Сергей Волков - Чингисхан-2. Чужие земли
– Нафига? – я улыбаюсь, а внутри все обмирает. – Ты ж все равно не поймешь.
– Эт-точно! – Витек тянется к бутылке. – Давай махнем за Индию.
Чокаемся, пьем. Виски напоминает хорошо очищенный самогон с привкусом дубового веника. Чувствую – начинаю плыть. Достаю из пачки «Парламента» сигарету, но не прикуриваю. Если я сейчас буду курить – совсем окосею.
Берусь за шампур с шашлыком. Надо закусывать. Я чувствую, что наши с Витьком посиделки просто так не закончатся. Стало быть, надо держаться, быть в форме.
Финал моей выдуманной одиссеи проговариваю на скорости: мол, когда СССР распался, и открыли границы, познакомился с нашими летчиками, и они согласились добросить до Перми на чартерном рейсе вместе с грузом.
– Че везли-то? – интересуется Витек.
– Обувь какую-то – кроссовки там, тапочки. Холодно было. Самолет грузовой, кресел нет, стюардессы не ходят.
– О, кстати, о стюардессах, – оживляется Витек. – Айда-ка щас вызовем!
– Кого? Стюардесс?
– Да хоть бы и стюардесс! Они кем угодно нарядятся – хохочет Витек. – Хочешь, стюардессами, хочешь, монашками...
– Да нет, неохота, – качаю я головой.
– О-па, – он изображает живейшее сожаление, отчего его пухлое лицо сминается, как подушка. – Полшестого? Доканала тебя заграница, а?
– Не, все нормуль. Просто я с Надей встретился… – я не развиваю тему.
– С Надей? С той самой? Она ж за Бики выскочила. В Лондоне живет, – демонстрирует завидную осведомленность Витек.
– Развелись они. Летом. Здесь она, в Казани, – выдаю я и тут же жалею о сказанном.
– Та-ак! – улыбка сползает с лица моего приятеля. – А вот это уже интересно.
– Чего тебе интересно?
– Мне Бики денег должен.
– Тебе?
– Ну, бизнес у нас был, по нефтянке, – кривится Витек. – Я вложился, а он, гнида, соскочил. Бабки зависли.
– И что? Надя тут с какого бока? – мне очень не нравится этот разговор.
– Теперь, наверное, ни с какого, – вздыхает Витек. – Это чмо за старую бабу рубиться не станет. Ладно, Артамон, не напрягайся, все путем. Не хочешь девочек – не надо. Айда-ка в парную, погреем кости. А потом – бассейн. Ништяк?
– Ништяк, – с облегчением киваю я.
Плаваем в бассейне. Витек, похохатывая, рассказывает историю про щенков бультерьеров. Псарня у него образцовая, вот только разводит он каких-то уродцев – толстые, бочкообразные псы с вытянутыми мордами и маленькими злыми глазками больше похожи на свиней-мутантов, чем на собак. Когда я сказал ему об этом, он натурально обиделся.
– Ты че! Это ж були, чемпионы породы.
И вот теперь Витек делится со мной, как ему удалось поставить на место какого-то самарского авторитета. Тот возомнил себя таким же крутым, как Витек, и тоже решил завести бультерьеров.
– Ну, я реально намекал ему – уймись, братан! Не, какой там. Тянет одеяло на себя, лошара. Ну, тогда я и делаю финт ушами. Нахожу парнишку одного, типа собачника, перетираю с ним. Он выходит на того самарского чудилу, предлагает ему щенков буля от золотых медалистов международных выставок. Типа, это из питомника самого Галимого! Мол, сучка померла при родах, а щенки остались. Самарский и клюнул. Купил пять штук, по три косаря грина за хвост. Ты щенков бультерьера видал когда-нибудь?
– Я и взрослых-то у тебя первый раз увидел.
– А-а, – с разочарованием тянет Витек, ныряет, поднимая тучу брызг. Вынырнув, он долго отплевывается, потом продолжает. – Короче, поросята, пока у них пятаки не появились, и щенки буля похожи, сечешь? В общем, загнал я этому самарскому барбосу пять чушек, ха-ха! Он их месяц выкармливал, чуть ли не сам с соской по ночам вставал. Выкормил – а они ему: «Папа, хрю-хрю!». Он на беду сел, забухал. А поросят велел зажарить и мне отправил.
– И что?
– Ниче, вкусные были чушки, – Витек бьет рукой по воде.
– А зачем все это было надо?
Он перестает смеяться.
– Теперь все серьезные люди знают, что этого оленя вокруг пальца обвести можно. И дел с ним никто не имеет с тех пор. Понял?
– Сурово!
– А ты думал! – и Витек с фырканьем уходит под воду.
Без одежды он здорово напоминает бегемота. А бегемоты в Африке считаются самыми опасными животными…
После бассейна мы опять беремся за виски. Разговор плавно перетекает на тему «А помнишь?». Мы спорим, смеемся, перекрикиваем друг друга. В дверь заглядывает обеспокоенный Теплый.
– Все пучком! – машет на него Витек и тут же спохватывается: – Вискаря еще принеси.
Шашлык съеден. Вторая бутылка виски опустела наполовину. Мне хорошо. Витек пыхтит кальяном, блажено улыбаясь. Но за этой улыбкой я вижу что-то темное, злое. Чувствую – этот вечер встречи старых друзей закончится на серьезной ноте. Витек, ставший бандитским авторитетом Галимым, не показался мне сентиментальным, впечатлительным или просто расслабленным человеком. Те немногие искренние проявления чувств, что случились у него за все время нашего общения, были скорее случайностью. В остальном же Витек полностью контролирует ситуацию. И ведет все к некой лишь ему одному известной цели.
– Артамон, – выпустив изо рта мундштук, лениво говорит он, – ты на войне людей убивал…
Это звучит не как вопрос. Скорее как утверждение. Констатация факта. Закидываю в рот дольку апельсина, неопределенно дергаю плечом – мол, сам же понимаешь, на то она и война.
– Тебе работа нужна, – снова с непонятной интонацией произносит Витек.
– Ну…
– Есть дело.
И он затягивается, прикрыв глаза. Я усмехаюсь. Чутье не подвело. Что за дело – и так понятно. Не зря он жаловался, что у него нет хорошо подготовленных бойцов.
– Какое дело?
Он проводит большим пальцем по шее. В детстве таким жестом мы показывали, что наелись – мол, во как налопались, до отвалу. Понятно, что сейчас Витек вкладывает в это движение совсем другой смысл.
– Нет, Витек. Моя война давно закончилась.
– Ну-у, ты не спеши, – он открывает глаза, садится, поправляет сползшую с волосатого живота простыню. – Тут дело серьезное. И бабки серьезные. Три тонны бакинских.
– Я не понимаю.
– Три тысячи долларов. В рубли сам переведешь?
– А как? – этот вопрос вырывается у меня непроизвольно.
Витек смеется, берет салфетку, достает с полки над спинкой дивана золотой карандашик, начинает писать:
– Курс сейчас – три тысячи сорок за доллар. Умножаем на три тысячи… Получаем… Девять миллионов сто двадцать тысяч деревянных.
Я сглатываю. ДЕВЯТЬ МИЛЛИОНОВ! С ума можно сойти. Мне таких денег не заработать и за несколько лет. И тут же мне становится стыдно. К чему весь этот пафос, слова о давно закончившейся войне, если все дело лишь в сумме? Да даже за миллион этих проклятых долларов, баксов, гринов или как их там еще называют, я не пойду на убийство! Хватит, настрелялся!
