Максим Субботин - Сердце зимы
В конце концов, Первый лорд-магнат поддался на уговоры, гнев его обессилел, и Фиранд велел сестре разумно пользоваться тайной.
«Делай, что потребуется», – сказал он, но оставил за собою право не женить сына на обесчещенной Яфе.
Из столицы Рхеля Катарина даро-Исаэт выехала обремененная знанием и раздумьями. День и ночь, проведенные в пути до стен родного замка, она придумывала хитрости и уловки, которые помогли бы уговорить Фиранда взять царевну в семью. Мысли путались, тело, измученное переходом через портал, молило о мягкой перине и долгом сне без сновидений. Но Катарина не поддавалась слабости. Все, что таремка могла себе позволить, – это присутствие Безликого. Он следовал за ней по пятам, будто тень, молчал и, как только выпадал случай, массировал ей ступни и играл на лютне. Инструмент, послушный его ловким пальцам, то пел звонким девичьим голосом, то рыдал безутешной вдовой, а то и грустил, будто неупокоенный дух.
По приезде Катарина первым делом написала письмо в Иштар, дасирийскую столицу, опальному бывшему советнику Саа-Рошу – его, как и многих других, Шиалистан со всяческими почестями отправил на покой. Впрочем, как ни старался рхельский шакал прикрыться сладкими речами о спокойной старости, которой он якобы желал советникам, все при дворе понимали: будущий император избавляется от неугодных, чтоб окружить себя верными людьми.
Когда письмо было закончено, а чернила впитались в пергамент, Катарина спрятала его в деревянный туб, залила сургучом, приложила печать семейства Ластриков и вызвала придворного мастера-сандамука, чтоб тот наложил охранные чары. Конечно, можно было воспользоваться ониксовыми шарами: с давних времен они служили средством для дальних переговоров. Шары (связанных их могло быть и два, и три, и даже больше) тщательно вытачивалась, полировалась до зеркального блеска. После за дело брался мастер-сандамук. Лишь немногие из отмеченных магией достигали мудрости и мастерства, достаточных, чтобы настраивать шары один на другой. Маленькая оплошность – и ониксовые «глаза» становились навеки незрячими.
У даро-Исаэт было много ониксовых «глаз». Но с тех пор, как мастер-сандамук, долгие годы верой и правдой служивший Фиранду, исчез, Катарина перестала доверять шарам свои секреты. Старика могли похитить и пытками или уговорами заставить рассказать, как он настраивал «глаза» даро-Исаэт. Если так в самом деле случилось, то Катарина скорее бы дала отрубить себе руку, чем хоть слово сказала бы в черный маслянистый шар, всегда холодный, будто вечные северные льды.
Так или иначе, но до тех пор, пока судьба исчезнувшего мастера-сандамука оставалась неизвестна, Катарина решила не рисковать. Когда письмо было подготовлено, она передала туб Безликому, вложила в ладонь мальчишки рунный ключ-камень и, пожелав благословения Равновесия, отправила в Иштар.
Когда Катарина закончила заниматься цветами, ее потревожила сенешаль Замка-на-Пике. Звук от деревянных подошв ее обуви был резким и хлестким, как и сама женщина. Леди даро-Исаэт не могла точно припомнить, который год минул этой раздобревшей, но по-прежнему бойкой бабе.
– Госпожа…
– Вернулся Безликий? Он не один? – не дала закончить Катарина, вытерла ладони тряпицей и отослала прочь рабынь. Проводив взглядом безмолвных темнокожих бритых наголо эфратиек (Катарина считала, что всякая растительность на теле рабов служит рассадником паразитов и кожных высыпаний), она вопросительно посмотрела на сенешаля.
– Да, госпожа, – торопливо подтвердила женщина. – Он просил передать, что привез дасирийский подарок.
Катарина просияла. Даже быстрее, чем она думала. Впрочем, Безликий как-то сказал, что дарит ей свою голову, и если настанет черный день и он не сможет исполнить волю госпожи, то не станет прятаться от наказания. Леди даро-Исаэт льстила щенячья покорность конопатого мальчишки, но она не разрешала себе забыться: как бы там ни было, а Безликий навсегда останется волком, посаженным на хозяйскую цепь. Он научился есть с руки и вилять хвостом, но никогда не перестанет искать случая перегрызть и ошейник, и глотку хозяина.
– Желает ли госпожа, чтоб подготовили гостевую комнату? – Сенешаль чуть приподняла густую бровь, девственно не знавшую щипцов. Одетая во все серое, женщина напоминала сову – крючковатый нос, обманчиво неповоротливое тело на коротких ногах. Единственным ярким пятном на ней была сенешальская атласная лента – зеленая, с тремя белыми чайками фамильного герба даро-Исаэт.
– Нет, гость не задержится.
– Я подготовлю Трофейный зал для трапезы, госпожа.
– Не стоит. Приведи гостя сюда, а Безликому передай, что я велю ему присоединиться к нам. И пусть подадут теплого вина с гвоздикой – что-то мне нездоровится.
Леди даро-Исаэт чихнула и подтерла нос. Проклятый Баттар-Хор. Все же братец Фиранд прав был, когда говорил о соплях, только Ракел не имел к ним никакого отношения.
Сенешаль уже стояла в дверях, намереваясь покинуть сад, но Катарина задержала ее громким окриком. Женщина смиренно повернулась, сложила ладони поверх ленты и бесцветными глазами уставилась на хозяйку.
– Как наш алессийский соловей? – Катарина тронула пальцами крохотные синие бутоны незабудок, улыбаясь цветам так, как редко улыбалась людям.
– Счастлив, госпожа.
– Проследи, чтоб его не перепоили хасисом, а то, чего доброго, тронется умом.
И снова кивок, покорный, учтивый – сенешальская лента чуть не достала пола. Катарина отпустила ее небрежным взмахом руки.
Ожидая дасирийского гостя, она присела на скамейку под сенью буйных виноградных лоз. Молодые гроздья раздулись от сока, и их клинья тянулись вниз, напрашиваясь в ладонь. Леди Ластрик задумчиво сорвала пару крупных ягод, но так и не положила их в рот. Здесь, в Тареме, виноград рос чуть ли не на голом камне, лозы жадно ползли к ласковому солнцу, цепляясь тонкими пальцами за все, что находилось поблизости. Синий – мелкий кислый виноград, годный лишь на брагу для рабов; зеленый – крупный, его добавляют в соленья для утонченной кислоты, а из листьев делают салаты; янтарный – с горчинкой; черный – терпкий. И много иных, всех не счесть. То, что здесь шло на корм рабам и скоту, в северных землях считалось дорогим лакомством.
Катарина отбросила ягоды в сторону, подыскала подходящую пышную гроздь и аккуратно ее срезала.
Когда в дверях, окруженный стражей, появился бывший дасирийский советник Саа-Рош, Катарина встретила его кивком и виноградной гроздью. При этом она старалась не смотреть на потное, воспаленное прыщами лицо гостя. Его вид был ей попросту неприятен. Саа-Рош тут же откусил ягоду прямо с грозди, сок брызнул на пухлую, будто свежая булка, ладонь, побежал в рукав. Дасирийцу даже в голову не пришло попросить воды, чтоб сполоснуть с ладоней дорожную пыль. Катарина мысленно пожелала себе терпения, задумалась о благе Тарема, подняла на гостя взгляд и улыбнулась.
