Аркадий и Борис Стругацкие - Мир Полудня (сборник)
«Мальчик» двинулся дальше. Часы тянулись за часами, километры за километрами, ничего похожего на тупик или завал не появлялось, и Алексей Петрович успокоился.
Ровно гудит двигатель, поскрипывают и трещат ящики и упаковочные ремни. Все уснули, даже неугомонный Юрковский. В зеркале над экраном инфракрасного проектора Быков видит внутренность кабины. Спит Богдан, уронив голову на крышку рации. Спит, лежа ничком на тюках, Юрковский. Спит, прислонившись к нему, Иоганыч и морщит во сне свое хорошее лукавое лицо. Рядом кивает серебристым шлемом Ермаков. А мимо смотрового люка, покачиваясь и кренясь, ползут черные блестящие стены – справа стена и слева стена. Свет фар пляшет по изрытой поверхности неподвижных дюн черного праха. Дальше – сумерки, тьма. Где-то там стены раздвинутся, и «Мальчик» выйдет в пустыню. Если впереди нет тупика.
…Кренятся и опрокидываются черные стены, в смотровой люк заглядывает раскаленное небо. Транспортер выбирается из глубокой рытвины, и снова пятна света плывут по волнам черной слежавшейся пыли. Еще ухаб, еще трещина, и еще…
Пройдено двадцать километров по болоту и почти столько же по ущелью. Быков уже пять часов за пультом управления. Одеревенели ноги, ноет затылок, от напряжения или от непривычного сочетания красного с черным слезятся глаза. Но доверить транспортер на такой дороге кому-нибудь, даже командиру, нельзя. С транспортером, конечно, ничего не случится, но скорость… Сам Быков не может позволить себе роскошь дать больше шести-восьми километров в час. Хоть бы скорее кончились эти проклятые скалы!
Ермаков выпрямился и откинул шлем на затылок.
– Как дорога, Алексей Петрович?
– Без изменений.
– Устали?
Быков пожал плечами.
– Может быть, передадите мне управление и поспите?
– Дорога очень сложная.
– Да, дорога скверная. Ничего, скоро выйдем в пустыню.
– Хорошо бы…
Юрковский поднялся и сел, потирая ладонями лицо:
– Ух, славно поспал! Дауге!
– М-м…
– Вставай.
– Что случилось? Фу… А мне, друзья, такой сон снился!..
Иоганыч хриплым голосом принялся рассказывать свой сон, но Быков не слушал его. Что-то случилось снаружи, за прочным панцирем «Мальчика». Стало значительно темнее. Небо приняло грязно-коричневый оттенок, и вдруг в лучах фар закружились, оседая на дно расселины, мириады черных точек. Черный порошок сыпался откуда-то сверху, густо, как снег в хороший снегопад, и скоро не стало видно ни дороги, ни скал. Сигнальные лампочки от наружных дозиметров налились малиновым светом, стрелки на циферблатах альфа-бета-радиометра беспокойно запрыгали. Быков круто затормозил. Транспортер скользнул правой гусеницей в рытвину, развернулся и встал поперек расселины. Тусклый от наполнившей атмосферу пыли свет фар уперся в гладкую базальтовую поверхность.
– В чем дело? – спросил Ермаков.
Быков молча открыл перед ним смотровой люк.
Ермаков помолчал минуту, вглядываясь, затем сказал:
– Черная буря. Я уже видел это.
– Что там такое? – встревоженно спросил Дауге.
Спицын проворчал, глядя через плечо Быкова:
– Карнавал трубочистов.
– Что это, Анатолий Борисович?
– Черная буря. Еще одно свидетельство того, что мы недалеко от Голконды. Выключайте двигатель, Алексей Петрович.
Водитель повиновался, но «Мальчик» продолжал дрожать мелкой неприятной дрожью, от которой тряслось все тело и постукивали зубы. Дробно позвякивал какой-то неплотно закрепленный металлический предмет.
– Голконда близко, – повторил Ермаков.
– Выйдем? – предложил Юрковский.
– Зачем? Пыль радиоактивна, разве вы не видите? Потом придется тратить много времени на дезактивацию.
– Хорошо бы взять пробу этой пакости…
– Можно взять манипуляторами, – предложил Быков. – Разрешите, Анатолий Борисович? – Он повернулся к Дауге. – Выбрасывай контейнер.
Юрковский и Дауге скрылись в кессонной камере, ведущей к верхнему люку, и через минуту в черную пыль перед «Мальчиком» скатился свинцовый цилиндр с винтовой крышкой. Быков положил ладони на рычаги манипуляторов. Длинные коленчатые «руки» выдвинулись из-под днища транспортера, медленно, словно с опаской пошарили в воздухе и опустились на цилиндр. Быков нелепо задрал правое плечо, резко дернул локтями. Клешни манипуляторов вцепились в контейнер.
– Ну-ка! – сказал весело Спицын.
– Не говори под руку, – процедил сквозь зубы Быков.
Цепкие клешни отвинтили крышку, подержали открытый контейнер под черным снегопадом, снова закрыли крышку и точным движением отправили контейнер в верхний люк.
– Есть! – крикнул из кессона Дауге.
Быков втянул манипуляторы в гнезда и вытер пот со лба.
Ермаков сказал тихо:
– Мне приходилось два раза наблюдать черный буран. Каждый раз перед этим были сильные подземные толчки.
– Но ведь сейчас, по-моему, никаких толчков не было, – заметил Быков.
– На ходу мы могли не заметить.
– А земля дрожит все сильнее… – Спицын прислушался. – В устье ущелья тряска была едва заметна, а теперь…
– Ближе к Голконде…
Юрковский и Дауге вернулись из кессона, оживленно обмениваясь впечатлениями, и Ермаков приказал двигаться дальше. Быков включил инфракрасный проектор. Снова поплыли, покачиваясь, стены расселины. Через полчаса «черный снегопад» прекратился, и полоса неба приобрела прежнюю оранжево-красную окраску. Напряженно манипулируя клавишами управления, Быков краем уха прислушивался к разнобою голосов у себя за спиной.
– …вулканический пепел, ясно даже и ежу…
– Расскажи своей бабушке! Радиоактивный вулканический пепел! Ты долго думал? Геолог!..
– Хорошо, а твое мнение?
– Ясно одно, что эта дрянь ничем не отличается от той, что у нас под ногами… под гусеницами.
– Вполне определенное мнение, ничего не скажешь.
– Заметь, между прочим…
– Она нагрета до двухсот градусов.
– Вероятно…
– А вы как думаете, Анатолий Борисович?
– Тахмасиб считал, что появление черной бури связано с деятельностью Голконды. Но ничего определенного, конечно, сказать нельзя.
– Скорее бы добраться… Анатолий Борисович, чашку какао?
– Да, там будет где развернуться…
– Прежде всего – разведка… Погоди, куда ты через край…
– Изумительная все-таки загадка – эта Голконда!
– Богдан, передай бутерброд…
– Алеха, держи…
Быков замедлил ход, наскоро проглотил два куска ветчины с хлебом и выпил целый термос шоколада.
– Спасибо.
– Давай-ка запишем… эх, трясет очень.
– Потом запишешь…
– Иоганыч! Ты что это? Заместитель Мишки по продовольственной части?
– А что такое? Второй бутерброд…
