Александр Бушков - Рыцарь из ниоткуда
Интересно, что делает сейчас лохматый старикашка, крайне озабоченный сохранностью своей головы на шее? Они ж меня достанут рано или поздно, подумал Сварог, и эта мысль была сродни устоявшейся зубной боли. Чутье подсказывало, что Нохор в сто раз упрямее любого отечественного военкомата. И нет никакой возможности от него защититься. Нельзя всю оставшуюся жизнь провести безотлучно на чьих-то глазах. Хотя бы в туалет нужно периодически забредать.
Было даже хуже, чем в той стране, где вместо Бога был Аллах, чем в той стране, где торчала на площади статуя льва, – в дальних краях, забывшихся так надежно, что даже цветные ленточки на кителе и шрам на бедре с ними никак не связывались. Если прикинуть, там было даже лучше, там в него попросту стреляли, и можно было отвечать, сколько душе угодно, а теперь – словно волна тащила подальше от берега. С волной не договоришься, от нее не отобьешься…
Не отобьешься?
…Он стоял так, чтобы его видел часовой под зеленым грибком, слушал далекое порыкивание танкового мотора и смотрел на дорогу – точнее, скверную колею, пробитую машинами в сухой земле и подпорченную конскими копытами. Таких дорог тут было множество, они сплетались, разбегались, могли завести в самые неожиданные места. Когда-то совершенно трезвый доктор Зуев на старом уазике ухитрился заехать в Китай без всяких пограничных формальностей. Он ехал себе и ехал, заблудился, но ничуть не расстроился, потому что любая дорога куда-нибудь да приведет. И эта старая истина нашла подтверждение, когда впереди показались белые невысокие строения казарменного вида, осененные алым полотнищем на высоком флагштоке. Хорошо еще, остроглазый доктор вовремя заметил, что полотнище-то алое, но вместо серпа и молота на нем красуется большая золотая звезда в компании четырех маленьких, золотеньких… Дело было, между прочим, еще при жизни Мао, когда по обе стороны границы ужасно друг друга не любили. Доктор рванул оттуда быстрее лани, в Китае его никто не заметил, а дома все обошлось, даже потом, когда эскулап проболтался-таки по пьянке, ему никто не поверил, включая бдительного особиста, знавшего по-китайски целых восемнадцать слов.
Сварог стоял и смотрел на дорогу – ничего другого не оставалось. По случаю воскресного дня динамик на столбе орал эстрадные песни, и идеологически выдержанная певица заливалась во всю глотку: «Прощай, король, прощай!» – как будто ее когда-нибудь могли подпустить беседовать к королю да еще разрешили «тыкать». Сварог в уме сказал про певицу матерное, не отрывая взгляда от дороги.
И он был вознагражден, дождался Мэлсдоржа. А тот нисколечко не удивился. Просто придержал конька и хладнокровнейшим образом спросил:
– Что, допек каган?
– Допек, – сказал Сварог.
– Я же говорил – беспокойный… Что, помочь надо?
– Надо, – сказал Сварог.
– Россия идет к рынку, Монголия идет к рынку…
– Что надо? – спросил Сварог.
– Автоматных патронов надо. Волков развелось.
– Делов-то, – сказал обрадованно Сварог. – Автомат не надо?
– Автомат мне уже звезданули, – сказал Мэлсдорж. – А вот золота надо. Не для меня. Для кагана.
– Откупаться? – не понял Сварог.
– Считай, что откупаться…
Если кто-то станет уверять вас, что майору в отдаленном гарнизоне ни за что не звездануть полрюкзака автоматных патронов, пошлите его к черту. Даже не обязательно быть майором. Дело совершенно житейское. Гораздо труднее, не зажигая света и не разбудив жену, ночью отыскать и сгрести в карман ее золотишко. А покинуть ночью территорию, перемахнув через забор из потрескавшихся бетонных плит, и вовсе проще простого, вы не в Чикаго, юноша, вы в советском военном городке…
Эта ночь своей веселой жутью, наверное, запомнится навсегда. Мэлсдорж привел его в какую-то мастерскую, где два монгола только что откупорили водку, совершенно по-русски распотрошив на газете «Унэн» селедку и плавленые сырки. Однако, увидев Мэлсдоржа, они поклонились чуть ли не до земли, убрались в уголок, враз забыв про водку, и пулей выскакивали оттуда, едва Мэлсдорж коротко отдавал непонятные распоряжения. Они разожгли огонь в горне, притащили инструмент и снова пристроились в уголке, испуганно таращась на Сварога – ему явно перепала доля суеверного почтения.
– Ты тут в законе, я смотрю, – сказал Сварог, неловко топчась посередине и все время натыкаясь на ржавые железяки.
– Много будешь знать, генералом не станешь, – сказал преобразившийся Мэлсдорж, вдруг ставший ловчее, проворнее, даже, похоже, моложе. – Садись туда и пей водку. Вон водка стоит.
– Да как-то… – зажеманился Сварог.
– Ничего. Им на работе нельзя, не хотят они водки.
Он что-то каркнул через плечо, и безымянные монголы подались из угла, отчаянными жестами показывая Сварогу, как им не хочется водки и как они рады его угостить. Сварог без церемоний уселся на пыльный ящик и взялся за водку. В целях успокоения расстроенных нервов.
Но он не дождался никакого колдовства с заклинаниями и таинственными тенями. Тени елозили по стенам самые прозаические – от занятого работой Мэлсдоржа, время от времени помогавших ему безымянных монголов и самого Сварога. Правда, Мэлсдорж все время бормотал себе под нос, но выглядело это вполне обыденно.
Он работал без устали – плавил золото, разливал его в крошечные формы, бормотал над формами. Сварогу все же порой становилось жутковато – то глаза у безымянных монголов закатывались в ужасе под самую черепушку, то из-под стола маячила посторонняя тень, то как-то по-особенному посвистывал ветер, – и он наливал себе еще на два пальца, как истый янки, только содовую, понятно, не лил, откуда здесь содовая? А Мэлсдорж работал, как ювелир. Похоже, здесь помимо прочего делали еще и женские украшения – иначе откуда все эти тигельки и замысловатые инструменты, красивые, неуместные в мастерской, как две капли воды походившей на обиталище советского слесаря.
Когда в бутылке осталась треть, а крохотные отливки остыли, Сварог сообразил, что мастерит Мэлсдорж: пули под макаровский патрон, две штуки. Мэлсдорж, видимо, сделал главную работу – он сел на ящик рядом со Сварогом и выпил водки, а безымянные монголы вытаскивали из Свароговых патронов коричневые пули и осторожненько вставляли на их место золотые, следя, чтобы не просыпать пороха и не помять гильзы.
– Стреляй все равно куда, – сказал Мэлсдорж.
– Ну, спасибо…
– Ладно, чего там. Дело не в тебе, майор, хоть мужик ты и хороший. Порядок должен быть. Если ты мертвый – лежи, а не скитайся по чужим векам. У нас от своих не продохнуть, скоро и в степи будет тесно, а тут еще и китайцы плодятся…
Сварог осторожно покачал пули кончиком пальца. Они сидели в гильзах крепко, словно генералы из «райской группы» в московских кабинетах. Мэлсдорж разлил остатки водки в два стакана, зашвырнул свою в рот, не коснувшись губами посуды (Сварог завистливо крякнул), пососал селедочный хвост, держа его за плавники, привычно вытер пальцы о голенище мягкого сапога, подумал и спросил: