Олаф Бьорн Локнит - Сокровища небес
– Хорошие манеры проникают даже в наш пропащий городишко, – высокопарно изрекла Кэрли, облизывая пальцы и указывая на пергаментный кулек. – Интересно только, какой несчастный труд завершил свою жизнь, став вместилищем для презренной пищи?
– Это просто пустой листок, – Хисс развернул хрустящий сверток, заляпанный пятнами жира, и показал с обеих сторон напарнице. – На нем ничего не написано. Кэрли Бар-Азарак, поделись тайной – где ты научилась столь изысканно выражаться? «Презренная пища», надо же!
– Ой, – сдавленно пискнула девушка и, наклонив голову, подозрительно вгляделась в желтоватый обрывок телячьей шкурки.
– Что «ой»? – не понял Хисс.
– Мне показалось… – растерянно начала
Кэрли и перебила сама себя:
– Нет, не показалось! Смотри!
Выхватив лист, она торжествующе ткнула в проглядывающие сквозь масляные лужицы строчки.
– Этого только что не было! А потом появилось!
– Да? – Хисс наклонил лист так, чтобы на него падало побольше солнечного света. Верная боевая подруга не ошиблась: кое-где на пергаменте (видимо, под воздействием солнца) проступил текст, выполненный безукоризненной рукой опытного писца. Для записи использовались буквы общепринятого на Полуденном Побережье шемского алфавита, похожие на россыпь хитро выполненных крючков, закорючек и петель.
Приятели озадаченно переглянулись и нагнулись над листом.
Ближе к верхнему срезу страницы, там, где обычно размещается название новой главы, красовалась размашисто выполненная желтой и оранжевой красками надпись: «Кэтерлин-Нирена Бар-Азарак».
– Эй, это ведь мое полное имя! – ошарашено пробормотала Кэрли.
Дальше шли разрозненные обрывки строк и отдельные слова: «На Полуденном Побережье в году Белой Собаки», «так хотела стать чем-то большим», «мир за пределами крохотной деревни Кемиаль, где самым значительным событием в году полагали…» и отчетливо различимая длинная фраза: «Теперь она уверена, что прошлое никогда не вернется и ее надежды рано или поздно сбудутся. Во всяком случае, она собирается приложить для этого все возможные усилия».
– Кемиаль – это где? – чуть заплетающимся языком спросил Хисс. Его приятельница, выглядевшая почему-то слегка испуганной и съежившейся, судорожно дернула плечом, прежде чем ответить:
– Самая обычная рыбацкая деревушка, от Асгалуна тридцать лиг вдоль побережья Закатного Океана к полуночи. Провинция и глухомань, где меня угораздило появиться на свет. Когда мне стукнуло четырнадцать лет, я сбежала оттуда и отправилась поискать счастья в столице… – она тряхнула головой, приходя в себя, вцепилась в листок пергамента и яростно прошипела: – Откуда кому-то может быть известна моя жизнь?
– Тихо, тихо, – Хисс осторожно забрал у явно потерявшей голову девушки драгоценный лист, а саму Кэрли втолкнул в образованный стенами высокого забора закуток, дабы ее крики не привлекли постороннего внимания. – Для начала постарайся успокоиться. Ты заметила, что сперва листок был совершенно чистым? Слова появились только после того, как я назвал тебя вслух. Что случится, если произнести еще чье-нибудь имя? Например…
– …Лорна! – выпалила Кэрли и жадно уставилась на потрепанный кусочек пергамента.
Шемские буквы словно подернулись тонким налетом серо-золотистого песка. Он засыпал предыдущий текст, закрутился крохотными воронками, на краткое мгновение имя Кэрли сменилось иным, выведенным резкими штрихами бритунийской грамоты: «Лоркана, дочь Хедда, из семьи…», затем лист свернулся в трубочку и рассыпался пригоршней мелкого шелестящего праха.
– Почему ты назвала Лорну? – Хисс бездумно отряхнул ладони.
– В голову пришло, – Кэрли чуть расширенными глазами, в которых мелькали искорки рассеянного безумия, следила за тем, как крохотный холмик песка разлетается по улице под порывами легкого ветра.
– Стой здесь! – распорядился Хисс и, прячась за выступами стен, устремился к ничего не подозревающему торговцу пирожками, расхваливающему свой товар. Возник у него за спиной, присмотрелся к чему-то и вернулся обратно, доложив:
– В повозке спрятан здоровенный том. Наш приятель выдирает из него листы и вертит из них кульки.
– Мы должны его увидеть! – непререкаемым тоном заявила Кэрли и попыталась выбраться из своего убежища. Хисс мягко запихал ее обратно.
– Ты что, намерена подойти и сказать: «Почтенный, дай-ка мне ту книжечку, что лежит у тебя под прилавком?» – язвительно вопросил он. – А потом закричишь: «Даю сто золотых, только продай ее мне!». Тут и скорбный рассудком догадается, что книга, за которую с легкостью отдают сотню империалов, вполне может стоить и сто пятьдесят, и пятьсот, и сколько угодно.
– Тогда как нам быть? – Кэрли преданно взглянула на напарника, зная, с какой легкостью в его изобретательной голове рождаются замыслы обведения ближних своих вокруг пальца.
– Причешись. Выпрямись. Поправь юбку, – распорядился Хисс. – Ты… – он задумался, потом размашисто кивнул. – Ты Юнра Тавилау, дочка Аземы Тавилау, главы книготорговой гильдии Шадизара, запомнила? Старого Азему знают все, хотя бы понаслышке.
– Юнра Тавилау, – послушно повторила Кэрли. – Дальше что?
– Дальше ты идешь к лавке, покупаешь пирожок, с отвращением грызешь его и между делом заводишь вежливый разговор о том, почему это уважаемый торговец настолько не испытывает трепета перед рукописями, что заворачивает в них свои дурно сляпанные лепешки. Заставь его показать тебе книгу, которую он прячет под прилавком. Если боится, пусть показывает, не выпуская из рук. Ты внимательно посмотришь, выразительно ахнешь и скажешь, что, возможно, это легендарный седьмой том «Исторических заметок» Фивана Герия Аквилонского, но ты не уверена. Вот если бы книгу увидел твой высокоученый папочка… Плети какую хочешь чепуху, главное – вымани его с улицы вон в тот проулок.
– И?
– И будь готова в случае чего бежать быстро и далеко.
– Уж это тонкое искусство я давно освоила, – вздохнула Кэрли.
* * *Торговца пирожками звали Мизиль. Читать он не умел, считать – ровно до тридцати, ибо его выручка никогда не превышала этой скромной суммы, про Азему с Ишлаза слышал от своего двоюродного брата, водоноса на Каменном Рынке, и свято чтил Первый закон Шадизара – «никому не доверяй».
Впрочем, Юнра Тавилау выглядела безобидной девицей, слегка помешанной на книгах, и в своих речах была весьма убедительна. От волнения она постоянно теребила вырез блузки, без того превышающий обычные представления о скромности, и Мизиль со смешком подумал, что месьор Тавилау, должно быть, не слишком озабочен надлежащим воспитанием дочери.
