Александр Бушков - Высокое искусство бегства
— Учту, — сказала Мара. — Ну-ка, руку убери!
— Да я так… — буркнул Шедарис, но руку убрал с рукоятки пистолета.
— Что вы там? — вскинулся Сварог.
— Есть такое поверье, — старуха безмятежно скрестила руки на груди. — Мол, если убить колдунью, предсказанное и не сбудется. Только это опять-таки — смотря чем убивать, когда как… Спасибо, деточка.
— Не за что, — сказала Мара. — Я не из доброты душевной. Просто отчего-то чувствую, что ничего у него не вышло бы.
— Это точно, — многозначительно кивнула старуха.
Шедарис уставился в пол, бормоча:
— Да болтают, понимаете ли…
— Капрал! — грозно сказал Сварог. — Я тебя, мать твою…
— Скажи деточке спасибо, что остался жив, — без всякой злобы сказала капралу старуха. — Не сердитесь на него, граф, дело житейское. Научится когда-нибудь прежде думать, а уж потом хвататься за оружие… Между прочим, светает.
— Нет, у меня ты генералом точно не станешь, — пообещал Шедарису Сварог и встал. — Собирайтесь.
Все словно только и ждали этой команды. Первой подхватилась тетка Чари. Леверлин галантно подал руку Делии. Паколет чуть замешкался, словно хотел еще что-то спросить у старухи, но Мара аккуратно подтолкнула его в спину, как усердный сержант — новобранца.
Когда все направились к двери, Сварог обернулся к старухе:
— Вам, может, деньги нужны?
— Вы ж мне уже дали, — усмехнулась старуха. — Прощайте, граф. Я, право слово, хотела как лучше. Всегда полезно предупредить, хоть предостережение и видится туманным… Как смогла. А там, впереди, вас и в самом деле ждали.
«Когда ж это я давал ей деньги?» — подумал Сварог. И понял вдруг.
— Готов спорить, если мы вдруг вернемся, дома уже не найдем на этом месте? — спросил он, стараясь говорить спокойно, хотя спокойствием и не пахло. На лбу выступили капельки пота. В висках стучало.
Старуха медленно кивнула. Глаза у нее были зеленые. Цвета весенней яркой листвы. Сварог ощутил не страх, а легкое стеснение, не представляя, что еще сказать и как держаться. Он торопливо поклонился, вышел и в два прыжка сбежал по ступенькам, услышав настигший его, словно бы ставший бесплотным и удивительно напоминавший шум крон под ветерком молодой девичий голос:
— Не все, что в лесу, нравится лесу…
И окружающий хижину лес согласно закивал ветвями, словно накатился и ушел прочь внезапный порыв ветра.
Кони уже были выведены из конюшни. С копыт сняли тряпки — чтоб не помешали, окажись Арталетта проворней, чем ожидается.
Он прыгнул в седло, крутнул плеткой в воздухе, давая сигнал выезжать со двора. Небо из неуловимо-серого становилось неуловимо-синим, мир словно рождался заново, стоял тот волшебный миг рассвета, когда нет ни мрака, ни света, ни ночи, ни дня, но любоваться этой красотой было некогда. Еще и оттого, что непонятное обычным людям и неописуемое обычными словами неудобство в спине, ощущение тяжелого взгляда в затылок прямо-таки вопило: Арталетта уже в седле…
Подметив, что Шедарис с помощью довольно неуклюжих маневров остался в арьергарде, а рядом с ним держится Бони, Сварог бросил Маре повод своего заводного коня, подскакал к обоим заговорщикам и сказал:
— Значит, улучить момент, вернуться тихонько… А?
— Так ведь не нами придумано, что если прикончить такую вот вещунью… — мрачно сказал капрал. И не успел увернуться от низко склонившейся ветки. А звук этой пощечины в рассветной тишине показался неожиданно громким.
Бони решительно кивнул:
— Меня старики учили, как делать…
— Соколик ты мой, а про Лесную Деву тебе твои старики ничего не говорили? — спросил Сварог. — Ну-ка, рысью марш, герои!
Очевидно, его бравые подчиненные только после этих слов что-то поняли. У обоих на лицах появилось глуповато-виноватое выражение. Шедарис оторопело потер щеку, покрасневшую после приветствия веткой, открыл рот что-то сказать, но ничего не сказал и пришпорил коня.
Вскоре впереди открылась большая ложбина. По ее дну струился быстрый ручей, а подъем и спуск оказались довольно крутыми, коням поневоле пришлось перейти на шаг. Сам Сварог именно здесь и устроил бы засаду. Стороной не объедешь — чащоба. Он пропустил всех вперед, огляделся. Никто, конечно, не увидел того, что открылось ему — а он видел словно бы черные клочья дыма, все еще реявшие меж желтыми стволами сосен на фоне росной паутины, над изящными листьями папоротника. Здесь их поджидало Зло, ушедшее с рассветом.
Не следовало терять времени, однако он все же спрыгнул с коня, сделал несколько кругов, пригибаясь к самой земле, словно пес, ищущий след. И в одном месте, где не росла трава, отыскал-таки на влажной песчаной почве смазанный четырехпалый след, напоминавший птичий, только огромный. И сразу вспомнил Ямурлак, мертвого верхового ящера с нелепо задранной четырехпалой лапой — похожа… Открытие оказалось бесполезным — все равно никто, даже Гаудин и домовой Карах, не знали, что это за твари, откуда берутся, зачем приходят и куда уходят потом…
Стоя рядом с камнем, он напряг слух. Сквозь ставший оглушительным птичий гомон где-то далеко, на пределе восприятия, пробивался глухой ритмичный перестук копыт — кони шли полным карьером. Выходит, далеко не всякому рассвет — помеха. Впрочем, и мы не лыком шиты. Губы Сварога превратились в тонкую бескровную ниточку. В глазах не осталось ничего, кроме холодной ненависти, именно холодной, питаемой рассудком, а не чувствами.
Он вскочил в седло. Достал кожаный мешочек и покопался в нем двумя пальцами. Наследство бабки-гусятницы оказалось не столь уж и большим — колдуны передают свои знания всерьез только лежа при смерти, а если сложится иначе, тебе достанется пара подручных мелочей… Очень полезных, правда, в дороге. Там лежал маленький клубок желтых ниток, две красные ленты, одна синяя, большой моток бечевки и грубо вырезанный из черного камлота силуэт — так рисуют дети, то ли собака, то ли волк, ясно лишь, что это не корова и не крокодил. К камлоту был плотно приметан белыми нитками волчий зуб. На ощупь камлот был чуть тепловатым. Словно под каменной оболочкой теплилась искорка жизни.
Ленты не годились — Сварог не нашел бы в душе сил ни поджечь этот лес, ни затопить его водой. Он взял за хвост волка, швырнул через правое плечо левой рукой. Что бы там ни завладело Арталеттой и ее людьми, под ними самые обычные кони, все прекрасно получится…
Он негромко произнес, как учила старуха:
— Дует ветер от Камня Блуйгне, от Крепости Королей, несет ветер жизнь неживому, острые зубья к зубу, пламя глаз и шерсть черного цвета, цвета смерти и печали, чтоб сверкнули клыки, как семью семь печалей, и вонзились, как тридцать три тоски, чтобы сверкнули глаза, как семью семь невзгод…
