Андрей Бондаренко - Ночь богонгов и двадцать три пули
Но в 1955-ом году лояльный Хуан Перрон был свергнут.
«Что же будет дальше?», — заволновались немецкие колонисты. — «Чего ждать от новых властей?».
Наиболее хладнокровные остались на месте. Мол: — «Аргентинцам — по большому счёту — до нас нет никакого дела. Им, беспокойным и непостоянным, между собой разобраться бы…».
Но многие — чисто на всякий случай — перебрались в соседний Парагвай. Вот, и Круппендорф, неохотно подчиняясь общей тенденции, стал парагвайским посёлком.
Вскоре, как назло, отстранили от власти и милейшего парагвайского диктатора Стресснера. Опять начался период мутной и сволочной неопределённости…
Ганс Мюллер (в прошлом — штандартенфюрер СС), бывший тогда бургомистром Круппендорфа, принял очередное судьбоносное решение — срочно переезжать в Чили.
Продали всё, что можно было продать, собрали нехитрые манатки и перебазировались в голубые чилийские долины — льяносы. По дороге к ним прибилось много других немецко-парагвайских колонистов, так сказать, неорганизованных.
Народу набралось много, порядка двух тысяч человек. Выбрали подходящее местечко на высоком берегу полноводной горной реки, отстроились, наладили бизнес, начали активно рожать детишек. В 1970-ом году Круппендорфу даже был официально присвоен статус «города». Чилийского города, понятное дело…
За время долгих вынужденных странствий переселенцы (ради пущей безопасности), обзавелись дополнительными южноамериканскими паспортами. «Мюллеры» — официально — стали «Родригесами». «Вагнеры» — «Сервантесами». «Моргенштерны» — «Гонсалесами». Ну, и так далее.
Жили себе. Работали. Не ленились. Неуклонно повышали благосостояние. Размножались. Верили в свою арийскую исключительность. Истово соблюдали «чистоту крови». Ждали, что когда-нибудь — непременно — вернётся время «Великого Рейха»…
Для Хосе Родригеса (Томаса Мюллера), те спокойны Времена были лишь красивой легендой. Когда ему исполнилось четыре с половиной года, в Андах произошло сильнейшее землетрясение. Круппендорф (тот, чилийский), был буквально-таки стёрт с лица земли. Стёрт до самого основания. Погибла целая куча народа. В живых осталось чуть более двухсот человек.
Прибыли чилийские спасатели. Потом подтянулись и представители различных международных благотворительных организаций, стали делать всякие заманчивые предложения, связанные с переездом в другие, более спокойные и безопасные страны. О немецких корнях пострадавших никто, естественно, и не вспоминал. По крайне мере, официально.
— Пора заканчивать с «южно-американским периодом», — решил Рауль Родригес (Отто Мюллер), отец Хосе. — Беспокойно здесь. Никакой определённости и стабильности. То революции гремят, то землетрясения…. Предлагают перебраться в тишайшую Австралию? Почему бы и нет? Круппендорф разрушен, но «общинные» деньги, лежащие на банковских счетах, уцелели. Ладно, попробуем — ещё раз — начать новую жизнь…
И они попробовали. Перебрались в Австралию и купили ферму — «Форт Томпсон». Естественно, вместе с энным количеством тысяч гектаров плодородной австралийской земли.
Купили, построили крепкий жилой посёлок, который — чуть позже — огородили высоченным забором с колючей проволокой. Ею же обнесли и всё землевладение в целом.
Впрочем, в проволочном заграждении имелась узкая прореха, возле которой Аль и оставила лошадку. Лошадку оставила, а сама отправилась на свиданье с Хосе. То есть, с Томасом…
Кто такая — Аль? Откуда она взялась?
Это отдельная история.
Когда Хосе вошёл в беспокойный юношеский возраст, то, как и полагается, начал засматриваться на поселковых девчонок.
Рауль Родригес это заметил и, залучив отпрыска на приватный серьёзный разговор, объяснил:
— Эти девицы, сынок, являются твоими дальними родственницами. Так что, извини, но ничего не получится. Нельзя. Природные ограничения…
— Что же мне теперь делать? — не на шутку огорчился Хосе. — Как быть? Ухаживать за посторонними особами женского пола? Где же их взять? Я за пределы Круппендорфа редко выхожу. «Чистота крови», опять же…. Значит, я никогда не женюсь?
— Женишься, не переживай, — успокоил отец. — Мы же сохранили прочные связи со многими немецкими фашистскими поселениями. И с чилийскими, и с парагвайскими, и с аргентинскими. Потом слетаешь в Южную Америку. Я тебе дам адреса, напишу сопроводительные письма. Подберёшь себе подходящую и достойную невесту. Привезёшь её сюда. Сыграем, как и полагается, весёлую баварскую свадебку…
— Слетаю в Южную Америку, когда мне исполнится восемнадцать лет?
— Нет, конечно же. По классическим немецким канонам, принятым в нашем Круппендорфе, девица может выходить замуж, начиная с шестнадцати лет. А мужчина — жениться, только по достижению двадцати одного года. Старинная и мудрая традиция. Не нами заведена, не нам и отменять.
— Получается, что мне надо ждать аж до середины 2013-го года?
— Это точно, математик. Считать умеешь. Ничего, подождёшь. Не ты первый, не ты последний…
В 2010-ом году Хосе-Томасу исполнилось восемнадцать лет, и эта данность в корне изменила его размеренную и спокойную жизнь.
Теперь Хосе мог подписывать финансовые и складские документы. Поэтому его частенько отправляли в Бёрнс — сдавать оптовикам собранный урожай, составлять накладные, выписывать счета, производить сверки по бухгалтерским взаиморасчётам.
В Бёрнсе Хосе однажды и встретился с Аль. Встретился, познакомился и влюбился — без памяти. А она, как водится, влюбилась в него. Бывает…
На самом деле девушку звали — «Алина Сергеевна Наумова». Она ещё в юном возрасте переехала (вместе со всей семьёй), в жаркую Австралию из далёкой и снежной России. Из города Санкт-Петербурга. «Аль» — это австралийский аналог её первоначального имени.
Молодые люди были абсолютно разные. Хосе — высокий, широкоплечий, белокурый, спокойный, рассудительный, педантичный, медлительный, любящий — во всём — чёткий порядок. Алина — низенькая, худенькая, рыжеволосая, веснушчатая, стремительная, мечтательная, безалаберная, взбалмошная, непостоянная…
Говорят, что противоположности всегда притягиваются. Ну, не знаю. Не стал бы утверждать так однозначно…. Нет, конечно, они притягиваются. Отрицать не буду. Но, только, надолго ли? Вот, в чём вопрос.
Тем не менее, случилась-приключилась любовь-морковь.
Вскоре непосредственная и нетерпеливая Аль поставила вопрос ребром, мол: — «А когда, Родригес, состоится наша свадьба?».
Хосе помялся-помялся, да и рассказал любимой девушке всё. Мол, никакой он и не «Хосе», а, наоборот, «Томас». Ну, и всё остальное.
