Анджей Ясинский - Толлеус, искусник из Кордоса
Даже Оболиус от неожиданности вздрогнул, когда его господин ступил на землю. При каждом шаге, едва посох касался мостовой, в стороны летели искры и раздавался неестественно громкий стук. Задние ряды всколыхнулись и немного попятились: не так-то легко устоять на месте, когда прямо на тебя идет человек с непонятными намерениями и опасностью в руках. Впрочем, уступать место никто не торопился: люди уплотнились по направлению от кордосца, но не спешили расступаться.
«Эх, жаль, звука грома негде взять – только цокот подков под рукой оказался, – с грустью подумал Толлеус. – Гром звучал бы внушительнее». Кордосец уже преодолевал последние шаги, и как поступить дальше, когда упрется в стену молчаливо смотрящих на него людей, он не знал.
Вдруг сзади закричал Оболиус:
– Это кордосский искусник! Дорогу! Не становитесь у него на пути!
Довод подействовал: смекалистый парень знал, чем пронять соотечественников. Никто не бросился с криком наутек, но толпа тотчас пришла в движение. Сперва она подернулась рябью, а потом в обе стороны как будто пошли большие волны, когда люди, отчаянно работая локтями, стали отступать. Причем все это происходило в полном молчании: только самые дальние, которые ничего не видели и не слышали, лишь поняли, что что-то не так, старательно тянули шеи и шепотом спрашивали у соседей, что случилось. А старик все шел и шел, медленно и неудержимо, точно лавина, обрушивая стройные ряды зрителей, приводя их в смятение. Остановился он, только когда дошел до самого помоста и перед ним не осталось ни одного человека. Рыжий прохвост, точно репей, прилип сзади и также пробрался через толпу, которая очень быстро смыкалась позади искусника, затягивая разрыв. Все же вокруг старика образовалось немного свободного места – оробосцы опасались приближаться к нему вплотную. Повозка осталась без присмотра, впрочем, на страже стояло Искусство, да и сам Толлеус был недалеко, чтобы в случае угрозы защитить свое имущество.
«Железные братья» внимательно наблюдали с помоста за происходящим, но с места не сдвинулись. Бывший настройщик буквально кожей ощущал их внимание. Наконец, когда все устаканилось и море людей снова зажило своей жизнью, рождая зыбь на поверхности и неровный гул голосов, старец на помосте, единственный обладатель большого черного помпона, вскинул руку, и сейчас же ожило несколько барабанов, зашедшихся истовым перестуком. Полный вздох грудью – рука долу – и барабанная дробь смолкла так же внезапно, как и началась. Старец выдержал долгую паузу и неожиданно молодым звонким голосом объявил на всю площадь:
– Счастья в ваши дома, жители и гости столицы! Я, архонт обители «Железных братьев», рад приветствовать вас на нашем ежемесячном представлении! Мы начинаем!
«Обитель – это школа или нет?» – задумался искусник. Он все никак не мог определить, кто перед ним.
Снова загремели барабаны, и вперед вышли двое братьев возрастом значительно моложе давешних старичков. «Ученики», – промелькнуло в голове у Толлеуса. Эта парочка, не тратя время попусту, преспокойно улеглась на кольях, торчавших вверх, подобно пикам.
Публика разразилась аплодисментами, а бывший настройщик лишь скривился: «Не все шипы острые». Однако сейчас же еще несколько братьев отделились от общей группы и встали ногами на своих товарищей, придавливая их к земле всем весом. Даже окажись кончики кольев тупыми, тела смельчаков должны были быть проткнуты насквозь! Искусник догадался посмотреть истинным зрением и заметил кое-что интересное. Нет, защитных плетений, как он сначала подумал, не было. Зато ауры этой парочки снизу уплотнились настолько, что утратили в этом месте всякую прозрачность. Похоже, именно аура выполняла роль щита, защищающего тело от острого железа.
Ученики встали и отошли в сторону, уступив место своему товарищу. На этот раз в центр вышел один из стариков с коричневым помпоном. Перед ним поставили ведро с водой – он специально побрызгал ею во все стороны, чтобы показать, что оно не пустое. Затем дед, сбросив свой колпачок, головой вперед нырнул в ведро, да так и остался стоять ногами кверху. Кажется, он не собирался вылезать, чтобы отдышаться, да и его товарищи не торопились доставать утопленника, словно забыв о нем. В истинном зрении тоже ничего особенного разглядеть не удалось. Хотя нет! Аура перевертыша стала тускнеть, как будто человек захлебнулся и уже остывает. Толлеус забеспокоился, прикидывая, не привязать ли к лодыжке человека нить и не дернуть ли. Тогда он упадет, вода выльется, и можно будет попробовать откачать самоубийцу. Но все же не стал этого делать: братья-то не волнуются, значит, все идет по плану.
Полностью игнорируя стоящего на голове старца, вперед выдвинулись еще двое учеников с розовыми помпонами. Первый улегся на спину прямо на помосте, вытянувшись в струнку. А потом слегка согнулся в талии, так что руки, плечи и ноги оказались в воздухе, не касаясь пола. Так он и замер, точно статуя: даже легкой дрожи разглядеть не удавалось. В истинном зрении, как и у первой пары, видна была плотная аурная подложка, словно поддерживающая человека. Про этого брата тоже сейчас же забыли. Его товарищ начал демонстрировать чудеса гибкости и пластики: он сворачивался в совершенно немыслимые фигуры, в буквальном смысле завязываясь узлами. Со стороны могло показаться, что у него перебиты все суставы, настолько легко они гнулись в любую сторону. Как Толлеус ни смотрел, он не заметил ничего особенного. Да, гибкость умопомрачительная, но все понятно и объяснимо без чародейства. Впрочем, выступление гуттаперчевого брата еще не закончилось – то была лишь разминка. Разогревшись, он начал сгибать руки-ноги в тех местах, в которых природой это не предусматривалось! То есть кости гнулись под значительным углом, но не ломались. Складывалось впечатление, что у выступавшего вообще нет скелета. Искусник вполне представлял, как с помощью ауры можно защитить свое тело от внешних воздействий. Но подобные манипуляции объяснить не мог.
Человек-змея отступил, за ним следом начал выступать обладатель красного помпона. Это оказался мужчина постарше, длинный и тощий, как журавль. Он отделился от группы товарищей, подошел к плахе и, склонив колени, разместил на ней свою голову. Публика, ахавшая во время каждой демонстрации, такое странное поведение встретила гробовым молчанием. Толлеус покосился вокруг: детвора, которой тут было более всего, выпучила глаза и открыла рты. Оболиус не стал исключением. Скривившись, искусник ткнул его посохом и зашипел:
