Гном, убей немца! (СИ) - Агишев Руслан
Хозяин кабинета кивнул. Услышанное, и правда, было серьезно. Тяжелые немецкие танки очень серьезные боевые машины с хорошим бронированием и мощным вооружением. И уничтожение каждой такой машины давалась советским бойцам очень и очень непросто. Поэтому озвученное заслуживало самого пристального внимания.
— 62 танка — это очень много, слишком много, — покачал головой Сталин. — Тут не 28-м бойцов нужно, а целую дивизию с усилением.
Берия то же кивнул. Недооценивать немцев просто глупо. Немецкий солдат воюет очень хорошо, что и показали первые месяцы войны. Будь все иначе, это они бы стояли у Берлина, а не они у Москвы.
— Но это не главное, товарищ Сталин, — в голосе у Берии послышалось напряжение.
— А что тогда главное? — Сталин прищурил глаза. — Что может быть важнее 62-ух уничтоженных немецких танков?
— Дело в том, как были уничтожены эти танки. В донесении в Берлин говорится о больших отверстиях в броневых плитах, в некоторых из которых может пролезть голова ребенка.
Сталин заинтересованно наклонился вперед.
— А вот тут, товарищ Сталин, показания сержанта Хропанюка, — из папки Берия извлек еще один документ, и начал его зачитывать. — Сообщает, что вел стрельбу по танкам из обычной винтовки. Причем от каждого его попадания танк загорался…
— Ты понимаешь, Лаврений, что это означает?
Нарком кивнул.
— А ты говорил, что мы потеряли след, Лаврентий. Видишь, как все обернулось. Значит, сделаем так. Шумиха про 28-м панфиловцев пусть продолжается. Стране нужны герои, нужны примеры.
Берия что-то чирканул карандашом в блокноте.
— Немедленно поднимай всех сотрудников, весь политотдел 18-ой армии Рокосовского. Поголовно опросить весь 1075-ый полк, каждого без исключения! Искать хоть какую-то связь с Донбассом, с ворошиловградским заводом № 60. Лаврентий разберись в этом деле, настоятельно тебя прошу, разберись. Или ты не понимаешь всю важность этого дела?
Сталин положил курительную трубку на стол, но сделал это с такой силой, что она хрустнула.
— Я не знаю, что это, но оно может изменить ход войны. Понимаешь, Лаврентий? Если обычная винтовка будет наносить такой же ущерб, что и артиллерийское орудие, то Красная Армия просто сметет немцев, как хлебные крошки со стола.
Глава 27
С той стороны то же не спят…
Берлин
Рейхсканцелярия
Рейхсканцелярия поражала своими размерами и монументальностью. Один только имперский орел из мрамора с размахом крыльев 7,75 метров, нависший на фасаде здания. Внутри все здесь было устроено лишь с одной целью — поразить, восхитить, заставить почувствовать величие нового Рейха и его руководства. На это «работали» и десятиметровая высота потолков в помещениях, и протяженные галереи с гигантскими окнами и проемами, и многочисленные красочные мозаики из драгоценных материалов, и бесчисленное число изображений и скульптур нацистских символов, и двухметровые здоровяки-эсэсовцы в парадной форме у всех дверей.
По галерее в направлении зала заседаний прогуливались двое мужчин. Слева, одетый в полувоенный коричневый костюм с нарукавной повязкой со яркой черно-красной свастикой, был Альберт Шпеер, рейхсминистр вооружения и военного производства. Активно жестикулируя, он что-то рассказывал своему близкому другу Густавы Круппу, советнику фюрера по экономике и главе крупнейшей оружейной корпорации Германии. Они вели спор о важном для обоих вопросе — увеличение объемов производства продукции военного назначения.
— … Дорогой Густав, бросьте вы уже свою жалобы на нехватку рабочих рук! — Шпеер дружески похлопал по плечу товарища. Их связывала не просто дружба, а очень серьезные финансовые интересы. Ведь, только благодаря Шпееру предприятия Круппа не были национализированы во имя интересов Рейха, а работали сутками, загруженные сверх меры выгодными государственными заказами. — Очень скоро вы получите столько рабочих рук, сколько вам будет нужно. С восточного фронта прибывает очень много пленных…
Заметив недовольную гримасу промышленника, рейхсминистр рассмеялся:
— Я помню, помню, Густав, что вы очень плохо отзывались о прошлой партии. Больше такого не повторится. Я лично переговорил с Гимлером, и он обещал мне, что к вам будут направляться только квалифицированные рабочие. Поэтому нет никаких причин для беспокойства о рабочей силы.
Шпеер снова похлопал по плечу товарища. Настроение у него было отличным, несмотря на вызов к фюреру.
— Лучше расскажите мне о ваше подарке на день рождение фюрера. Ходит слух, что вы готовите что-то совершенно грандиозное, а? Никто толком ничего не знает. Везде полная секретность, — он подмигнул. — Надеюсь, хотя бы мне расскажете?
Круп в ответ развел руками. Мол, какие могут быть секреты между старыми друзьями?
— Только я надеясь на твое молчание, — рейхсминистр тут же провел пальцами по рту, словно закрывал его на замок. — Скоро у меня будет готов действующий экземпляр нового тяжелого танка. Такой машины фюрер точно еще не видел и, уверен, будет в полном восторге.
— Я так понимаю, это ответ на русские танки, — понимающе кивнул Шпеер. — Это хорошо, очень хорошо, Густав. Признаться, русские КВ и Т-34 оказались для нас весьма неприятным сюрпризом.
Пересекая галерею, он как раз и успели обсудить эти новые танки, их бронирование, танковое орудие. И оказавшись и высокой двухстворчатой двери, сошлись на мнении, что новая боевая машина завоюет полное господство на поле боя.
— Хотя, дорогой Густав, учитывая темпы нашего наступления под Москвой, работа над твои подарком для фюрера явно может подождать. Думаю, что в самое ближайшее время столица большевиков падет, а их сопротивление окончательно будет сломлено. Поэтому, подумай, может быть тебе сделать колесный танк? — промышленник недоуменно вскинул голову, не поняв шутки. Рейхсминистр же со смехом стал разъяснять. — Большевики будут так быстро убегать, что нашим храбрым солдатам понадобятся не гусеничные, а колесные танки, чтобы догнать улепетывающих русских. Ха-ха-ха!
Отсмеявшись, они прошли через двери в великолепной ротонде, которую на верху на высоте почти тринадцати метров венчал стеклянный купол. От этого все помещение было залито ярким светом, причудливо игравшим на стенах из красного известняка.
— Господа! — распахнулись новые двери и на их пороге выросла рослая фигура адъютанта фюрера. Он внимательно посмотрел на них, прежде чем продолжить. — Фюрер готов принять вас!
Шпеер, хорошо знакомый с офицером, дружески кивнул ему, но в ответ неожиданно получил холодный взгляд. Рейхсминистр тут же напрягся, почувствовав нехорошее.
— Густав, в вашем концерне все в порядке? — наклонив голову в сторону товарища, тихо спросил Шпеер. — Ничего не случилось? Может какая-нибудь диверсия?
Тот покачал головой. На предприятиях, входящих в концерн семьи Круппов, дела шли не просто хорошо, а отлично. Только за последние четыре года они почти удвоили свое состояние. Военные заказы от правительства Германии оказались очень даже прибыльными.
— Говоришь, все нормально. Хм… Точно, в чем же дело?
Вот это сейчас им и предстояло выяснить. Они оба замолчали, перебирая в памяти недавние события, которые гипотетически могли бы вызвать гнев фюрера. Однако ничего особого им и в голову не приходило. Как раз, наоборот, новости были в высшей степени положительные. На восточном фронте все шло к окончательному разгрому большевиков и взятии Москвы. В Берлине уже поговаривали, что фюрер планирует провести победный парад на Красной площади в первый день нового года, что было бы очень символично. Фюрер, как известно, любит символы. Получилось бы, что в новом году Рейх окончательно низверг с политической карты мира большевистскую империю.
— Господа, прошу.
Адъютант открыл перед ними очередные двери, пропуская их в святая святых рейхсканцелярии — личный кабинет фюрера. Оказалось, здесь их уже ждали. Фюрер, как и всегда, стоял у окна, отчего свет падал на него и создавал вокруг него еле заметный сверкающий ореол. Поговаривали, что некоторые особо впечатлительные люди, оказавшись здесь, даже падали в обморок, а позже рассказывали, что видели настоящего ангела с крыльями и огненным мечом. За столом сидели люди из его ближайшего круга — рейхсфюрер СС и рейхсминистр внутренних дел Гиммлер, начальник верховного командования вооруженных сил Кейтель и личный секретарь Гитлера Борман. Причем лица у них были совсем не радостные, а, напротив, напряженные, обвиняющие.