Андрей Акулов - Панголин. Запретная книга(СИ)
Вытянутый вперед меч уперся в преграду – странную массивную дверь с колесом посередине. Панголин толкнул плечом – металлическая громадина не сдвинулась с места, потянул на себя – не сразу, но дверь поддалась и проиграла скрипящую мелодию старых петель. Немного приоткрывшись, она во что-то уперлась. Грэм нащупал мешающие камни и стал отбрасывать назад.
Тусклый свет, едва дающий видимость на расстояние вытянутой руки погас, но через секунду стал разгораться вновь и на этот раз не матово белый, а желто оранжевый – в туннель вошли солдаты. Панголин откатил последний булыжник в сторону, когда по стенам поползли тени и отблески пламени. В проходе появился минотавр: над рогатой головой – огонь вылизывал потолок, в руках – щит и короткий меч!
Грэм изо всех сил дернул дверь на себя – она взвизгнула и поддалась. Муталюд взревел и прыгнул вперед! Несколько шагов и он раздавит, сметет любого, словно валун, катящийся с горы! Панголин выхватил меч и обрушил град ударов на ближайшую подпорку, рубя веревки и ветки. Посыпался песок, камни – пыль заполнила коридор. Рогатый воин остановился. Деревянная конструкция напряглась и просела – захрустели, затрещали бревна в основании. Грэм пнул ногой подпорку и юркнул за дверь. Следом раздался треск и грохот. Дверь закрылась сама, придавленная завалом, выпустив только облако пыли в кромешную тьму комнаты.
Ловушка захлопнулась!
За дверью доносились неясные, приглушенные крики, но вскоре и они стихли. Наступила могильная тишина – ничто не пробивалось сквозь вязкую смолистую черноту. И не было ни единого источника света.
Панголин перекрестился. Обвел себя защитным кругом, сложенными крестом пальцами. Перекрестил комнату во всех направлениях и стал на колени на пыльный пол:
- Господь Миронос всемогущий, избави от обольщения богомерзкого сатаны, избави от всех его козней. И укрой всех Божьих людей от коварных сетей его в сокровенном источнике Твоего спасения. И не дай нам, Господи, убояться страха дьявольского больше страха Божия и отступить от Тебя и от святой Церкви Твоей. Но дай нам, Господи, пострадать и умереть за Имя Твое Святое, но не отречься от Тебя и не принять печати проклятия антихриста и не поклониться ему. Пощади нас, Господи, в день Страшного Суда Твоего!
Грэм осторожно поднялся. Руки нашарили гладкие стены по обе стороны – коридор! Медленно пошел вперед, ощупывая дорогу ногой и мечом. Через несколько напряженных шагов вновь уперся в дверь – тоже металлическую, но не такую массивную – она легко поддалась. За ней оказалось просторное помещение, о чем тотчас доложило, заждавшееся посетителей эхо. Оно изголодалось по звукам и резко и четко повторяло любой шорох. Комната, хоть и не встречала уличной свежестью и прохладой, все же не была такой душной и начисто утратившей признаки кислорода, как коридор.
Сделав несколько осторожных шагов, Грэм наткнулся на какой-то металлический предмет – эхо тотчас разнесло неприятный скрежет – четыре круглых прута, торчащих из плоского основания. Мгновенно странный предмет превратился в стул на четырех изогнутых ножках и гладким, отполированным сиденьем из неизвестного материала. Сделав еще шаг, панголин наступил на что мягкое. Предмет напоминал тряпку. Это и оказался кусок сухой истлевшей ткани – хорошая находка! Грэм присел на колени и достал из поясной сумки кремень. Высушенная ветошь мгновенно занялась синеватым пламенем, озаряя мутным светом диковинное помещение.
В стенах, под стеклянными дверьми висела вряд одежда – вполне простая на вид, в которой можно было увидеть любого мастерового или горожанина и совсем непонятное облачение, с многочисленными карманами и металлическими вставками, веревками и жгутами, увенчанное стеклянными пузырями. Чуть дальше, за таким же стеклом, на полках стояли различные коробки – большей частью квадратные – и густо усеянные черточками, рычажками, стеклышками и выпуклыми разноцветными кружками. Все ящики были густо исписаны цифрами и буквами. К великому удивлению, цифры и буквы оказались знакомыми, но слова в большинстве были неизвестными. Почти из каждого прибора торчал длинный изогнутый прут.
Грэм намотал горящую тряпку на острие меча, поднял еще кусок бесформенной ветоши у стены и пошел к следующей двери. За ней оказалось широкое помещение с тремя проходами. Светлые стены украшали большие картины в массивных рамах. Рядом с ними беспорядочно занимали свободное место небольшие портреты в худеньких рамочках. Несмотря на пыльную вуаль, скрывающую и те и другие, сразу было заметно различие в качестве их исполнения. Тяжелые картины не блистали богатством красок: скудный, размытый фон, однообразие цвета, на некоторых слегка гротескные, усталые лица, зачем-то обведенные кругом. Несомненно, они сильно превосходили росписи стен храма, но в сравнении с теснившимися по периметру небольшими портретами они казались детскими рисунками. С маленьких рамок глядели живые глаза на счастливых, улыбающихся лицах. Четкость, огромное количество мелких деталей и острота линий поражала. Эти вырванные из реальной жизни фрагменты сиротливо раскинулись по сторонам громоздких мазаных пейзажей и грустных портретов.
У противоположной стены стояли истлевшие, провалившиеся кресла, рядом с которыми ютился невысокий, прекрасно сохранившийся стол со стеклянной крышкой. Его металлические ножки тускло поблескивали в свете факела, демонстрируя отсутствие ржавчины и другого воздействия времени. Если б только не густой слой пыли, ровным покрывалом, застилающий его поверхность, то можно было подумать, что его только что принесли.
Грэм подошел к столу. В самом центре возвышался небольшой прямоугольник. Сквозь слой пыли проступали ровные буквы, старательно выведенные чьей-то рукой. Он смел ладонью серый налет и прочитал: «Моя жизнь». Аккуратно поднял и, сдув остатки пыли, открыл первую страницу:
«20. 09. 2022
Ну, вот и начал. Не люблю писать. Всегда думал, что писать дневник – признак слабости и страх одиночества. Сейчас я слаб и как никогда одинок.
Когда-нибудь, я прочту эти первые строчки и усмехнусь. Ведь все наладится. Все будет как раньше.
Где же мама и отец? Прошла неделя после бомбежки, а они так и не связались со мной. Я понимаю, что у них много работы. Может, тут радиопередатчик неисправен?
Дни провожу в рубке, за мониторами. Телик молчит со второго дня. Может, действительно что-то с оборудованием? На поверхности ад – датчики радиации зашкаливают. Боюсь открывать дверь. Несомненно, родители живы и заняты работой.