Юрий Никитин - Фарамунд
Возле самого костра лежал, закутавшись в длинный плащ, красивый молодой воин. Меч и латы тускло поблескивали рядом. Свет от багровых углей освещал румяное лицо с припухшими губами. Он причмокивал во сне, словно щенок, хлебающий теплое молоко. Длинные ресницы бросали красивую густую тень на щеки.
За спиной Фарамунда ахнул и вполголоса выругался Вехульд. Это он расставлял часовых с этой стороны. Фарамунд, не говоря ни слова, вытащил меч. Военачальники застыли в тревожном ожидании.
Фарамунд сделал шаг, лезвие блеснуло в лунном свете как короткая слабая молния. Голова отделилась от тела, темная кровь полилась широкой струей. Фарамунд вытер лезвие и аккуратно вложил меч в ножны.
Громыхало засопел. Остальные молчали, смотрели ошалело, пораженные такой жестокостью. Фарамунд чувствовал обжигающий гнев, из-за мерзавца весь лагерь мог быть атакован, но, чтобы прозвучало как можно ужаснее, сказал хладнокровно:
— Каким застал, таким оставил.
И — продолжил обход.
Легат Архипий, старый и опытный военачальник, сумел углядеть слабое место в обороне лагеря этого разбойника, который, по слухам, уже начал брать города и захватывать бурги. Но хотя ему удалось взять под свою власть уже три крепости... странно, что не разграбил!.. все же воевать правильно не умеет. Уязвимое место не заметно даже отцам города, а когда он попытался их убедить сделать вылазку и разбить разбойника самим, ему горячо возразили самые знатные горожане.
На уговоры ушло три дня. Он умел убеждать, и на четвертые сутки, перед самим рассветом, еще под покровом темноты, он вывел отборный отряд. По спящему лагерю Фарамунда ударили быстро, точно и жестоко.
Там поднялась паника, крик, вспыхнули костры. От них загорелись палатки и повозки. Легионеры ринулись на разбойников, те с паническими криками бросились врассыпную. Легат поспешил ударить в спину бегущим. На помощь вышло основное войско. Лагерь был захвачен полностью, войско из ополчения горожан преследовало бегущих, избивая отставших.
Сами горожане тоже ринулись в брошенный лагерь. Начался безудержный грабеж, когда осмелевший булочник остервенело спорил с легионером из-за добычи.
Именно в этот момент Фарамунд выпустил затаившиеся в засаде основные войска. Город был захвачен настолько быстро, что когда, уже на рассвете, легионеры вернулись, измученные погоней, но счастливые, они уперлись в запертые ворота. Со стен издевательски приветствовали лучники. Когда же легат огляделся по сторонам, из леса нестройными рядами вышли копейщики, а за их спинами пращники уже раскручивали над головами свои ремни.
— Вперед! — закричал легат страшным голосом. — Умрем, но...
Тяжелый камень, брошенный со страшной силой, ударил прямо в раскрытый в крике рот. Зубы, как мелкие льдинки, посыпались в глотку. Легат запрокинулся навзничь. Последнее, что он увидел, было небо, внезапно потемневшее под странной тучей, что надвинулась от стен крепости.
Половина легионеров полегла под стрелами, от которых не успели защититься, и под ударами тяжелых камней пращников. Остальные, слишком измученные долгим преследованием, бросали оружие и садились на землю, отупевшие и равнодушные к тому, что их ждет.
На широком помосте согнанные копьями плотники спешно возвели виселицу с длинной перекладиной. Туда под охраной гнали цепочку тех, кого, по мнению Фарамунда, надо казнить. Остальных знатных горожан собрали на площади. Они дрожали, пугливо поглядывали на лес копий в руках окруживших их варваров.
Фарамунд выехал на коне, крикнул зычно:
— Отныне этот город мой! Вы свободные люди, у вас есть выбор: принять мою защиту или... умереть. Кто решится принести коммендацию, тот пусть сделает это сейчас и... громко! Кто не желает, тому трудиться еще меньше: за него все сделают другие.
Он небрежно кивнул в сторону виселицы. По толпе прокатился испуганный ропот. Всей толпой они двинулись вперед, заговорили разом. Фарамунд вскинул руку:
— Стоп!.. По одному. Давай ты, толстый! Кто ты будешь?
Краем глаза он наблюдал за коренастым всадником, что въехал через распахнутые врата. Стражи скрестили перед ним копья, но тут же отступили в стороны. Когда всадник выехал из-под арки, и солнечный свет упал на его лицо, сердце Фарамунда подпрыгнуло и затрепыхалось, словно вместе с ним пробежало десяток миль.
— Громыхало, — сказал он торопливо. — Прими их коммендации сам!
— Но, хозяин, как можно...
— Теперь все можно.
Он повернул коня и, расталкивая людей, направился навстречу Тревору. Тот издали помахал рукой, широкая улыбка осветила суровое лицо старого воина.
— Добрые вести! — крикнул он издали. — Добрые!
— Лютеция? — вскрикнул Фарамунд.
Кони сблизились, Тревор одобрительно хлопнул Фарамунда по плечу:
— А ты хорош, хорош. Третий город взял! Надо же... Да, я в тебе не ошибся. Всегда говорил, это орел, только его слишком сильно по голове стукнули. А так и конь у тебя, и сам ты как конь: вон какой здоровый и блестящий!
— Как Лютеция? — вырвалось у Фарамунда. — Что с нею? Как выглядит? Свен ее не притесняет?
Тревор огляделся по сторонам:
— Дорога была длинная. Столько пыли пришлось наглотаться...
Фарамунд приподнялся в стременах, крикнул:
— Рикигур, Фюстель! Пошлите слуг в главный зал!.. Где он тут у них? У меня гость.
Тревор пробасил одобрительно:
— Ты быстро осваиваешься. Что значит, хозяин!.. А ты не был правителем какого-нибудь городка? Ну, до того, как по голове...
Они оставили коней у входа в бург. Двери каменного здания были распахнуты настежь. Перепуганные слуги суетливо замывали кровь, разбрасывали по полу свежее сено и солому.
— Трупы уже убрали? — спросил Тревор. — Быстро все у тебя.
— Да их почти и не было, — отмахнулся Фарамунд. — Все получилось так быстро, что сам удивляюсь. Все такие сонные! Прямо мухи на морозе...
Слуги побежали впереди, в большом зале стол быстро накрыли скатертью, поставили кувшины с вином, принесли мясо, сыр и хлеб. Тревор сразу присосался к кувшину, вино полилось на грудь. Фарамунд в нетерпении то садился, то вставал. Дно кувшина в руках Тревора задиралось все выше. Он сопел, вино широкой струей лилось в широко распахнутый рот, Фарамунд застонал от нетерпения.
Красные струйки бежали по усам, рубашка на груди стала мокрая и красная, словно под ней открылась старая рана. Наконец Тревор опустил кувшин на середину стола, тяжело отдувался:
— Фу... Совсем старый стал! Раньше я бы так бочонок... Нет, старость не радость...
— Лютеция, — напомнил Фарамунд тоскующе. — Что с нею?
Тревор огляделся. На широком блюде громоздились широкие ломти холодного мяса, три головки сыра, свежеиспеченные караваи хлеба. Слуги поймали его взгляд, разбежались.
