Сергей Волков - Чингисхан. Книга 2. Чужие земли
— Че везли-то? — интересуется Витек.
— Обувь какую-то — кроссовки там, тапочки. Холодно было. Самолет грузовой, кресел нет, стюардессы не ходят.
— О, кстати, о стюардессах, — оживляется Витек. — Айда-ка щас вызовем!
— Кого? Стюардесс?
— Да хоть бы и стюардесс! Они кем угодно нарядятся — хохочет Витек. — Хочешь, стюардессами, хочешь, монашками…
— Да нет, неохота, — качаю я головой.
— О-па, — он изображает живейшее сожаление, отчего его пухлое лицо сминается, как подушка. — Полшестого? Доканала тебя заграница, а?
— Не, все нормуль. Просто я с Надей встретился… — я не развиваю тему.
— С Надей? С той самой? Она ж за Бики выскочила. В Лондоне живет, — демонстрирует завидную осведомленность Витек.
— Развелись они. Летом. Здесь она, в Казани, — выдаю я и тут же жалею о сказанном.
— Та-ак! — улыбка сползает с лица моего приятеля. — А вот это уже интересно.
— Чего тебе интересно?
— Мне Бики денег должен.
— Тебе?
— Ну, бизнес у нас был, по нефтянке, — кривится Витек. — Я вложился, а он, гнида, соскочил. Бабки зависли.
— И что? Надя тут с какого бока? — мне очень не нравится этот разговор.
— Теперь, наверное, ни с какого, — вздыхает Витек. — Это чмо за старую бабу рубиться не станет. Ладно, Артамон, не напрягайся, все путем. Не хочешь девочек — не надо. Айда-ка в парную, погреем кости. А потом — бассейн. Ништяк?
— Ништяк, — с облегчением киваю я.
Плаваем в бассейне. Витек, похохатывая, рассказывает историю про щенков бультерьеров. Псарня у него образцовая, вот только разводит он каких-то уродцев — толстые, бочкообразные псы с вытянутыми мордами и маленькими злыми глазками больше похожи на свиней-мутантов, чем на собак. Когда я сказал ему об этом, он натурально обиделся.
— Ты че! Это ж були, чемпионы породы.
И вот теперь Витек делится со мной, как ему удалось поставить на место какого-то самарского авторитета. Тот возомнил себя таким же крутым, как Витек, и тоже решил завести бультерьеров.
— Ну, я реально намекал ему — уймись, братан! Не, какой там. Тянет одеяло на себя, лошара. Ну, тогда я и делаю финт ушами. Нахожу парнишку одного, типа собачника, перетираю с ним. Он выходит на того самарского чудилу, предлагает ему щенков буля от золотых медалистов международных выставок. Типа, это из питомника самого Галимого! Мол, сучка померла при родах, а щенки остались. Самарский и клюнул. Купил пять штук, по три косаря грина за хвост. Ты щенков бультерьера видал когда-нибудь?
— Я и взрослых-то у тебя первый раз увидел.
— А-а, — с разочарованием тянет Витек, ныряет, поднимая тучу брызг. Вынырнув, он долго отплевывается, потом продолжает. — Короче, поросята, пока у них пятаки не появились, и щенки буля похожи, сечешь? В общем, загнал я этому самарскому барбосу пять чушек, ха-ха! Он их месяц выкармливал, чуть ли не сам с соской по ночам вставал. Выкормил — а они ему: «Папа, хрю-хрю!». Он на беду сел, забухал. А поросят велел зажарить и мне отправил.
— И что?
— Ниче, вкусные были чушки, — Витек бьет рукой по воде.
— А зачем все это было надо?
Он перестает смеяться.
— Теперь все серьезные люди знают, что этого оленя вокруг пальца обвести можно. И дел с ним никто не имеет с тех пор. Понял?
— Сурово!
— А ты думал! — и Витек с фырканьем уходит под воду.
Без одежды он здорово напоминает бегемота. А бегемоты в Африке считаются самыми опасными животными…
После бассейна мы опять беремся за виски. Разговор плавно перетекает на тему «А помнишь?». Мы спорим, смеемся, перекрикиваем друг друга. В дверь заглядывает обеспокоенный Теплый.
— Все пучком! — машет на него Витек и тут же спохватывается: — Вискаря еще принеси.
Шашлык съеден. Вторая бутылка виски опустела наполовину. Мне хорошо. Витек пыхтит кальяном, блажено улыбаясь. Но за этой улыбкой я вижу что-то темное, злое. Чувствую — этот вечер встречи старых друзей закончится на серьезной ноте. Витек, ставший бандитским авторитетом Галимым, не показался мне сентиментальным, впечатлительным или просто расслабленным человеком. Те немногие искренние проявления чувств, что случились у него за все время нашего общения, были скорее случайностью. В остальном же Витек полностью контролирует ситуацию. И ведет все к некой лишь ему одному известной цели.
— Артамон, — выпустив изо рта мундштук, лениво говорит он, — ты на войне людей убивал…
Это звучит не как вопрос. Скорее как утверждение. Констатация факта. Закидываю в рот дольку апельсина, неопределенно дергаю плечом — мол, сам же понимаешь, на то она и война.
— Тебе работа нужна, — снова с непонятной интонацией произносит Витек.
— Ну…
— Есть дело.
И он затягивается, прикрыв глаза. Я усмехаюсь. Чутье не подвело. Что за дело — и так понятно. Не зря он жаловался, что у него нет хорошо подготовленных бойцов.
— Какое дело?
Он проводит большим пальцем по шее. В детстве таким жестом мы показывали, что наелись — мол, во как налопались, до отвалу. Понятно, что сейчас Витек вкладывает в это движение совсем другой смысл.
— Нет, Витек. Моя война давно закончилась.
— Ну-у, ты не спеши, — он открывает глаза, садится, поправляет сползшую с волосатого живота простыню. — Тут дело серьезное. И бабки серьезные. Три тонны бакинских.
— Я не понимаю.
— Три тысячи долларов. В рубли сам переведешь?
— А как? — этот вопрос вырывается у меня непроизвольно.
Витек смеется, берет салфетку, достает с полки над спинкой дивана золотой карандашик, начинает писать:
— Курс сейчас — три тысячи сорок за доллар. Умножаем на три тысячи… Получаем… Девять миллионов сто двадцать тысяч деревянных.
Я сглатываю. ДЕВЯТЬ МИЛЛИОНОВ! С ума можно сойти. Мне таких денег не заработать и за несколько лет. И тут же мне становится стыдно. К чему весь этот пафос, слова о давно закончившейся войне, если все дело лишь в сумме? Да даже за миллион этих проклятых долларов, баксов, гринов или как их там еще называют, я не пойду на убийство! Хватит, настрелялся!
И вдруг ощущаю, как леденеет на груди фигурка коня. Холод расползается по всему телу, я трезвею.
«Не торопись, — возникает в голове еле различимый шепот. — Отказаться ты всегда успеешь…»
Успею? Но ведь если я сейчас хотя бы кивну, дам Витьку понять, что заинтересовался его предложением, обратной дороги уже не будет. Получается, что конь толкает меня на преступление, на убийство, потому что так надо… Кому? Мне? Или тому, кто послал коня через века?
«Соглашайся, — шепчет внутренний голос. — Это решение всех проблем».
