов пал у склона, поднимающегося к расселине. Всадник повалился вместе с конем, и хотя конь вскоре поднялся, последовав за своими собратьями, упавший афгул больше не шевелился.
Разозлившись, Конан обругал своих спутников, туранцев и самого себя в первую очередь. Перед началом Путешествия он раздал часть драгоценностей своим людям для того, чтобы потом те смогли купить верблюдов, на которых они собирались пересечь южные пустыни, держась подальше от туранских патрулей. Теперь же с каждым погибшим афгулом число драгоценностей уменьшалось.
Того, что сейчас происходило, Конан не ожидал. Но он постоянно учился на своих ошибках, так что не в его духе было тратить время, жалуясь на собственную глупость. С другой стороны, Конан не мог поступить. Иначе, ведь если один человек будет покупать верблюдов для всего отряда, то торговцы могут заинтересоваться богатством северянина-великана. А в пустынях, там, где не было туранцев, обитало несколько племен кочевников, охочих до чужих богатств, если, конечно, не уходить совсем уж далеко на юг, к Наковальне Дьявола, или еще куда-нибудь, где многие путешественники сложили свои головы…
Киммериец заставлял свою кобылу двигаться, в то время как взгляд ёго искал скалу, которая могла бы послужить лучшим убежищем, чем расселина. Но Конан не нашел того, что искал.
— Спешиться! — приказал северянин.
Он говорил на диалекте афгулов, который понимали все воины из его банды, а кроме того, и некоторые туранцы. Преследующие их враги натянули поводья, держась в отдалении, но они отлично слышали приказы северянина.
— Спешиться! — повторил Конан и махнул рукой в сторону расселины. — Заводите туда коней и залезайте повыше. Лучники на стражу.
Кивками афгулы дали знать, что поняли план Конана. Если нельзя укрыть лошадей, то стоит использовать их как приманку. Пытаясь добраться до лошадей кочевников, туранцы или подойдут слишком близко к крутому склону, или сунутся в расселину. Если случится первое, то афгульским лучникам будет в кого пускать стрелы. Если второе, то тогда один человек сможет защитить вход в расселину от дюжины врагов.
И еще Конан знал, что именно ему суждено будет стать этим человеком. Он выпрыгнул из седла, одновременно привычным движением обнажив свой широкий меч. Сняв с седла топор с короткой рукоятью, он подтолкнул кобылу к расселине, слегка хлопнув ее по крупу. Она поспешила за остальными лошадьми.
Один или двое афгулов еще сидели в седлах, и Конан испугался, что в любой момент из их шей могут вырасти стрелы. Он уже открыл, было, рот, чтобы накричать на них, но Фарад опередил его.
Кочевник заревел, словно разъяренный лев:
— Сыны безрогих баранов и лысых овец, с коней — и полезли наверх! Мы заманим сюда туранцев и перебьем их. Они же как женщины, вскормленные блевотиной больных собак. Стоит нескольким из них помереть, как они побегут, поджав хвосты!
Конан верил в силу убеждения, но сомневался, что слов Фарада будет достаточно. Однако афгул заставил всех спешиться и отправил к расселине тех, кто медлил. Когда все афгулы скрылись, к расселине подъехал отважный туранец…
Покачнувшись, он выпал из седла и умер, прежде чем тело его коснулось земли. Вторая стрела пробила горло его коню, и тот смешал свою кровь с кровью своего всадника. Один из афгульских лучников получил неоспоримое преимущество и использовал свое более высокое положение. Его стрелы летели намного дальше. Конан увидел приближающийся строй туранцев. Но, не доезжая до скал, они остановились, словно перед ними разверзлась пропасть в несколько десятков фатомов глубиной. Никто из туранцев не хотел умирать. Никто из них не сомневался, что у афгулов достаточно стрел, чтобы прикончить их всех.
Возможно, туранцы и могли добрался до скал, не обращая внимания на дождь стрел и на потери, подобно безмозглым дикарям, какими и считал их Фарад. Но скорее всего они решили окружить скалы, где засели афгулы, и, прячась на безопасном расстоянии, выждать, пока не подойдет помощь. Конан тут же выбросил все «если» из головы, так как туранцы спешились и стали карабкаться вверх по склону. Несколько туранцев принялись стрелять, не слезая с седел, целясь в высовывавшихся из-за скал афгулов. Много стрел пролетело мимо, высекая искры из камней. Ни один из афгулов не погиб, а один из горцев стал делать оскорбительные жесты в сторону туранских лучников.
С мечом в руке Конан притаился у входа в расселину. Стрелы полетели и из рядов пеших туранцев. Несколько просвистело над ухом киммерийца. Но ни одна из них не попала в него. Неожиданно туранцы перестали стрелять, когда упали двое из их спешившихся воинов. Проклятия наполнили воздух. Конану даже показалось, что его враги вот-вот передерутся между собой.
Но через мгновение надежда на это растаяла, зато Конану удалось добраться до входа в расселину и осмотреть сгрудившихся внутри лошадей. Некоторые были измучены, все нуждались в отдыхе. Но перед тем как отправиться дальше, их еще нужно было напоить. Однако все остались живы. Конан подошел к тому месту, где собирался встретить туранцев.
* * *
Повелительница Тумана посмотрела на стоящую перед ней чашу. Происходящее могло быть или причудливым стечением обстоятельств, или влиянием враждебной магии.
Десять пленных — десять сосудов жизненной силы, так лучше теперь назвать их… Все десять отдали свою жизненную силу чаше, стоявшей перед Повелительницей…
В магии человек обладает властью над какой-то силой только тогда, когда знает ее настоящее имя. Повелительница считала, что знает название (оно и в самом деле звучало ужасно) той силы, что собралась сейчас в чаше, и думала, что может командовать ею. Какова же эта сила, Повелительница не знала, но хотела бы выяснить.
Она встала на колени, склонила голову, соединила пальцы на груди и мысленно прикоснулась к украшенному знаком амулету — крышке чаши. Та качнулась, потом поплыла по воздуху и заняла свое место на верхушке чаши. При этом не слышно было ни единого звука, даже самого тихого.
Но вот раздался хриплый вздох, какой обычно издает существо в последнее мгновение жизни — достаточно громкий звук, чтобы ему ответило эхо. Потом отблески алого сияния словно впитались в пол комнаты, как вино в песок.
Все предметы снова обрели свой естественный цвет, но мысли Повелительницы Туманов не вернулись в естественный мир. Она не могла себе этого позволить, пока ритуал не доведен до конца.
