Дэвид Геммел - Тёмный Принц
Затем он отвернулся и увидел женщину.
***
Дерая сделала глубокий вдох, когда Спартанец обернулся к ней. У нее подкосились ноги и задрожали руки. Так близко, подумала она. Они разговаривали с ним на Самофракии, но тогда Дерая была в капюшоне и в вуали, а разум ее был занят намеченным впереди делом. Но теперь, когда он медленно подошел к ней, она вновь почувствовала себя на шестнадцать лет — вспомнила нежность его прикосновений, сладость его дыхания.
— Мы знакомы, госпожа? — спросил он. Это не был голос юноши, которого она любила, однако и этот звук вызывал в ней дрожь. Ее дух вылетел, прикоснулся к его разуму, ощутил возникшие в нем эмоции: любопытство, эмпатию, и — хоть ее тело было сейчас плоским и неприметным — возбуждение. Она спешно покинула его разум.
— Я тебя знаю, — ответила она, голос ее был бесстрастным, ореховые глаза встретились с ним взглядом.
На миг он замер в молчании и нерешительности. Бронт подошел к ним. — Она — друг Богини, моей матери, — сказал Бронт. — Она тоже от Заклятия.
Парменион кивнул, но глаза его не сходили с темноволосой женщины. — Нам надо убираться из этого места, — сказал он, обращаясь к Бронту. — Ты знаешь эти леса. Куда мы можем пойти?
— Не отвечай, — тихо сказала Дерая. — За нами следят.
Рука Бронта обхватила древко секиры, которая висела у него на поясе, а Парменион стал озираться, осматривая окрестности прогалины. — Там никого нет, — сказала им Дерая. — За нами следят издалека.
— Кто? — вопросил минотавр.
— Жрец Филиппоса.
— Ты сможешь нас укрыть? Моя матерь говорила, что ты мистик.
— Возможно. — Дерая села на траву, закрыв глаза, и ее дух вылетел на свободу. К ней летело световое копье. Она вытянула руку, и копье раскололось на тысячу искр, которые подлетели к ней, окружив, как светлячки.
— Ты умрешь, — произнес бритоголовый жрец, подлетев к ней.
— Мы все умрем, рано или поздно, — ответила она. Ее руки взмыли вверх, и светлячки отлетели обратно к жрецу, соединившись в лену, которая обернулась вокруг его лица и ослепила его. — Возвращайся к своему хозяину, — сказала Дерая. Жрец исчез.
Она открыла глаза и встала. — Он ушел, — сказала она Бронту. — Теперь можно говорить открыто.
— Есть два пути, по которым мы можем добраться до Спарты, на юго-восток через Пелепоннес и Коринф, или на северо-запад к морю, и там взять корабль к берегам Гифеума.
— А как насчет запада? — спросил Парменион. — Мы ведь можем перейти Пиндские горы и добраться до залива?
— Нет — на этом пути смерть, — сказал Бронт. — Вам не пройти через Лес Горгона. Там обитают Пожиратели, и сам Горгон. Он — самое подлое чудовище, и сердце его — сплошная черная гниль. Я бы мог рассказать о его злодействах, но тогда у меня почернеет язык, а твоя душа затрепещет от услышанного. Нам будет проще сразу выпить яду, чем пойти по этому пути.
— И всё-таки расскажи мне, — велел Спартанец.
— Почему? Ведь это к делу не относится.
— Потому, что он стратег, — сказала Дерая, — и ему надо знать.
Бронт вздохнул. — Лес раскинулся южнее Коринфского залива. Он огромен и дремуч, и не изведан Человеком. Но каждый холм и лощина, каждый темный дол в нем кишат созданиями Хаоса.
Дерая смотрела на Спартанца. Его лицо было спокойным и непроницаемым, и в этот раз она не стала читать его мысли. — А что ты можешь поведать нам, госпожа? — спросил он вдруг.
— Силы Македона окружают вас, — сказала она ему. — Они идут с севера, юга и востока. У них есть существа… Пожиратели?… в небесах, и люди, а также чудовища, способные ходить как люди, на земле.
— Мы сможем пройти мимо них?
Дерая пожала плечами. — Не с двадцатью кентаврами. Они ищут ребенка. Филиппос привязан к нему. Какой бы путь мы не избрали, мы обречены. Моей силы хватит, чтобы ненадолго укрыть нас от Царя-Демона. Но только ненадолго, Парменион; он для меня слишком силен.
— Итак, нас загоняют на запад, желаем мы того или нет?
— Да, — согласилась она.
— Я об этом подумаю. Но сначала давайте найдем место для ночлега.
Пиндские горыБронт провел отряд к скоплению укромных пещер и оставил Пармениона, Александра, Хирона и Аттала одних, а сам с братьями нашел укрытие неподалеку, черноволосая женщина также осталась с ними. Кентавры ускакали на закате и вернулись в человеческом облике к ночи. Они тоже выбрали себе отдельную пещеру чуть севернее от остальных.
Хирон молчал, пока Аттал сооружал костер у дальней стены, а Парменион вышел в ночь, дабы убедиться, что отсвет пламени не будет виден снаружи пещеры. Завернувшись в Парменионов плащ, Александр мирно уснул у огня, и Спартанец молча сел у входа в пещеру, глядя на звезды.
— Строишь план дальнейших действий? — спросил Аттал, подойдя к нему и садясь спиной к стене.
— Нет, молодость вспоминал.
— Сдается, ты растратил ее впустую.
— Так и есть, — вздохнув, ответил Парменион. Ночь была безоблачной, луна светила ясно, омывая деревья серебристым светом. Барсук выступил из темноты, и снова юркнул в подлесок.
— Говорят, в Спарте ты был чемпионом, — произнес Аттал. — Что же ты ушел оттуда, учитывая все твои регалии?
Парменион покачал головой. — Откуда взялись все эти истории? Чемпион? Да я был презираемый полукровка, помесь, меня высмеивали и избивали. Всё, что я взял с собой из Спарты — это синяки и ненависть, которая была направлена на весь окружающий мир и поедала самое себя. Ты когда-нибудь был влюблен, Аттал?
— Нет, — признался македонянин, внезапно смутившись.
— А я был… однажды. И ради этой любви я преступил закон. Переспал с незамужней девушкой из знатной семьи. Из-за этого ее убили, а я зарезал одного хорошего человека. Больше того, я подвел к падению свой родной город, а вместе с тем принес смерть своему единственному другу. Его звали Гермий, и он погиб при Левктрах, сражаясь подле своего обожаемого Царя.
— Все люди умирают, — тихо произнес Аттал. — Но ты меня удивил, Спартанец. Я-то думал, что ты холодный расчетливый военачальник, воитель, который не знал поражений. Думал, что твоя жизнь была легкой — благообразной, что ли.
Парменион усмехнулся. — Часто чужая жизнь нам такой и кажется. Вот в Фивах жил один богатый купец. Люди могли ему завидовать, проклинать его удачу, возжелать золотые кольца, которые он носил, и большой дом, который он построил на холме, выше провонявших нечистотами городских улиц. Но они не знали, что раньше он был рабом и работал на Фракийских копях; что он вкалывал там десять лет, прежде чем получить свободу, а потом работал как проклятый еще пять лет, чтобы сколотить приличную сумму монет, которую он вложил в рисковое предприятие, принесшее ему богатство. Так что не завидуй мне, Аттал.
