Грэм Макнилл - Молотодержец
— Мне нужно идти, — сказал Зигмар. — Теперь я знаю, зачем я здесь. В том, верхнем, мире я умираю.
— Да, — подтвердил Бьёрн, снимая с шеи сияющий подвес. — Но я дал священную клятву, что ты не умрешь.
— Значит, это ты… ты… умер?
— Если не сейчас, то скоро. Да. — Бьёрн держал в руке кулон.
Зигмар увидел, что эта немудреная вещица была бронзовой копией врат, перед которыми они стояли, только закрытых.
Отец надел талисман на шею Зигмару со словами:
— С помощью этой вещицы я смог задержаться здесь и помочь тебе. Теперь она твоя. Береги ее.
— Значит, это я должен был умереть?
Бьёрн кивнул и объяснил:
— Так задумали слуги Темных богов, но те, кто им противостоит, тоже наделены властью.
— Ты отдал жизнь за меня… — прошептал Зигмар.
— Я сам не до конца разобрался во всем этом, сын мой, но пренебрегать законами мертвых нельзя даже королям. В эти врата суждено пройти одному.
— Нет! — крикнул Зигмар, глядя, как очертания отца постепенно расплываются и он становится таким же призрачным, как воины, что сражались рядом с ними. — Я не позволю тебе это сделать ради меня!
— Дело уже сделано, — заверил его Бьёрн. — Тебя ждут великие свершения, сын мой, и я горд за тебя, ибо знаю: они превзойдут деяния величайших королей древности!
— Тебе известно будущее?
— Да, но не спрашивай меня об этом, потому что тебе нужно уйти отсюда и вернуться в мир живых, — сказал Бьёрн. — Тебе придется нелегко, ведь ты познаешь великую боль и отчаяние.
Пока отец говорил, он вместе с армией призрачных воинов приближался к вратам Морра.
— Но также славу и бессмертие! — с последним вздохом сказал Бьёрн.
Пока отец вместе с преданными воинами переходил из мира живых в царство мертвых, Зигмар оплакивал их. Они вошли во врата и пропали, словно их никогда не было, и Зигмар остался один среди пустынных Серых земель.
Он глубоко вздохнул и закрыл глаза.
И вновь открыл их для страшных мучений.
Вершину Холма воинов продували ветра. Зигмар даже не пытался закутаться в плащ из волчьей шкуры, добровольно отдав себя на растерзание непогоде. Теперь холод следовал за ним повсюду, и он привечал его как старого друга.
Как только Зигмар очнулся и открыл глаза, на него тут же нахлынули воспоминания о случившемся у реки, и он в ужасе закричал.
Он помнил, как говорил раненому на Поле мечей мальчику о том, что у воина есть постоянная спутница — боль, но теперь понял, что не она, а отчаяние ежесекундно подстерегает воина — отчаяние от тщетности войны, мимолетности счастья и нелепости надежд.
После нападения Герреона прошло пять недель. С тех пор Зигмара всегда сопровождали шестеро телохранителей. Его побратимы вели себя, как боязливые старухи, но Зигмар не порицал их за это, ибо кто мог предвидеть, что еще задумает Герреон?
Закрыв глаза, он упал на колени, и при мысли о Равенне слезы потекли у него по щекам. Когда он увидел ее, такую бледную, безжизненно окоченевшую на соломенном ложе… Охватившее Зигмара горе с тех пор ничуть не уменьшилось.
Ушла она живая, солнцем светившая в его сердце, и на ее месте осталась зияющая рана, которая не заживет никогда. Пальцы сжались в кулаки, и Зигмар постарался справиться с растущим гневом, потому что это чувство, бессильное вырваться наружу и кого-то наказать, оборачивалось против него самого.
Нужно было разглядеть зло в сердце Герреона. Поверить друзьям, которые чувствовали, что его раскаяние ложно. Наверняка он упустил какой-то знак, который мог бы насторожить его и оповестить о предательстве.
С каждым днем Зигмар все больше замыкался в себе и отгораживался от Вольфгарта и Пендрага, которые тщетно пытались пробудить его от меланхолии. Он искал спасения в вине: оно помогало ослабить боль и отогнать еженощные видения меча, пронзающего Равенну.
Сердце Зигмара разрывалось не только из-за потери любимой. Он знал, что отца тоже нет в живых. С севера пока вестей не приходило, но Зигмар не сомневался в гибели Бьёрна. Народ Рейкдорфа с нетерпением ждал возвращения короля, но Зигмар-то знал, что скоро им тоже суждено испить горечь утраты, которая ежедневно терзала его.
Какая-то потаенная частица его существа даже злорадно радовалась оттого, что страдать предстоит не ему одному, но душевное благородство восставало против подобной мелочности. Он никому не рассказывал о Серых землях и участи отца, ведь ему не пристало говорить о гибели короля, пока об этом не будет достоверных известий. Он не хотел, чтобы его правление началось с дурного предзнаменования.
Очнувшись, Зигмар узнал, что целых шесть дней пролежал холодным и неподвижным. Он не жил и не умирал. Жизнь его висела на тончайшем волоске, и целитель Крадок недоумевал и никак не мог объяснить, отчего сын короля не просыпается или не засыпает навечно.
Пока он лежал на пороге царства Морра, подле него безотлучно находились Вольфгарт, Пендраг и даже почтенный Эофорт. Зигмар знал, что должен благодарить судьбу за то, что она послала ему таких верных друзей. Тем сложнее было объяснить его отчуждение.
Как он понял с годами, горе и разум несовместимы.
Зигмар пытался опровергнуть то, что видел собственными глазами на берегу реки, и жаждал обрушить возмездие на виновного, но даже в этом ему было отказано. Ни Кутвин, ни Свейн не смогли отыскать следов Герреона. Исчезли даже личные вещи предателя, и он, словно тень, растворился невесть где.
Когда Зигмар очнулся к жизни, Вольфгарт снарядил коня и собрался ехать в леса на поиски предателя. Однако Зигмар запретил это, поскольку знал, что преимущество будет на стороне Герреона, который к тому же слишком умен, чтобы позволить себя изловить.
Отныне имя Герреона стало проклятием, и нечего ему ждать поддержки в землях людей. Он пропал и, вероятно, умрет изгоем где-нибудь в лесу.
Зигмар покачал головой, отгоняя тягостные думы, и сгреб в ладонь пригоршню земли с вершины холма. Богатая черная почва струилась сквозь пальцы, и он чувствовал: что-то в нем самом превращается в камень.
Он окинул взглядом растущий Рейкдорф, могучую реку и плодородные земли, простиравшиеся так далеко, насколько хватало глаз.
Когда из пальцев Зигмара выпала последняя былинка, он погладил ту золотую булавку, которую когда-то подарил Равенне у реки; теперь она скрепляла его собственный плащ.
— Никогда я не полюблю другую, — обещал он. — Моей неизменной любовью будет только эта земля.
Зигмар бежал последний круг по Полю мечей. Каждый шаг пронзал усталые ноги тысячей огненных стрел. Дышалось с трудом. Несмотря на то что все мышцы горели огнем, он продолжал тренировку — нужно обрести силу, прежде чем армия вернется с севера.
