Крест Марии (СИ) - Фонд А.

Я кивнула.

– Узнайте, кому он его передал и что там в нем было.

– Но почему я? – удивилась я. – Вы разве сами спросить не можете?

– Всё просто, – вздохнул Архитектор, – вы девушка. И к тому же красивая девушка…

Архитектор подчёркнуто сделал мхатовскую паузу, внимательно наблюдая за моей реакцией. Не дождавшись, он слегка раздраженно пояснил:

– Они не доверяют никому из чужих.

– Можно подумать, они мне сразу всё выложат, – фыркнула я.

– Ну, если вы постараетесь обаять кого-то из них – не сомневаюсь, что вам они выложат всё, – попытался грубо польстить мне Архитектор.

Я не стала уточнять, зачем мне всё это делать для постороннего человека, вместо этого сухо спросила, чтобы перевести тему разговора:

– Обмен проводить будете?

– Обмен! – недовольно покачал головой Архитектор, – Какие меркантильные устремления! Давайте поговорим о прекрасном!

– О чем? – не поняла я.

– О поэзии. О живописи, о философии… – вздохнул Архитектор и посмотрел на меня с жалостью. – Да в конце концов и о математике поговорить можно. Смотря к чему у вас лежит душа.

– Я не сильна в науках, – соврала я, – предпочитаю решать бытовые вопросы.

– Бытовые вопросы! – скривился Архитектор, явно утрачивая ко мне интерес, но всё же нравоучительно произнёс, с явным превосходством, – нельзя чтобы мещанские интересы вытеснили всё прекрасное из души, Мария. Тогда человек резко деградирует.

Я пожала плечами и с простодушным видом сказала:

– Могу обменять две бутылки вина. Есть вязанные носки. Есть вязанный шарф. Есть сухари. Есть зелень.

– Ого! – изумился Архитектор, – вы явно делаете успехи в своем мещанском мирке, Мария! Зелень говорите?

– Да, зеленый горошек, укроп и помидоры. Но помидоры еще только-только завязались.

– Несите! – велел Архитектор.

– А на что вы будете менять? – наученная горьким опытом, не повелась на манипуляцию я.

– Я сперва погляжу на эту вашу зелень! – фыркнул Архитектор.

– Если меня не устроит предметы обмена, то я даже нести не буду, – упёрлась я.

– Я найду на что обменять! – проигнорировал мои слова Архитектор, – несите живей, а то время уже на исходе.

Но я продолжала настаивать.

Когда лязгнул люк, мы так ни к чему и не договорились.

Кресты разъединились, а я поёжилась от накрывшей меня досады. Гнусный тип. Явно аферист какой-то. И странная группировка ещё какая-то. И чемоданчик.

Мне уже и самой стало любопытно. Особенно странно, что Архитектор не хочет сам спрашивать. Увидел меня, решил, что я подходящая дурочка, и подсылает всё выяснить.

Однозначно, нужно быть осторожной. Кто его знает, в кусе ли Людоед и Стервятник о гибели Щукаря и о моей роли в этом.

Я задумчиво прошлась по периметру каземата. Лупрос Вася, заслышав мои шаги, заметался в бутылке, явно привлекая внимание, но я настолько глубоко погрузилась в размышления, что даже не стала подходить.

Меня аж жгло изнутри – что же там, в том чемоданчике? Золото? Да зачем оно здесь?! Нет, я уже хорошо знала, что все узники копят золото, в слитках, изделиях, и даже золотые коронки собирают, чтобы потом выйти на свободу и жить безбедно. Но вряд ли из-за столь простой причины, как золото, Архитектор развел бы такую таинственность.

Кроме того, получается, что и сам Архитектор не знает, что там внутри. Но зато очень хочет выяснить это.

И как же мне узнать?

Я заметалась по кресту, мысли прыгали в голове, толкаясь и сменяя друг друга.

Немного пометавшись, я так ни к чему не пришла. Зато чуть не пропустила время дёрганья за рычаг.

С досадой чертыхнувшись, сбегала дёрнула. И второй раз дёрнула, и сразу третий. У кормильни звякнула награда. Я получила, кроме сытной еды, дополнительный приз – бутылку вина и бисквит.

Бисквит?

Значит, там может быть ещё один лупрос. Торопливо, дуя на пальцы, которые проваливались в обжигающе горячее, поддатливое тесто, я разрезала насыщенный маслянистой пропиткой запечённый бисквит – ничего. Я разрезала каждый кусок. Затем получившиеся кирпичики разрезала опять. И опять. Ничего.

Странно.

В этот раз лупроса мне не прислали.

То ли таинственные почтальоны разочаровались во мне, то ли лупросы закончились.

Ну ладно, поживём – увидим.

Я поделилась с Василием крошками от бисквита, остальное порезала ещё мельче и положила сушиться, а сама тем временем принялась размышлять над возникшей передо мной проблемой, которую задал Архитектор.

Однако долго предаваться рассуждениям мне помешал очередной звук от стыковки.

Сегодня прямо урожай свиданий!

Я метнулась к люку, по дороге одёрнув одежду и поправляя волосы.

И совершенно неожиданно увидела за стеклом… Веру Брониславовну!

За прошедшее время она совсем не изменилась.

– Мария! Я так рада тебя здесь видеть! – воскликнула Вера Брониславовна и от радости аж засмеялась. – Как ты тут?

– Хорошо! А вы как? – я тоже была в восторге. – Потихоньку вот поднимаюсь наверх. Не ожидала вас здесь увидеть…

– К сожалению, я сейчас должна спускаться вниз, – развела руками она, – Моя очередь, как ты понимаешь. Но там, наверху, тебя встретит и введет в курс дела Анатолий.

Я кивнула, улыбаясь.

– Жаль, конечно, что так вышло, – между тем со вздохом продолжала Вера Брониславовна, – очень хочется поболтать. Но это ничего страшного. Я недели через две-три вернусь и тогда у нас с тобой будет достаточно времени, чтобы всё подробно обсудить.

Мы поболтали о том, о сём, я посетовала, что крем для рук заканчивается, похвасталась своим зелёным горошком, Вера Брониславовна посоветовала, как делать лосьон из вина, затем мы ещё немного поболтали о всяких мелочах, при этом я еле-еле удержалась, чтобы не спросить о странном черном чемоданчике и группировке Людоеда и Стервятника.

– Ты нашла две кандидатуры? – спросила Вера Брониславовна.

– И да, и нет, – ответила я. – Сначала нашла. Это мужчины – Николай и дядя Лёня. Но дядя Лёня недавно погиб…

Внезапно возникший комок в горле помешал говорить дальше.

– Жаль. Очень жаль, – огорчилась Вера Брониславовна, а я не поняла – то ли от того, что кандидатуры не две, то ли от того, что погиб человек.

Думать об этом не хотелось.

После встречи с Верой Брониславовной я ещё больше захотела подняться туда, наверх. Тайны этого «Олимпа» манили меня, как манит ребенка темный зев подвала – и страшно, и любопытно.

Чтобы не думать обо всём этом, я пыталась отвлечься тем, что читала лупросу Васе куски из луковианского словаря, а потом отдельные предложения из толстых тетрадей. Я научилась уже довльно бегло читать на луковианском, могла переводить большие фрагменты текста. Однако при встречах с луковианцами, когда я пыталась разговаривать с ними, они не всегда понимали меня – моё произношение было ужасно. Но тем не менее, я могла общаться с ними посредством того, что писала на листочке, а они мне также отвечали.

Как-то так совпало, что стыковки с луковианцами пошли одна за другой. Очевидно, на этом уровне их находилось больше всего. Людей здесь было очень мало. Это позволило мне немного подтянуть их язык, и я уже могла здороваться, благодарить и даже разговаривать самыми простыми фразами. Моё усердие (а, возможно, и то, что я вязала им вещи на обмен) послужило мне хорошую службу – луковианцы ко мне стали относиться значительно лучше, чем к остальным узникам.

Как-то в разговоре с Флорином, молодым (почти юным) луковианцем, я спросила о том, знает ли он, как погиб старик по имени Борис.

Флорин знал. К моему немалому изумлению, он как раз был на стыковке с луковианцем по имени Пахот, когда в крест Бориса ударил Столп. В окно они оба видели, как крест, кружась и дымя, падал вниз, унося своего узника с собой.

– А чемоданчик? – спросила я.

– Что чемоданчик? – не понял Флорин.

– Там был черный такой чемоданчик, – сказала я, – ты не знаешь, кому Борис отдал его?