Шимун Врочек - Рим. Книга 1. Последний Легат
Имущество.
И-мущество.
И-спортил. И-мущество.
«Всего лишь раб».
Всего лишь?! Все сдвигается. Темное. Красное. Блеск. В последний момент я сдерживаюсь, останавливаю себя. От чудовищного усилия в груди болит, комната вокруг кружится. Цейоний моргает.
— Хорошо, — говорю я хрипло. — Я хочу его видеть. Покажите мне этого человека…
* * *Два преторианца приводят убийцу. Я молча смотрю. В нем нет ничего особенного, просто варвар. Германец, длинные светлые волосы, кажется, довольно молод. Они все здесь так похожи — для нас, римлян, что кажутся братьями-близнецами.
Молоденькая рабыня, это ее я видел с кувшином. Сейчас она стоит и нервно комкает передник.
— Кажется, он был чуточку повыше, — говорит служанка неуверенно. — Я… я не знаю…
— Посмотри еще, — предлагает Цейоний. — Ну же, не бойся. Этот варвар ничего тебе не сделает. Это он, тот, кого ты видела?
Рабыня смотрит и неуверенно кивает.
— Отлично. — Цейоний улыбается, физиономия совершенно мерзкая. — Умничка.
Не знаю, почему он меня так бесит.
Варвар угрюмо молчит. У него разбито лицо, и он постоянно облизывает распухшую нижнюю губу.
— Кто она? — спрашиваю я.
— Климентина, она работает на кухне, — поясняет Цейоний. — Она говорит, вы должны ее знать.
Я пытаюсь сосредоточиться. Ах да! Кажется, я ее знаю.
— Привет, Климентина, — говорю я. — Как поживаешь?
Рабыня нервно сжимает руки. Явная неуместность вопроса пугает и ее, и меня.
— Хорошо, можешь идти, — говорит Цейоний.
Рабыня кивает и убегает. Мы остаемся — я, Цейоний, два преторианца и пойманный варвар. Убийца Тарквиния. Варвар снова облизывает разбитую губу. Скоро у него лицо станет совсем черным.
— Где вы его поймали? — спрашивает Цейоний, причем, видимо, специально для меня.
— В переулке за домом. Пытался убежать, даже нож достал. Он ранил Квинта, — говорит преторианец. Глаза у него сверкают. — У-у, сволочь!
Воин замахивается дубинкой.
— Отставить! — кричит Цейоний так резко, что я вздрагиваю.
Проклятье, зачем же так орать. Преторианец в последний момент останавливает руку. Молча смотрит на префекта, скулы напряжены. Дубинка стиснута в руке. Преторианец сплевывает и выходит.
Ноги германца, босые и синие, скованы колодками.
— Мы будем его судить, — говорит Цейоний с явным удовольствием. — По римским законам.
Германец с трудом поднимает голову, я встречаюсь с ним взглядом. У варвара — заплывшие от ударов светлые глаза, почти уже щели. По его виску стекает струйка крови — черной.
Глава 12
Римский суд
В судебных покоях царит полутьма. Горят огни. Я смотрю на стоящего передо мной человека.
Белая тога, круглощекое лицо. Толстый. Я не могу оторвать взгляда от пухлой руки, унизанной кольцами. На одном из пальцев — кольцо из золота, знак римского всадника. Это самая скромная вещь из тех, что он носит. Вокруг этой золотой полоски — камни: сапфиры, жемчуг, коралл, изумруды и рубины. Томный блеск драгоценных камней. Все пальцы унизаны…
Это судья.
— Ликий Пизон, — представляется он. Со значением в голосе. Можно подумать, я всю жизнь мечтал с ним познакомиться. — Пропретор поручил мне рассудить это дело. Благородный и милостивый Квинтилий Вар настаивает, чтобы решение было вынесено как можно быстрее. В кратчайшее время.
— А справедливость? — спрашиваю я с иронией. Сегодня у меня отвратительное настроение. Ну, у меня есть причины…
Ликий Пизон улыбается. Благостно и фальшиво.
— А справедливость — не помешает.
Чиновники, думаю я. Они могут любого заставить плакать от бессилия.
* * *В городской базилике собирается суд. Одетые в тоги квириты собираются разыграть чисто римское представление. Правда, зрителей маловато. Ну, это как раз понятно. Кому интересно убийство старого раба?
По римскому праву раб — рес, «вещь». За убийство раба положено возместить хозяину «вещи» убыток. Всего лишь.
А вот ранение преторианца — это уже интереснее. Это пахнет распятием.
Рассаживаемся. Чадят факелы. Горят сальные свечи и масляные светильники на высоких бронзовых канделябрах. Но света все равно мало. В Германии сегодня опять пасмурное небо, собираются тучи — поэтому световой колодец в потолке, в сущности, бесполезен.
Красноватый неровный свет лежит на всем. Дело не особо сложное — убит раб. Всего лишь. Сломалась вещь.
— Сочувствую, легат, — негромко говорит Тит Волтумий.
— Спасибо, что пришли, Тит, — пожимаем руки.
Он садится неподалеку. Мест хватает с избытком.
В зале негромкий гул голосов. Я оглядываю сидящих, встречаюсь взглядом с легатом Девятнадцатого Нумонием Валой, он кивает. Я киваю в ответ. Нумоний мне нравится. Я слышал про него много хорошего — человек необыкновенной храбрости и честности, он сражался в нескольких военных кампаниях и везде был отличен наградами. Кажется, у него два дубовых венка за спасение товарища в бою… Неплохо.
Когда все занимают свои места, судья дает знак. Распорядитель объявляет:
— Достопочтенный Ликий Пизон будет судьей и вынесет решение по делу об убийстве раба, принадлежащего легату Семнадцатого легиона Гаю Деметрию Целесту. Убийца — некий Хирем, свободный человек из племени фризов. Просим богов даровать нам ясность разума и помочь вынести решение согласно божественной справедливости… Введите варвара!
Поднимается шум, тут же стихает. Мы слышим неровные шаги. Легионеры приводят германца, оставляют его в центре зала. У варвара на шее и на ногах — деревянные колодки. Лицо черно-желтое от побоев. Жалости к нему я не испытываю. Спасибо, нет.
Распорядитель продолжает:
— К вышеназванному германцу Хирему была применена пытка, полученные показания будут вам сейчас оглашены.
Присутствующие оживляются. Национальное римское развлечение — суд — началось. Даже театр и выступления мимов нас так не увлекают. Потому что театр с его песнями, хором, трагическими случайностями и длинными монологами — это одно, мимы с их простонародными ужимками и непристойными шутками — другое, а суд — это все вместе. К тому же здесь, как в цирке, можно делать ставки и болеть за своего кандидата.
Я замечаю в зале еще несколько лиц — я видел этих граждан на играх в свою честь. Теперь вижу на суде. Тоже, видимо, в мою честь.
«А он тут откуда взялся?» — думаю я. Гортензий Мамурра, легат Девятнадцатого, — с лицом таким, словно ему пришлось съесть ложку пшеничной каши и он теперь не знает, что с этим делать. Все-таки еда простонародья тяжела для аристократического желудка.
