Крис Уэйнрайт - Ветер бездны
Конечно, если бы хоть о сотой доле давних прегрешений жизнерадостного широкоплечего супруга Сиэри стало известно местным, властям, то семейству наверняка бы пришлось бежать и из этого города в поисках нового пристанища. Келемет происходил из семьи аграпурских торговцев, может быть, и не очень богатых, но имеющих твердую почву под ногами. Издревле гирканцы составляли значительную часть населения Турана, знать этого королевства. Все наиболее высокие посты при имперском дворе, должности судей, сборщиков податей и прочие хлебные места доставались обычно гирканцам. Двести-триста лет назад еще существовали законы, по которым гирканцы имели большие преимущества перед другими народами, населявшими Туран, и преступление, за которое гирканец обычно отделывался денежным штрафом, остальным легко могло стоить головы.
Правители Турана, несмотря на многочисленные дворцовые перевороты и распри, всегда были гирканцами — их поддерживали военные. Армия империи, несмотря на то, что последние несколько веков ей приходилось беспрестанно отбивать наскоки кочевников с севера и юга, была все еще сильна, а предания о ее победах в прошлых далеких битвах достигали даже необозримых степей и холодных предгорий Северных Земель, не говоря уж о южных границах.
Набеги в основном совершались на пограничные городки и селения. Разогнав вояк отдаленных гарнизонов имперской армии, обычно уступавших в численности противнику, варвары, ограбив население и уведя наиболее сильных в рабство, снова откатывались назад, растворяясь в бескрайних степях или покрытых лесами горах, — связываться с регулярными силами Турана они все еще не решались. Самарра, Аграпур и другие города в центральной части Турана жили спокойно и зажиточно, но содержание армии с каждым годом требовало все больших и больших средств, это ослабляло империю, и, следовательно, меньше внимания уделялось внутренним делам.
Уже не так, как в старые времена, были расторопны стражи порядка, не такой многочисленной и всепроникающей армия соглядатаев, гораздо легче стало откупиться деньгами даже за крупные преступления: взятки брали все, от мелкого чиновника на базаре до сатрапа, правившего где-нибудь на окраине империи. Нельзя сказать, что люди в старые времена были сплошь честными и порядочными, но все-таки такого всеобъемлющего взяточничества, какое воцарилось ныне в Туранской империи, раньше не встречалось.
Но самая большая опасность подстерегала цивилизованные государства изнутри: не только Туран, но и не менее могущественные и процветавшие когда-то Аквилония и Немедия, Аргос и Зингара на многие десятилетия и века стали ареной кровопролитных религиозных войн.
Сначала сторонников новой веры было немного, и служители монастырей, поклонявшихся Митре и другим хайборийским богам, без труда искореняли ересь удобным и широко распространенным способом — сжиганием отступников на кострах. Но шло время, и число новообращенных росло, их богопротивные идеи проникали во все слои общества. И вот уже в иных краях и некогда всесильным толкователям заветов Солнцеликого Митры приходилось укрываться, теперь для них запалялся огонь, а вопли слуг Всеблагого в свою очередь услаждали слух новых властителей человеческих душ. Чародеи и маги первыми познали мощь новой веры и первыми стали дымом жертвенных костров. Новые боги были невидимы и неслышимы, облик их ведом лишь посвященным, но все люди явствовали над собой тяжелый и давящий покров силы и могущества Незримых.
… Келемет, унаследовав состояние своего отца, приумножать его взялся совершенно иным способом. Множество лавок теснилось на узких улицах родного города, сохранившего, несмотря на трудные времена, свое былое влияние и величие. В этих лавках не только торговали, но и укрывали награбленное.
Келемет решил объединить эти два столь прибыльных промысла. Смелый, отчаянный, он искусно владел любым оружием, так что в скором времени сколоченная им шайка принялась успешно потрошить по ночам склады купцов или грабить подходящие к городу караваны. Много лет он трудился таким образом, превращаясь при дневном свете в почтенного торговца и уважаемого человека; богатство его росло.
Кроме всего прочего, Келемет был умен, хитер и жесток: в его отряде царила железная дисциплина, и любое неповиновение главарю каралось сурово — кровь ни он, ни его подельники проливать не боялись. Они не оставляли свидетелей своих набегов, и так могло продолжаться до того времени, когда пришедшая старость уже не позволила бы ему заниматься этим выгодным ремеслом, но боги рассудили по-другому.
Вожак и его люди настолько обнаглели от своей безнаказанности и, казалось, вечно сопутствующей им удачи, что задумали ограбление одного из знатнейших вельмож Аграпура, ни много ни мало — самого наместника владыки. Но кто-то из шайки проболтался, а может быть, просто предал — они напоролись на многочисленную засаду. В короткой и кровопролитной схватке погибло немало охранников владетельного аристократа, но и шайка Келемета понесла огромные потери: собственно говоря, в живых остались только он, да Рашмаджан.
В такой клоаке, как Аграпур, подыскать новых лихих ребят было несложно, и Келемет хоть на следующий день смог бы набрать себе новых подельников. Но произошло самое худшее — их узнали, и только благодаря тому, что не успели вовремя оповестить городскую стражу, в которой, кстати, у Келемета были верные люди, ему удалось спасти жизнь, вовремя бежав из Аграпура. Гирканец не только сам унес ноги, но спас свою семью, немалую толику денег; да и Рашмаджана исхитрился вытащить. Иначе торчали бы их головы на шестах привычным украшением базарной площади, пока вороны дочиста не обглодали черепа, а ветры и дожди не выбелили кости.
Вот почему Келемету пришлось покинуть свой родной город, богатый и обильный, и прозябать ныне в этом захолустье, от одного вида которого к горлу его жены подступала тошнота.
… Соня и ее брат молчали, каждый на свой лад и по-своему переживая мрачное прошлое отца. Наконец Хункар оторвал взгляд от пляшущих в очаге синеватых огоньков и повернулся к сестре. Он раскрыл рот, собираясь что-то сказать, но девочка его опередила.
— А почему этот ублюдок Удод помыкает тобой? — почти выкрикнула она. — Мужчина из нашей семьи не должен позволять, кому бы то ни было, командовать собой!
— Тебе легко говорить! — буркнул Хункар. Даже в красном свете догорающих углей было видно, как запылали его лицо и кончики ушей. — Ты многого не понимаешь, — понуро продолжал он. — Не думай, я вовсе не боюсь Удода…
— Да? — прервала его сестра. — Едва осмелился пролепетать пару слов, а так молчал, словно пень, и покорно глотал оскорбления…
