Артём Рыбаков - Ликвидаторы времени
Потом пришла мысль, что если ребята живы, то одного они меня не бросят, а, учитывая, что за то время, пока мы эсэсовцев уничтожали, Бродяга скорешился с местным подпольем — шансы на моё освобождение резко возрастали.
Затем, в соответствии с народной мудростью, я решил поспать и разбираться с проблемами при свете дня.
***
Когда Александру доложили, что во время банальной разведки в деревне группа напоролась на засаду, первой мыслью было: «Ну вот, допрыгались!». Но вторая часть сообщения порадовала его ещё меньше. Зельц, захлёбываясь, верещал в наушнике что-то про то, что «товарищ старший лейтенант пропал», «немцы — везде» и прочую паническую мутотень. Пришлось рявкнуть, с обильным использованием «второго командного», после чего поток информации несколько упорядочился:
— Товарищ майор, Арт в деревню с одним из «партийных» пошёл. Без оружия и рации. А тут полицаи навалились. Мы на выручку пошли, а из леса мотопатруль — два грузовика с фрицами. А нас всего трое…
— Так, понятно. Что сейчас творится?
— В деревне стрельба началась. Наших, наверное, ловили. Потом несколько взрывов было…
— Несколько — это сколько?
— Три.
— Так и отвечай в следующий раз! — точное количество взрывов было, конечно, не важно, но воспитывать Зельца надо. Пусть парень мысли в порядок приведёт, а то, как в бессмертной кинокомедии: «Всё пропало шеф! Всё пропало!»
— Слушаюсь! — голос Дымова стал уверенней.
— И про код не забывай!
— Так точно! Гады сейчас в… кусты пошли. Цепью. Несколько минут назад погрузили тушки на колёса и спешно умчались.
— «Двухсотые» или «трёхсотые»?
— Я не очень разглядел, но и те и те были, вроде…
— Давай ориентир, мы скоро подтянемся. И наблюдение продолжай! Отбой.
— Понял. Отбой.
«Судя по наличию «тушек», Антона тепленьким взять не удалось… Что уже хорошо! А если обратить внимание на то, что немчура за прочёсывание принялась, то — совсем хорошо! Значит, Тохе удалось в лес ускакать. Будем его сами искать», — и, высунувшись из штабной палатки, Александр громко скомандовал:
— Отряд, в ружьё!
***
На этот раз побудку мне устроил один из соседей, запнувшийся о мои ноги. Открыв глаза, я с трудом (хотя и легче, чем это получалось ночью) сел. Народу под навесом существенно прибавилось, и большинство в настоящий момент куда-то торопилось. «Неужто завтрак?» Поднявшись на ноги, я заковылял вслед за всеми. Рядом два бойца несли на плечах третьего, ноги которого были замотаны грязным бинтом.
— Куда идём, товарищи? — спросил я их.
Один бросил на меня косой взгляд, но ничего не ответил, а вот губы второго зашевелились.
— Я ничего не слышу! — и я показал на своё ухо.
Троица затормозила, и ответивший мне медленно, так, чтобы я понял по губам, сказал:
— Поверка.
«Удачно, что меня разбудили, — пришла мысль, — Кто его знает, какие тут порядки? Может за невыход на построение сразу расстреливают?»
Солнце было ещё невысоко и тени от караульных вышек перекрывали центральную «площадь» лагеря.
«Так, что тут у нас?» — подумал я, оглядываясь.
Лагерь представлял собой неправильный четырёхугольник, размером, примерно, сто на двести метров, обнесённый высоким проволочным забором, метрах в пятнадцати от которого шёл другой — низкий. По углам и у единственных ворот стояли вышки. И на каждой, что характерно, — прожектор. «А между заборами часовые должны ходить, к бабке не ходи!» — догадался я. Кроме длинного навеса, под которым я провёл ночь, огромной деревянной бочки в одном из углов огороженного пространства и пары домиков, скорее даже, будок у ворот на территории лагеря ничего больше не было. И тут же, будто в подтверждение, из-за небольшой будки вышел немецкий солдат и пошёл вдоль колючки.
«Судя по количеству народа, — а на первый взгляд, на «площади» стояло около тысячи человек, — и отсутствию построек, это — не настоящий лагерь, а скорее, какой-нибудь сборный пункт или накопитель» — сообразил я.
Стоящие вокруг меня люди зашевелились, сбиваясь теснее. Вдруг, мне показалось, что я слышу какой-то звук. Многие же мои соседи морщась, начали затыкать руками уши.
Завертев головой, я заметил на одной из вышек, что стояла метрах в пятидесяти от меня, здоровенную сирену, рукоять которой увлечённо крутил щуплый немец с погонами унтер-офицера.
Спустя некоторое время немец прекратил свои телодвижения, и соседи перестали морщиться. Одна створка ворот открылась, и вся толпа качнулась по направлению к ним.
— Что? Что такое? — как мог громко, спросил я.
Стоящий рядом здоровяк в изодранной кожаной куртке развернул меня к себе лицом, и я прочитал по губам: «Не ори! Еду дают!».
Кивнув в ответ, я стал ждать.
Спустя пару минут немцы командами, а больше грозным видом двух пулемётов, размещённых сразу за воротами, навели относительный порядок, и пленные, вытянувшись в колонну, по одному стали подходить за пайкой. Когда стоявший передо мной здоровяк-танкист вышел вперёд, я увидел, чем нас угощают. В проеме ворот стояла двуколка (однако лошадей я нигде на заметил), в которой виднелась кучка каких-то корнеплодов. Мой сосед как раз дошагал до тележки и человек в нашей форме, но с белой повязкой на рукаве протянул ему два овоща. «Негусто, однако!» — думал я, выходя из строя.
Два склизких овоща, которые мне сунул Капо, оказались брюквой. Сырой и чуть подгнившей. Это я выяснил, вернувшись под навес. Да, дилемма: остаться голодным или мучатся животом, съев этот «завтрак»! Пока я, сидя по-турецки, размышлял об этом, окружающие меня люди торопливо поглощали «лакомство». Я же, по здравому размышлению решил, что смогу немного продержаться, что называется, на «подкожном жире» и собрался поделиться одной брюквиной с тем танкистом, а вторую отдать кому-нибудь из доходяг, что не смогли выйти на завтрак.
Бамс! — от сильного подзатыльника голова моя чуть не взорвалась! Я завалился на бок, а овощи покатились по земле. Пару мгновений перед глазами плясали звёздочки, но, что удивительно, я начал слышать!
— … ресторан! Сидит, мля, выбирает! — и кто-то пнул меня сапогом под рёбра.
«Вот тебе и равенство угнетённых!» — подумал я, переваливаясь на другой бок. Надо мной стояли двое молодых, до «четвертака», парней, одетых в относительно чистую советскую форму.
— Да ладно тебе, Колян, распинаться-то. Он же глухой, как пень… — интересно, что я ясно расслышал всё сказанное. Ох, не зря доктора говорят: «Голова — дело тёмное».
— Эй, чего к парню пристали! — раздался возмущённый голос у меня за спиной.
