Мегалодон (СИ) - "СкальдЪ"

– А ты совсем никакой без своего ведьмачего дара, верно, колдун? – поинтересовался Улберт, обрушивая на меня град расчетливых тычков. – Я здесь потому, что лучший! Галактика почитает блистательных сынов Дорна, наше служение праведно, а кто ты такой? Акуленок из неизведанных далей? Нравится мною помыкать?

– Не я так решил, святоша!

– Но тебе нравится так делать, – он от души врезал мне по ребрам, а потом сумел ударить в ухо, да так, что едва не разорвал барабанную перепонку.

Некоторое время я держался, молчал и выгадывал подходящий момент, прежде чем пробил локтем ему в челюсть. Обычному смертному подобное моментально переломало бы половину лицевых костей и отправило в гроб, но и Астартес едва не улетел в нокаут. Во всяком случае, Храмовнику поплохело. Закрывая руками голову, он начал отступать, выгадывая время.

Финал настал неожиданно, но именно такой, какими все подобные схватки и оканчиваются. Прибежавший сержант Андроник в бешенстве откинул нас в разные стороны.

– Прекратить! Успокоились, вы оба! – он орал так, что дрожали стены. – Вы позорите себя и свои ордена!

– Я ничего не позорю, – Храмовник воинственно выдвинул вперед нижнюю челюсть, напоминающую кирпич.

– Как и я! – мой ответ прозвучал не менее твердо. Можно было подсказать сержанту посмотреть записи камер, здесь ими все утыкано. Но он и сам догадался.

Совет капитанов быстро решил наш вопрос. Формальным зачинщиком оказался Улберт, он оскорбил не только меня, но и весь орден. Но моя вина проявилась в том, что я не сдержался в ответ на провокацию и нанес первый удар. По такой причине нас обоих признали виновными, посчитали устное взыскание недостаточным, а потому заключили на четыре шестичасовых цикла в нейро-саркофаги.

Это была удивительная вещь, одновременно чудесная и жуткая. Она представляла собой герметичный контейнер, куда помещали воина. При наказании его привязывали, а на голову надевали психо-шлем. Шлем транслировал на глаза, уши и нос все то, что в него загружали. Каким-то образом он передавал не только изображение и звуки, но и запахи, вернее, так обманывал рецепторы, что мозг не видел подмены и фиксировал сигналы как настоящие ароматы. Вдобавок саркофаг мог трястись, наклоняться, имитировать порывы ветра, перепады давления и температур, создавая сильнейший эффект погружения в виртуальную реальность. Это была удивительная технология о которой в Империуме мало кто знал.

Чаще всего нейро-саркофаги транслировали весьма полезную для воина информацию, касающуюся неизвестных ранее ксеносов, их уловок, тактик и боевых предпочтений. Такое всем нравилось. Не нравилось другое – записи, когда братья погибали. Все они были получены в настоящих сражениях и имели удивительную детализацию. Псайкеры каким-то образом доставали из мозга павших последние ощущения и эмоции, записывая их на кристаллы, вставляемые в психо-шлемы. Мы могли видеть глазами и слышать ушами тех, кто отдал свои жизни во имя Человечества.

Ощущение, как тебя на части разрывает луч некронской пушки или ты взрываешься в падающей десантной капсуле транслировалось прямо в мозг. Несмотря на всю самодисциплину и метальные наработки, с Жуком на голове я не мог полностью абстрагироваться от происходящего. Я действительно чувствовал, как погибаю, сгораю или захлебываюсь кровью в сотне сражений. Это было страшное наказание, ибо оно разило в самое сердце. Мало того, что ты чувствовал настоящую боль, это полдела, хуже всего то, что гибли настоящие герои, защищающие Человечество до самого конца. Зрелище тех мучений, что выпало на их долю, их невероятных подвигов и самопожертвования едва не разрывало сердца!

Многие прошли через нейро-саркофаги. Изобар из Черных Драконов и Минотавр Тесей оказывались в них чаще других, но даже их в итоге смирили, заставив более тщательно контролировать собственную агрессию. Психическая боль, что они испытывали, глядя, как умирают Минотавры и Черные Драконы, сделала Астартес более терпимым к остальным новичкам.

Я же впервые попал в Могильный ящик – так мы называли болезненные картины – и понял, что не хочу повторение подобного опыта. Не знаю, что транслировали в мозг Улберта, но мне достались жуткие картины того, как Храмовники героически умирали в сотнях битв на планетах, раскиданных по всей Галактике. Меня буквально трясло от осознания того, что твои кузены, верные защитники Империума, раз за разом отдают свои жизни. Они сохраняли надежду несмотря на то, что время надежд закончилось, продолжали драться, хотя их тела по всем показателям уже давно считались мертвыми. Особо меня поразила сцена, где взятого в плен Храмовника несколько дней пытали обезумевшие хаоситы из Несущих Слово. Все это прокручивалось в ускоренном темпе, я ощущал, как из меня по капле выдавили всю кровь, выдернули ногти, отрезали половые органы, вырвали ребра, оторвали язык и зубы, поджарили и съели легкое прямо на моих глазах, и это было лишь начало. Не знаю, кто и когда отбил тело героя, наверное, все же кто-то это сделал, раз запись попала в Караул, но уважением к Храмовникам мне подобное добавило. Нельзя не чтить подвиг тех, кто прошел через подобные муки. И плевать на то, что в их ордене презирают библиариев, сражаться они умеют!

Я и до этого не видел особого смысла в наших конфликтах. Теперь же нейро-саркофаг показал мне, как мелочны и нелепы наши поступки. И я понял ценность подобного опыта. Главное, чтобы и Улберт почувствовал нечто похожее, не хотелось бы, что бы урок для него прошел впустую.

Все, кто поднимался из Могильного ящика, поднимались не совсем такими, какими в него ложились. Увиденные битвы давно канули в прошлое, но ощущения-то оказались реальными. Астартес вставали, охваченные горем, отчаянием, скорбью, сокрушенные, что ничем не смогли и не смогут помочь. И какая разница, если погибшие носили на доспехах иные цвета, их наплечники украшали другие гербы, а над головами полоскались чужие знамена?

Те же, кому довелось увидеть гибель братьев из родного ордена, кричали чуть ли не в голос. По крайней мере, Рагди Стальной Клык выл как настоящий волк, одиноко, с непередаваемой и неизбывной тоской, ибо ему показали вторжение Магнуса Красного на Фенрис в тридцать втором миллениуме. И все то, что за ним последовало, когда тысячи Космических Волков отдали свои жизни в битве за Клык, чтобы другие жили.

– С возвращением в реальность, брат, – после Могильного ящика первым, кто меня приветствовал, стал Рал бал Ашур, которого мы прозвали Книжником.

– Спасибо, что встретил, – ответил я, находясь в настроении, когда никого не хотелось видеть.

– Недавно я читал о брате Рико, который как-то находился в саркофаге пять полных суток. Рассказать?

– Пока придержи истории при себе, Книжник, сейчас у меня нет настроения их выслушивать.

– Понимаю.

– Что говорят о нашей драке? – я решил направить беседу в более конструктивное русло, не желая оскорблять Ашура апатией. Он относился ко мне хорошо, подобное стоило ценить.

– Пятьдесят на пятьдесят, мнения разделились. Есть те, кто вспоминает о том, как доблестно Кархародоны сражались на Бадабе. Другие действительно не до конца верят, что вам можно доверять, а потому поддерживают Улберта, – сообщил он с обезоруживающей прямотой.

– А ты?

– Я бы хотел попасть с тобой в одну команду, – сказал он. Здесь подобное признание считалось лучшим проявлением уважения. Я молча пожал ему руку, по достоинству оценивая такие слова.

После наказания жизнь вошла в уже знакомую колею. Ни Улберт, ни я извиняться не стали, но градус наших отношений все же слегка понизился.

Иногда вместе с Ралом Книжником, Мораном Добряком, Герти Тенью и двумя-тремя другими воинами мы обследовали «Эриох», посещая те места, в которых нам разрешалось бывать. Правда, крепость была огромна, а свободного времени не так уж и много.

Некое разнообразие, по примеру Рал бал Ашшура, я обрел в чтении. В местном библиаруме нашлось множество интересных книг, иногда я читал романы либо прославленные на весь Империум поэмы, воспевающие безграничный потенциал человеческого духа и одержанные благодаря ему победы. Было бы забавно увидеть выражение на лицах Кархародонов, уличи они меня в подобном времяпровождении.