Леонард Карпентер - На запретном берегу
— Не сомневайся, мы устроим в твою честь славное пиршество, — торжественно кивнул Тедран. — Но боюсь, это будет не только пир, но и тризна, ибо сегодня мы утратили слишком многих.
Конан пожал плечами с полнейшим равнодушием:
— Твой народ и впрямь утратил многих, но врагов не осталось вовсе. Так что повод для радости все же есть — вы победили!
— Эта победа не будет полной, пока мы не отошлем богатые дары нашему королю в знак того, что мы остаемся его верными подданными!
— На мой взгляд, восстановить разрушенное Рэгли и будет самым лучшим даром вашему королю, — заметил Конан.
— Нужно найти и освободить оставшихся пленников, — сказал Тедран, не слушая киммерийца. — Благодарение Митре, этот негодяй не успел отнять еще и их жизни.
— А ты говоришь, что у тебя мало поводов для праздника, — рассмеялся Конан.
Повсюду в замке слышались победные крики. Битва закончилась, и начался столь вожделенный для всех грабеж. В коридорах и жилых покоях, в кладовых и погребах сновали туда-сюда деловитые селяне, стаскивая все добро в огромную кучу в центре самой большой залы. Сюда же было снесено все оружие, какое нашли в замке или сняли с убитых воинов, чьи обобранные тела были сброшены со стен. Позже их положили на огромный костер, разожженный перед воротами замка; своих же убитых и раненых отнесли в ближайшую деревню.
В покоях барона был исследован каждый камень в поисках тайного клада; попутно оттуда вынесли все, что представляло собой хоть какую-нибудь ценность.
— Уверен ли ты в честности своих людей? — спросил Конан, обеспокоено наблюдая за тем, как постепенно оттопыриваются куртки и карманы погромщиков.
— Это первый порыв жадности, и он скоро пройдет, — улыбнулся старик. — Ребятам ни к чему подобные безделушки, они не знают, что с ними делать. Все будет продано, и каждый получит свою долю.
— С вином они, по-твоему, тоже не знают, что делать? — сказал Конан, шагнув к массивному мраморному столу, с которого еще не сбросили остатки неоконченного завтрака.
Ухватив тяжелый кувшин с вином, он наполнил два высоких кубка и один протянул новоиспеченному барону. — Славное винцо! Утро выдалось жарким. Нашли вы сокровищницу старого лиса? Может, эти красотки знают что-нибудь? — Конан обернулся к двум связанным женщинам, разодетым в шелк и бархат. Пленницы в безмолвном ужасе таращились на огромного киммерийца. Их схватили и связали молодые селянки, первыми ворвавшиеся в баронские покои, и с тех пор эти две так и сидели в углу на узкой софе, боясь пискнуть или шевельнуться.
— Бароновы шлюшки, — сплюнул Тедран. — Я слыхал, что он их держит. Вероятно, купил на невольничьем рынке в Шеме или за морем. Хорошо, что их нашли наши девчонки, а не их матери: от этой парочки только клочки полетели бы!
Конан критически оглядел двух несчастных женщин. Убедившись, что убийца их повелителя не питает к ним злобы, они принялись одаривать варвара томными взглядами.
— Осторожнее с ними, — проворчал киммериец. — У таких кисок в обычае мстить за своего убитого господина.
Повидав на своем веку немало подобных женщин, он не питал на их счет никаких иллюзий.
— Если ты не против, — сказал он Тедрану, — я сам потолкую с ними с глазу на глаз. Ну-ка, прекрасные дамы, расскажите мне, каким извергом и деспотом был ваш прежний хозяин…
Видно, он и в самом деле знал, как обращаться с женщинами, потому что в скором времени киммерийцу были известны все тайники замка, в том числе и потайная комната, где были найдены пленники барона — по счастью, еще живые. Их спасение было встречено новыми воплями восторга.
Разграбление замка продолжалось до вечера, а с наступлением темноты женщины принялись хлопотать на огромной замковой кухне. Груда собранного добра высилась в центре пиршественной залы, из которой вынесли всю тяжелую, непривычную для селян мебель. Уже слышалась музыка, вокруг кучи трофеев весело плясала молодежь.
Конан наконец разыскал вожделенный погреб с бесчисленными рядами темных бутылей и огромными бочками. Набрав себе команду из шести человек, он с гиканьем и хохотом вытащил выпивку в залу. Оставив себе несколько дюжин самых старых бутылей, предоставил селянам праздновать победу наверху, сам он заперся в погребе с Лилит и Тэлией — теми самыми девицами барона, о коварстве которых предостерегал Тедрана.
Рядом с погребом нашлась кладовая, куда, видимо, стаскивали старую мебель. Среди рухляди и ни на что не годных обломков Конан разыскал огромный волосяной матрац. На него троица и завалилась…
Некоторое время спустя Лилит задала вопрос, давно вертевшийся у нее на языке:
— Скажи, Конан, почему ты позволил Тедрану забрать власть, а не сделался новым бароном? Ведь победа на самом деле принадлежит тебе? Ты мог бы сам править этими землями.
Варвар лениво покачал головой:
— Нет, детка. Это не совсем подходящее для меня место. Ты же видишь — здесь не любят иноземцев, и участь старого барона тому подтверждение. Рано или поздно против меня поднялось бы точно такое же восстание. Кроме того, я предпочитаю драку, а не сытую и скучную жизнь землевладельца.
— Но Тедран стар, — возразила Тэлия. — Он может внезапно умереть, и кто тогда его заменит?
— Все в руках вашего Митры, — пожал плечами Конан и вдруг расхохотался: — И разве Дагорбрит — не достойная наследница?
Ночная тишина, обильная еда и не менее обильные возлияния угомонили разгоряченную кровь, а мягкое ложе располагало ко сну. Но даже пьяный и утомленный любовными играми, Конан ощущал беспокойство. Были ли тому причиной призраки, бродящие в стенах замка, или пьяные выкрики в зале наверху, или жаркие тела двух женщин, лежащих рядом, но киммериец беспокойно ворочался с боку на бок, проклиная бессонницу, пока незаметно для себя самого не провалился в сон.
Ему снилась битва прошедшего дня: звон железа и быстрый топот ног по запутанным коридорам и переходам, пляшущий свет факелов в подземелье, искаженное ужасом прекрасное девичье лицо. Ему снились родные горы с огромными снежными шапками и зелеными долинами, выжженные поля сражений и южные города с высокими минаретами. Снились друзья и враги — полузабытые лица давно минувших дней.
В конце концов из всех лиц осталось только одно: гордое, в обрамлении пламенно-рыжих пышных волос, с чертами, отмеченными монаршим благородством и мудростью, — лицо королевы Руфии, повелительницы и рабыни королей ивоеначальников Шема. Этой ночью она явилась в сны Конана не в королевской парадной мантии, а такой, какой варвар увидел ее впервые, — обнаженной, испуганной, с выражением муки в огромных глазах. В сновидении она бежала, прижимая к груди какой-то комок грязных тряпок, а у нее за спиной, перелетая из тени на свет и сновав тень, неслась высокая женщина в одеянии из черной блестящей кожи. Сталь сверкала в ее воздетых к луне чешуйчатых руках. Было что-то знакомое в этом демоне, словно когда-то давно Конан знал эту женщину — или похожую на нее…