Леонард Карпентер - Конан – гладиатор
— А что беднота? — спросила Сатильда. — Бедняки тоже поддерживают тебя?
Коммодорус улыбнулся:
— С тех пор, как Луксур повернулся к миру лицом, жизнь здесь немало улучшилась. В храмы Митры и Иштар стекаются новообращенные. Те самые мастера, что выстроили для меня Цирк, возвели для города акведуки, новые оборонительные сооружения и лучшие в стране общественные и частные здания. Разве могло все это не сказаться благотворно на жизни низших слоев? К слову сказать, местным зодчим было бы не под силу создать подобные чудеса. Слов нет, стигийские памятники велики и куда как впечатляют, но, если вдуматься, это просто каменные нагромождения с тоннелями, пробитыми внутри. Где тонкость замысла, где изыск истинной архитектуры?.. — Тиран передернул плечами. — Конечно, нелегко заставить туземных рабочих все делать как надо, да еще пресекать жадность и разворовывание строительных материалов… — Он вновь улыбнулся гостям, вспоминая благополучно преодоленные трудности. — Вот такими мелочами я и занимался последние несколько лет. Но, как мне кажется, результат того стоил…
К тому же, понимаете ли, именно простолюдины за это время переменились больше других. У них появились какие-то новые надежды и ожидания. Тут и посещения Цирка, и тысяча мелких штрихов в каждодневной домашней жизни. Теперь они нипочем не захотят вернуться под власть фанатичных жрецов, к той безрадостной жизни, которую когда-то вели… которую, вернее сказать, им тысячелетиями навязывали. Они познали вкус общения с другими людьми, непохожими на них самих, узнали чужие обычаи и научились их уважать. Я увел их так далеко от прошлого, что теперь они вряд ли пожелают вернуться. И потому я уверен, что на празднике Баст они поддержат меня, а не закоснелых жрецов!
Конан выслушал эту великолепную речь и проворчал:
— Зато деревня, насколько я понял, по-прежнему свято чтит Сета, своего древнего Бога.
— Это так, — с некоторым раздражением кивнул Коммодорус. — Вполне подходящая вера для неумытых крестьян. — Загорелая рука обвела пространства, таившиеся в туманной дымке за городской стеной. — При каждом великом городе неизбежно должна существовать обширная сельская местность, обитель таких вот непросвещенных душ. Она поставляет городу пропитание, дань… и здоровые, сильные человеческие тела. Я не собираюсь трогать неразвитую веру селян, доколе она помогает удерживать их в повиновении и побуждает трудиться. Если им угодно обожествлять низких животных, вроде змеи, кошки и аиста, пускай на здоровье им поклоняются. Хотя подобное поклонение вызывает смех у любого, кто хоть раз молился нашим хайборийским Богам в их человеческом обличье… — Он опять рассмеялся, вспомнив что- то хорошее. — Было у нас одно затруднение, когда Цирк едва зарождался. Некоторые жрецы возражали против заклания на арене освященных» животных и называли это кощунством. По счастью, здравый смысл все же возобладал, и теперь жители Луксура нередко видят, как смертные убивают их тотемных зверей. Станут ли они после этого по-прежнему считать их священными? Рано или поздно младенческая вера народа уступит место новой, более просвещенной… Так вот, отвечая на твой вопрос, — заключил Коммодорус, — я должен сказать, что реформам, происходящим в городе, вовсе ни к чему влечь за собой реформы в деревне. Тем более что и жрецам Сета надо оставить местечко. А сущность города пребудет такой же, какой была всегда… Вы ведь понимаете, о чем я говорю?
Сатильда вопросительно смотрела на него, а Тиран пояснил:
— Город — это место, где умирают. Когда происходит потоп или разражается голод — а это бывает и без всяких внешних причин, просто из-за перенаселения, — деревенский люд непременно стекается в города. Все они хотят если не разбогатеть, то, по крайней мере, выклянчить пропитание из тех житниц, куда год за годом посылали свой урожай. Но постепенно они умирают — одни от голода, другие от болезней, третьих убивают преступники, или они сами накладывают на себя руки…
Не забудем также про войну, человеческие жертвоприношения, несчастные случаи на строительстве… и Цирк, конечно. Те, кому везет меньше, гибнут просто от невыносимых условий жизни в трущобных кварталах… Вот так он и скапливается здесь, весь этот телесно стойкий и крепкий, но едва осознающий себя избыток сельской Стигии, Стигии садов и хлебных полей. Тысячи, десятки тысяч стремятся найти себе место внутри городских стен, а город и так уже перенаселен, ведь в обычных условиях он разрастается едва ли на тысячу домов в столетие… И на что только они надеются? Ну, да, бывают счастливчики, которым удается растолкать остальных локтями, а некоторые добираются даже до высоких чинов. Но, как правило, большинство погибает. И так было всегда!
Тиран широко развел руки. Выслушав столь безрадостную речь, Конан и Сатильда долго молчали. И в самом деле, сказать было особо нечего. А потому хозяин виллы, выбрав себе сочный фрукт и неторопливо жуя его, продолжал говорить:
— Ваш мрачный вид, друзья мои, неуместен: на самом деле все обстоит не так уж скверно. Во дни, предшествовавшие моему правлению, жрецы Сета с наступлением темноты выпускали на улицы питонов и леопардов. Любой несчастный, не сумевший найти укрытия на ночь, оказывался растерзан и пожран, будучи, таким образом, принесен в жертву Богу-Змею. Мне пришлось вступить в острые разногласия со священством, но этому обыкновению был положен конец… — И Коммодорус выкинул за бортик крыши огрызок. — Да! Это напомнило мне кое о чем. Я хотел бы знать, что вы думаете о новом борце, этом Ксотаре, которого еще называют Душителем? Он неплохо выступил недавно — было на что посмотреть!
— Вне арены, — сознался Конан, — я его не встречал. Но вот встречи с ним внутри нее я бы с удовольствием избежал!
— Сам Первосвященник Некродиас выставил его на поединок, — с неудовольствием заметил Коммодорус. — Ксотар, насколько мне известно, ставленник и любимец священства. Говорят, он учился бороться и применять какие-то тайные приемы в некоем монастыре далеко в восточных горах. Все его победы считаются ритуальными умерщвлениями, жертвоприношениями его Богу, вроде того, как если бы человека заели храмовые змеи… — Тиран раздраженно передернул плечами. — Он быстр и силен, но у храмовых бойцов обязательно бывают слабые места. Я сам не дурак побороться, и решусь даже сказать, что побил бы его. А ты? — обратился он к Конану. — Как, по-твоему, ты смог бы?..
Истинному борцу следовало избегать любых ловушек, в том числе и в разговоре, и потому Конан ответил уклончиво:
— Надеюсь, мне никогда не придется выяснять этот вопрос…
